Расставание - Константин Борисович Русган

по спине. Машенька сразу устремилась ко мне, безудержно говоря: «Мама, мама, скажи, что это сон, скажи, что папенька наш не умер, скажи, скажи, что это сон… Мама!..» Как оказалось, входная дверь не была заперта, и потому через минуту вошёл Серафим Всеволодович и, постепенно уменьшая радость в голосе, сказал: «Анна Николаевна, я… нашёл… хирурга… вашему мужу…». Он снял свой картуз и, ударившись об стену, упал и зашептал: «Не успел… Я… не успел… Не успел…»

В эту минуту мои мысли скомкались, как осенние листья, и не могли никак прийти в успокоенное состояние. Меня поразило, что я вовсе не плакала, хотя в прошлые дни постоянно заливалась слезами, думая: не умрёт ли Виса, но сегодня я не плакала совершенно; однако внутри я чувствовала, как меня поедала тоска, злоба и обида на судьбу… Интересно выходит, что философы пытаются делать гениальные умозаключения в отношении к судьбе, которая в свою очередь ведёт себя абсолютно абсурдно и походит на какую-то злую шутницу. Тотчас она может лишить нас всего: сына, дочери, матери, отца, мужа, жены, денег, дома, словом, именно того, за что мы чаще всего крепко держимся всею душой. Из-за неё мы можем моментально стать вдовами, вдовцами, сиротами, бедняками, банкротами…

Также в эту минуту я глубоко всматривалась в лица всех присутствующих. В выражении глаз Андрея Яковлевича, которые туда-сюда мелькали, я видела, как быстро перебегали воспоминания, ведь вполне вероятно, что он сейчас об этом думал. Все эти радостные моменты дружбы, все обиды, все прощения, достижения, падения, дни и вечера – молниеносно пронеслись за эту жизнь, а теперь он опечаленно смотрит, как его самый близкий друг, бывший когда-то радостным, счастливым и свободным, лежит абсолютно мёртвый… Ученики, которых недавно Виса назвал своей гордостью, тоже имели особенный взор, и в нём виднелись такие же иногда приятные, иногда грустные воспоминания о школе. Алиса, может быть, невольно вспомнила, как Виссарион учил её определять географические координаты, а Диме вспомнилось, наверно, как он перепутал Австрию с Австралией, когда отвечал на уроке; но все эти сладкие воспоминания, ошибки и исписанные тетради незаметно пронеслись за шесть лет, и теперь эти ученики, совершенно не ждавшие его смерти, смотрят, как Виссарион, их любимый учитель, лежит мёртвый, замолкнувший и страшный… А Машенька! Ах, как же она не хотела верить, что папа её умер и что он больше никогда не скажет ей ласковых слов и не почитает какую-нибудь книгу… Но сильнее всего я переживала за Екатерину Андреевну, совершенно добрую и любящую мать, которая практически всю свою жизнь находилась с ним, Виссарионом; и я была убеждена, что сейчас она вспомнила то, как Виса явился на свет, то, как учился маленькими шажками ходить в сторону окошечка, то, как старался помочь своей матери, то, как произнёс какое-то первое словечко, то, как впервые пошёл в школу и то, как устроился на работу, а теперь в её сознании появилась по- настоящему страшное воспоминание о том, как сыночка погиб прямо у неё на глазах… Сорок два года прошли быстро и незаметно. А я, теперь абсолютно несчастная и бедная вдова, внешне никак не могла выразить своё сожаление и скорбь, но в голове моей пронеслось это сладкое и нежное воспоминание с нашей первой встречи… Ах, как я хотела это вернуть, как трепетало моё сердце, как мне было больно видеть, что – всё! – муж мой умер; мне казалось, что я схожу с ума, казалось, будто бы это не только смерть мужа, но и моя смерть…

Через некоторое мгновение я посмотрела на его мёртвое лицо и сказала: «Боже, дай мне вновь свидится с ним в следующей жизни!..»

КОНЕЦ