Орша - Инга Киркиж

Природа сиганула в лето. Земля взорвалась кустиками травы, на деревьях повылетали листочки. Сад-огород в зеленом дыму, мы с теткой в трудовом угаре. Работы так много, что мне страшно. Бабуля всю свою долгую жизнь подбирала на помойках всякую хрень, считая, что «в хозяйстве пригодится». Это добро лежит толстыми слоями по углам, заторкано в щелях, забито в сараях. Добавить к этому повалившиеся заборы, просевшие полы, рухнувший парник, старые деревья, которые ничего, кроме тени, не дают, битые окна в доме, клубки колючей поволоки из крыжовенных кустов, осыпавшуюся печку, покосившуюся веранду и т. д. и т. п., т. п, т. п…. Мужика бы нам нанять, да денег нет.

— Погоди, — сказала тетка. — Ща потеплее станет, надену купальник, сами прибегут.

Вчера это случилось. Тетка надела стринги и вышла в огород. Это был пейзаж художника Владимира Любарова: солнышко, свежая зелень и розовая, как глазированный калач, окладистая попа тетки, направленная в небо. К забору потянулись ценители прекрасного. Слева повис Вовка Салтанович, справа — Толик-алкоголик. Толик-алкоголик запустил нам летний водопровод и наладил свет на кухне, а Салтанович обещался починить баню.

— А мыться кто там будет? — кокетливо спросил у тетки.

— Сам и помоешься. Я даже спинку потру, — пообещала тетка.

Салтанович поскакал точить рубанок. Наивный.

— Он же не знает, что я только спинку и потру, — хмыкнула тетка, наступая своей красивой полной ногой на лопату и отваливая пласт слежавшейся за зиму земли.

* * *

Пришли с Иваном на перевязку. Он всю дорогу мандражировал, а когда понял, что идем в поликлинику по месту прописки, заявил:

— Зачем ты меня сюда привела?! Тут врачи злые!

В качестве доказательства ткнул пальцем в табличку на кабинете старшей медсестры.

— Видишь, что написано? СТРАШНАЯ медсестра!

А Василий влюбился. Каждое утро он надевает кожаную куртку, кладет в карман мобилку, седлает велосипед и едет к подружке. У подружки добрые родители, компьютер и видик, только одно но — очень вонючий туалет. Потомственный дворянин Василий Фавстов этим туалетом пользоваться брезгует. Поэтому при первых же позывах прыгает на велик и мчит домой. Путь от подружки до дому долгий. Василий очень спешил, но все-таки обоссался. Тетка сменила ему джинсы и покормила борщом. Василий плотно покушал и, едва доехав до подружки, повернул обратно. Не успел. Пришел красный от смущения, широко ставя ноги. Тетка мыла его во дворе, Василий страдальчески кряхтел.

Эту картину увидел Иван и прибежал ко мне перепуганный:

— Там Вася весь в крови, и тетя Оля его моет!

Когда выяснилось, что Вася в другом шоколаде, Иван сказал с пониманием:

— Ну, бывает, што ж…

* * *

Нас посетила зубная фея. У Василия она уже забрала все верхние зубы, а он в замен отрастил два резца и два клыка — очень по-мультяшному. К Ване она явилась в виде качелей, и одним ударом собрала весь урожай. Ваня никому не показывает обломанные зубы, считает, что это некрасиво. Сделал два исключения — для меня и для доктора. Мне удалось заглянуть ему в рот сразу после аварии. Тогда ситуация была критической, и Ваня был растерян. С тех пор на все просьбы показать зубы, Ваня только крепче стискивает челюсти. Поэтому я очень удивилась, когда Вася вдруг стал делиться впечатлениями.

— Я видел, у Вани все зубы сверху обломаны и торчат кусочки.

— Он тебе показывал?

— Нет. Я сам видел, когда он кричал: АААААААААА. Мы так играли, смешили друг друга. Ване мои шутки смешными не кажутся. А у него очень смешные шутки. Он даже сам скажет и смеется.

* * *

Сидит Ванька и гладит кошку Жужу, вспоминает:

— У меня была белая кошечка. Еще чище и белее, чем эта. Она кусалась. Один раз укусила меня до крови. Палец вот так — хача! Она под забором умерла. Ее муравьи съели. Она легла под забор, уснула или просто полежать, а ее съели. А я иду, думаю, откуда столько муравьев? Откуда столько муравьев? А там она лежит.

— А я видел полосатую кошку, которая лежала мертвая, а в ее дырках были мухи. Зеленые.

Ванька дурашливо закрывает кошке уши:

— Не говори при ней. Она боится…

* * *

Для Ивана не существует слова «нет». Вернее, сказать можно, он возражать не станет, но потом все равно сделает по-своему. Захотел перебраться в мою выгородку, спросил разрешения у тетки. Тетка не разрешила. Проснувшись утром я нашла Ивана на соседней кровати. Оказалось, что ночью он обоссался. Тетка переложила его на сухую кровать, а потом так и ставила.

— Теперь надо дверь поставить и совсем одни тут будем, — радуется Иван. — А ишшо можем через ту веранду ходить, будет у нас отдельная квартира.

У него вообще на меня далекие планы.

— Скажи, Ынга, а вот если фундамент совсем развалится, шо с домом будет.

— Не развалится, мы его укрепим.

— А вот если не успеем укрепить, тогда шо?

— Тогда дом рухнет, и нам придется куда-то переезжать.

— Ура, мы поедем к тебе в Питер!

Но к главному вопросу подходил осторожно, долго мялся, прежде чем спросить.

— Я все думаю, Ынга, ведь ты когда-нибудь уедешь…

— А что, хочешь занять мою кровать?

— Я хочу, чтобы ты осталась.

Опаньки! Похоже, я попала. А ехала на полгодика — тетке помочь. Мы с Иваном, как ниточка с иголочкой: за водой на колонку — вдвоем, в огороде ковыряться — вместе, в лес на великах — на пару. Вчера Иван привез на велосипеде мешок булыжников для сада. Булыжников было много, велосипед навалился на Ивана, как раненая лошадь. Иван мелко семенил по дороге и орал на всю округу:

— Ынга, помоги!

Вышла, докатили вместе.

— Куда ж ты, Ваня, столько нагрузил?

— Это ж для тебя все.

* * *

Бабушку звали София — мудрая, значит. Бабушка соответствовала имени и была скорострельным автоматом для выдачи советов — неважно, просили ее об этом или нет. Бабушка умерла — традиция осталась. Она вклеена в стены, вмазана в потолок и растерта по полу. Здесь вас научат всему: воспитывать детей и мужей, копать землю, стирать белье, сажать картошку, доить козу, варить варенье, вязать коврики из тряпок и пр. и т. д. И если вам кажется, что вы что-то умеете — забудьте, все равно научат заново. Мы называем наш дом Женсоветом им. бабы Сони. В этом году ему стукнет 84 года, столько же, сколько было бабушке. Как и баба Соня, дом пережил войну, оккупацию и перестройку. А теперь переживает последствия стихийного бедствия экономического подъема. Вчера нам поставили новые окна. Выковыряли старые оконные коробки, распилили пошире проемы.

Наш потертый женсовет вылупился на улицу немецким пластиком, как деревенская старуха в очках от Dolce & Gabbana. Иван в восторге, без конца открывает свое окно и, свесившись с подоконника, разговаривает с козами. Кошка в шоке — еще вчера она прыгала в форточку, а сегодня не понимает, что это за белая гладкая хрень, с которой соскальзывают когти. Мухи отбили о новое стекло головы. Соседи второй день обивают порог — всем интересно, почем обошлось, как открывается и где взяли денег.

— Слыхала? — неизвестно чему радуется Ольга. — Ходят слухи, что мы богатые бабы. Глядишь, женихи повалят!

Не приведи Бог! Я плюю через левое плечо и стучу по дереву. Но женихи все-таки повалили. Весной это также неизбежно, как паводок.

Провинция прямолинейна. В мужья тут предлагаются, как яблоки продают — прямо из-за забора, оценив мимоходом мою задранную в асане горы задницу.

— Эй, красивая, почему одна работаешь?

Также бегло оцениваю кандидата: полный рот золотых зубов, на каждом пальце по синему перстню.

— Я спрашиваю, муж твой где?

— А вон там, — говорю, — работает. Слышишь?

Со двора слышится скрежет зубовный выдираемого из дерева металла — этот тетка крушит гвоздодером старый курятник, чтобы на его месте построить парник. «Жених» понимающе кивает и идет дальше — искать бесхозный дом и недолюбленных женщин. Благо у нас в провинции по весне за каждым забором бабьи задницы, как грибы растут — ни сеять, ни пахать не надо.

* * *

Если бы у честности было имя, ее бы звали Ольгой, как мою тетку. Тетка — сама честность. У нее круглая коротко стриженая голова, круглые честные очки, которые увеличивают и без того большие честные глаза. Я ни разу не видела, чтобы тетка забрала себе найденное на дороге добро или вязала излишек сдачи в магазине. Она не врет даже уборщикам мусора, которым врут все.

— Сколько человек в доме прописано?

— Четыре! Четыре! — подсказываю я.

— Один, — честно говорит тетка.

— Тогда и мусора мы берем один мешок!

В своих привычках тетка тоже честна, как дедушка-Ленин. Он громко пердит, не скрывая, чистит нос при окружающих и открыто поедает козявки. Ой, только не надо мне тут «Ах, как это безобразно!» Все едят козявки! Только незаметно и в избранных местах: туалете или ночью под одеялом. А тетка делает это честно. А кому не нравится — тот просто пусть не смотрит. Услышите, как тетка чмокает, обсасывая палец, — отворачивайтесь. Мы все так и делаем. Но я это все не к тому. Это чтобы вы понимали, о чем речь.