Гаргантюа и Пантагрюэль — I - Рабле Франсуа

Затем он облегчался сзади и спереди, прочищал гортань, харкал, пукал, зевал, плевал, кашлял, икал, чихал, сморкался, как архидиакон, и завтракал, для предохранения себя от сырости и простуды, чудесными вареными потрохами, жареным мясом, прекрасной ветчиной, жареной козлятиной и хлебом с супом. Понократ заметил ему, что не следует наедаться, только что вскочив с постели, не поделав прежде чего-нибудь. Гаргантюа ответил:

– Как? Разве я не достаточно упражняюсь? По шести-семи раз ворочаюсь на постели, прежде чем встать, разве это мало? Папа Александр (V), по совету врача-еврея, делал то же и прожил до самой смерти, к досаде всех завистников. Меня приучили к этому первые мои наставники; они говорили, что завтрак улучшает память, поэтому за завтраком сами первые пили. От этого я чувствую себя очень хорошо и только лучше обедаю. Магистр Тюбаль (а он был первым по получению парижского лиценциата) говаривал мне, что сила вовсе не в том, чтобы быстро бегать, а в том, чтобы раньше выбежать. Поэтому для полного здоровья человеку вовсе не важно пить непрерывно, как утка, а важно выпить с утра; на это есть и стих:

Подняться рано – еще не штука,А рано выпить – это наука.

Позавтракав как следует, Гаргантюа отправлялся в церковь; в громадной корзине за ним несли толстенный, завернутый в мешок молитвенник, весивший вместе с салом от пальцев, застежками и пергаментом ни более ни менее как 11 квинталов 6 фунтов. В церкви отстаивал 26 или 30 обеден. В это время являлся и его капеллан, весь закутанный, как птица-хохлатка, и хорошо обезвредивший свое дыхание сильной дозой виноградного сока.

Вместе с ним он бормотал все ектении и так тщательно вылущивал их, что ни одно зерно не падало на землю. По выходе малого из церкви ему привозили на телеге запряженной волами, кучу четок святого Клавдия, каждое звено величиною с голову, и он, прогуливаясь по монастырю, галереям или саду, читал больше молитв, чем шестнадцать пустынников.

Потом он учился каких-нибудь жалких полчаса, с глазами, уставленными в книгу, но, как говорит комик, душа его была на кухне.

Далее, помочившись как следует, он садился за стол и, будучи по природе флегматиком, начинал свой обед с нескольких дюжин окороков, копченых языков и колбасы, икры и других закусок, предшествующих вину. В это время четверо слуг один за другим непрерывно кидали ему в рот полными лопатами горчицу: потом он выпивал огромный глоток вина, чтобы облегчить почки. Затем, смотря по времени года, съедал в меру своего аппетита говядины и прекращал еду только тогда, когда живот начинало пучить. Но для питья никаких пределов и законов не было, потому что Гаргантюа говорил, что границей и межевым столбом для пьющего является срок, когда у него в туфлях пробочные стельки взбухнут на полфута.

ГЛАВА XXII. Игры Гаргантюа

Потом, с трудом прожевав обрывок благодарственной молитвы, Гаргантюа умывал свежим вином руки, прочищал зубы кабаньей ногой и весело болтал со слугами. Те, растянув ковер, раскладывали кучу карт, костей для игры и досок. И он принимался играть.

Вдоволь поигравши, порастрясши и просеявши время, следовало немножко выпить, каких-нибудь одиннадцать горшков на человека, а после угощения хорошо растянуться на хорошей скамье или на хорошей кровати, поспать часа два-три, без дурных мыслей и дурных слов.

Гаргантюа, проснувшись, встряхивал ушами. В это время ему приносили свежего вина; тут он выпивал лучше, чем когда-либо. Понократ увещевал его, что для здоровья вредно пить после сна. «Это истинная жизнь святых отцов, – говорил Гаргантюа, – у меня от природы соленый сон: спать для меня – то же, что есть ветчину»[73]. Затем принимался немного за ученье и, вооружившись четками, чтобы дело шло по форме, садился на старого мула, служившего уже девяти королям. Так, бормоча сквозь зубы и кивая головою, ехал вынимать кроликов из западни.

По возвращении заходил в кухню, посмотреть, что жарится на вертеле.

Ужинал, скажу по совести, очень хорошо и охотно приглашал нескольких собутыльников из своих соседей, и выпивая с ними вдоволь, рассказывали о старых и о новых.

В числе слуг у него были господа дю-Фуде-Гурвиль, де-Гриньо и де-Мариньи. После ужина опять вынимались деревянные евангелия, то есть шашечницы, либо карточные талии, одна-две-три колоды или даже вся куча. А не то шли к девушкам поблизости и по дороге опять, выпивали и закусывали. Потом Гаргантюа спал без просыпа до восьми часов следующего утра.

ГЛАВА XXIII. Как Гаргантюа обучался Понократом в таком порядке, что не терял ни одного часа в день

Когда Понократ ознакомился с неправильным образом жизни Гаргантюа, он решил иначе обучать его наукам; но на первые дни оставил все, как было, считая, что природа не выносит резких перемен без сильного потрясения. Для лучшего начала своего дела он спросил одного ученого врача того времени, магистра Теодора, считает ли тот возможным вновь направить Гаргантюа на лучшую дорогу.

Этот доктор, согласно правилам, прочистил его антикирской чемерицей и лекарством очистил мозг юноши от порчи и извращенных привычек. Тем же средством Понократ заставил Гаргантюа позабыть все, чему он выучился у прежних своих учителей, – как поступал Тимофей[74] с теми из своих учеников, которые обучались у других музыкантов. Чтобы лучше достичь этого, он ввел Гаргантюа в общество местных ученых, дабы соревнование с ними подняло дух юноши и возбудило желание учиться и добиться успехов.

Затем распределил его занятия так, что он не терял ни одного часу дня и все свое время употреблял на изучение благородных наук. Вставал Гаргантюа около четырех часов утра. В то время как его растирали, ему читали вслух, громко и ясно и с подобающею произведению выразительностью, несколько страниц из священного писания. Для этого был специально приставлен молодой паж, по имени Анагност, родом из Башэ. В соответствии с содержанием читаемого Гаргантюа часто принимался молиться, просить и умолять доброго господа. В чтении этом он познавал господне величие и чудесное разумение. После он удалялся в места уединения, чтобы отдать долг природе.

Там учитель повторял ему прочитанное, разъясняя наиболее темные и трудные места. На возвратном пути они наблюдали состояние неба, – таково ли оно, как накануне вечером, и под каким знаком зодиака восходит сегодня солнце, и под каким луна. После этого Гаргантюа одевали, причесывали, завивали, принаряжали и опрыскивали духами, при чем все это время повторяли ему вчерашние уроки; и он сам говорил их наизусть и связывал их с какими-нибудь практическими случаями, относящимися к человеческой жизни; это продолжалось часа два-три, но обыкновенно кончалось, когда он был совсем одет.

Потом добрых три часа было чтение. После чего выходили на воздух, не переставая беседовать о прочитанном, и шли заняться спортом в Брак[75], или за город, на луга, где и играли в мяч, в лапту, – отважно упражняя тело, как раньше упражняли душу. Игры их отнюдь не были принудительны, потому что они бросали партию, когда вздумается, и обыкновенно прекращали играть, как только вспотеют или утомятся. Тогда, хорошенько вытерши пот, а тело растерши, меняли рубашки и, неспешно прогуливаясь, заходили посмотреть, не готов ли обед. В ожидании последнего, ясно и выразительно декламировали какие-нибудь сентенции, запомнившиеся из урока. Тем временем приходил Господин Аппетит; в добрый час садились за стол. За первыми блюдами читали какую-нибудь занятную историю о старинных подвигах, до того времени, как Гаргантюа принимался за вино. А затем – если заблагорассудится – продолжали чтение или начинали веселый общий разговор, – в первые месяцы говоря об особенностях, свойствах, действии и природе всего, что было подано на стол: хлеба, вина, воды, соли, мяса, рыбы, фруктов, трав, корнеплодов, и о приготовлении из них кушаний.