Друзья и возлюбленные - Джоанна Троллоп

— Хватит, — мягко остановил ее Лоренс. — У него есть любовница?

— Вроде бы нет. А что?

— Все, что он тебе наговорил, похоже на бред. Ты не такая. Может, он нарочно выдумал повод?

Джина сняла обручальное кольцо и стала примерять его на другие пальцы.

— Последнее время я много плачу и требую от них с Софи внимания, потому что они меня в упор не видят. Да, неправильно, просто я совсем отчаялась. Лоренс…

— Да?

— Я… я не смогу без него. Просто не смогу.

— Джина… — с легкой досадой в голосе произнес Лоренс.

— Правда! Он мне необходим. Он меня дополняет, подталкивает. И мы были по-настоящему счастливы, понимаешь? Счастливы! Ссоры — это все пустяки.

— Вряд ли…

— Нет, не пустяки, конечно, но наши ссоры были несерьезные! Просто два сильных человека защищали собственную территорию.

Лоренс поднял глаза и посмотрел на арку.

— Как думаешь, Фергус вернется?

— Нет.

— Даже ради Софи?

— Он сказал, что только из-за нее терпел меня так долго. Он впервые захотел уйти, когда ей было двенадцать.

Лоренс встал и сунул руки в карманы. Джина уже два дня жила у них, чтобы не видеть большой грузовик у входа в Хай-Плейс. Хилари была очень терпелива, несмотря на массу забот и присущую ей вспыльчивость. Только сегодня утром, проверяя обеденное меню, она не выдержала и попросила: «Пожалуйста, отведи ее куда-нибудь на часок, пусть выговорится. Ей это очень нужно, а мне и сказать-то нечего. Я считаю Фергуса бессердечным эгоистом, но она не даст мне его оскорблять». «Хорошо, — виновато ответил Лоренс, — хорошо, я с ней поговорю».

— Джина, — произнес он теперь, позвякивая мелочью в карманах. — Как по-твоему, он изменился?

Она надела кольцо обратно на безымянный палец.

— Конечно.

— Тогда… — медленно проговорил Лоренс, чувствуя внезапный прилив жалости и любви к Джине, — тогда притворись, что он умер. Что погиб дорогой тебе человек, и теперь ты о нем скорбишь. Но это только в том случае, если он действительно изменился, если ты выходила замуж за другого Фергуса.

Фергус часто пользовался услугами этой грузовой компании. За последние двадцать лет они перевезли множество аккуратных коробок и свертков из аукционных залов в его дом, а затем в аэропорт, откуда те отправлялись в Америку или на Дальний Восток. Сразу после Рождества эта же компания занялась перевозкой вещей в новый лондонский дом мистера Бедфорда. Мистер Бедфорд сказал бригадиру грузчиков, что он расширяет бизнес, однако вывоз из Хай-Плейс половины мебели, целого гардероба и пары отменных удочек не очень-то смахивал на расширение бизнеса. Скорее, походило на развод. И потом, миссис Бедфорд всегда угощала их сандвичами, а сегодня ее нигде не видно.

Фергус стоял в коридоре с блокнотом. Мимо него проносили столы, буфеты, картины, стулья и ширмы, которые он помечал галочкой, словно детей в школе. Выглядел он абсолютно невозмутимым, чувствовал он себя совершенно подавленным. Он уже больше года планировал переезд, а потом подчинился внезапному, неумолимому порыву и сам все испортил отвратительной ссорой. Фергус хотел резать быстро, чисто и глубоко… «Я ухожу, — скажет он Джине, — потому что жизнь с тобой невыносима». И сразу уйдет.

Он просчитался: переоценил ее понимание ситуации, не подготовил почву. Не поделился даже с Лоренсом и Хилари, которых очень любил и которые могли-бы поддержать Софи в трудную минуту. Он допустил грубую, жестокую ошибку по отношению к дочери — решил (видимо, так ему было удобнее), что Софи не по годам самостоятельна и прекрасно разбирается в хитросплетениях взрослой жизни.

Софи пришла в ужас, когда ом все ей рассказал. В ужас. И кажется, совсем не понимала, о чем он толкует.

— То есть как это вы «убьете друг друга»?! — закричала она в тот вечер, когда Фергус решил поговорить с ней как со взрослой. Он сразу почувствовал себя убийцей — да еще и рассерженным убийцей, потому что все время, пока он говорил, Софи, словно маленькая девочка, держала во рту дешевые голубые бусы. Она посасывала их и молча смотрела на него. Фергусу хотелось завыть от горя и одновременно от родительского гнева.

Не зная, как подступиться к дочери, он даже предложил ей поехать с ним.

Софи посмотрела на него пустыми глазами, похожими на голубые бусины.

— Я не могу. У меня школа.

— Ты могла бы сдать экзамены в Лондоне.

Ее глаза наполнились слезами. Фергус вдруг осознал, что это для нее слишком — узнать, что жизнь внезапно меняется без ее ведома и участия. Софи начала задыхаться.

— Я… я не могу бросить маму! У нее больше никого нет!

Фергус покраснел и опустил глаза.

— Ты права…

Потом Софи сказала, что пойдет к себе в комнату, однако остановилась на пороге и резко, взрослым тоном спросила:

— Значит, ты завел любовницу?

Фергус встал.

— Нет. Нет, Софи.

Дочь посмотрела на него из-за плеча.

— Нет ничего унизительнее, чем когда тебя бросают просто так. Выходит, все лучше, чем быть с нами? Если ты не можешь остаться даже ради… — ее голос дрогнул, и она почти зашептала: —…даже ради меня, то уходи.

С того дня Софи с ним не разговаривала. Фергус не знал, говорила ли она с Джиной — та была вне себя от злобного ликования, что дочь выбрала ее, а потому молчала. Он собирал вещи в одиночестве. Так плохо ему еще никогда не было, однако желание уехать прочь отсюда затмевало другие чувства. Бродя по дому, который он так бережно восстанавливал — Фергус с большим вниманием относился к старине, тут ему надо отдать должное, — он гневался, что все его достижения, вся его жизнь списана со счетов по своевольной прихоти человеческой природы, которую олицетворяла собой Джина. А потом он наткнулся на фотографии Софи: вот ей два годика, она сидит на санках, вот семь — она в соломенной шляпе, вот тринадцать — они с мамой в гондоле. Фергус совершенно рассвирепел. Упаковывать ее подарки было мучительной пыткой. Он спросил себя (мимолетно и лишь однажды, потому что эта мысль причинила ему невероятную боль), вытерпит ли он, сможет ли не видеть Софи каждый день, не будить ее каждое утро, не знать всех мелочей дочкиной жизни, включая ее обеденное меню и темы школьных сочинений. Она превратится для него в приз, награду за примерное поведение, а он вместо «папы» станет «отцом». Вокруг их с Джиной развода возникнет множество мифов, которые скрасят обидные факты. Истина покорится психологическим нуждам окружающих и в конце концов исчезнет совсем, растворится, точно стакан воды в реке. Но какова эта истина для Софи? Настоящее положение дел в семье, вынудившее его на развод и разлуку с обожаемой дочерью, понятно лишь ему и Джине.