Друзья и возлюбленные - Джоанна Троллоп

Джордж поднялся на верхний этаж. Ему хотелось повидать Гаса или Адама, подурачиться немного, но музыка ни у кого не играла; на кухне и в комнатах, хоть и привычно заваленных вещами, было пусто. Он остановился возле гостиной и заглянул внутрь. Там царила неуверенная, виноватая чистота, как всегда бывает в комнатах, которыми редко пользуются, а на диване лежала Джина. Она обеими руками сжимала подушку. На полу возле дивана стояли ее туфли (очень маленькие туфли), чашка и блюдце с яблочным огрызком. Джина не услышала Джорджа. Он постоял немного в коридоре и на цыпочках пошел к себе. С облегчением закрыв дверь, сбросил сумки на пол, скинул ботинки и залез под одеяло. Хватит, подумал он в приятной и знакомой темноте. Хватит, хватит.

— Джина прекрасно знает, что это неправда! — возмутилась Хилари. — Никакая она не истеричка, и у нее есть цель в жизни! Она знает, что Фергус просто искал повод. Конечно, ей сейчас нужна наша поддержка, но я уже слышать не могу это нытье в духе «Горе мне, потому что Фергус прав». Я скоро с ума сойду!

Лоренс, запихивая базилик под куриную кожу, сказал, что Хилари несправедлива.

— Несправедлива?! То есть как? Я их обоих знаю больше двадцати лет; вот уже три недели я каждый день выслушиваю Джину, и мне нельзя иметь собственное мнение?

— Конечно, можно! — не глядя, ответил Лоренс. — Просто твое мнение несправедливо. Джина чувствует себя ничтожеством из-за Фергуса. Вот в чем беда. Именно он убедил ее в том, что она — бестолковая истеричка. Знаешь, это как все время повторять человеку, что он сумасшедший. Его слова преследуют Джину.

Хилари посмотрела на бледные куриные грудки с листьями базилика под кожей, похожими на синяки.

— Знаю, знаю. Я ей все время твержу: только ужасный человек мог такое наговорить. А она отвечает: Фергус — не ужасный человек. Как это понимать?!

Лоренс обернулся. За его спиной девятнадцатилетний Стив и восемнадцатилетний Кевин резали овощи.

— Если она признает, что Фергус — плохой, — разумно заметил Лоренс, — ей придется смириться и с тем, что она зря потратила двадцать лет жизни.

— Господи! — воскликнула Хилари, хлопнув блокнотом по столу. — Это просто кошмар какой-то! Почему Джина решила, будто с ней произошло нечто небывалое? Да такое со всеми случается! Мы все порой думаем, что напрасно прожили жизнь.

Лоренс воткнул нож в доску, на которой лежали грудки, и надавил. Досчитал до пяти. Потом еще до пяти. Наконец, спокойным тоном, словно и не слышал последних слов Хилари, произнес:

— Я поговорю с Джиной.

— О чем?

— О ее состоянии. Пусть обратится за помощью к специалисту.

— Ладно. — Хилари хотелось поблагодарить мужа, но почему-то она не смогла и только погладила его по руке.

Он сказал:

— Мне кажется, мы с тобой никогда не испытывали настоящего горя.

— Разве?

— Мы знали только разочарование.

— Да… — Хилари чуть было не заметила, что за последние годы стала знатоком в разного рода разочарованиях, но вовремя осеклась. Лоренс ждал от нее извинений. Она неуклюже пошутила: — Вот и бак опять протек.

— Хил, я занят.

— Да-да. Просто нам и словечком перекинуться некогда, столько дел, да еще Джина…

— Я же сказал, что поговорю с ней…

— Хорошо. — Хилари поправила очки в красной оправе, которые странным образом делали ее похожей на благородную и свирепую птицу. — Скажи мне только одно.

— Что…

— Где, по-твоему, заканчиваются обязательства лучшего друга?

Лоренс внимательно на нее посмотрел.

— Не знаю. Никогда не задумывался.

Джина проснулась от шума на кухне. Мальчики хлопали дверцей холодильника и смеялись, пахло тостами. Последнее время Джина не любила ни спать, ни бодрствовать: сны либо ее обманывали, либо засасывали в болото кошмаров, из которого она выбиралась с трудом, чувствуя себя больной и подавленной. В «Би-Хаусе», полном людей и повседневных забот, просыпаться было легче. Джина мечтала о повседневности. С беспомощной завистью смотрела она на постояльцев отеля, выехавших на скромный отдых в специально купленной удобной одежде, с картами и плащами в руках, — так обычно завидуют королевским особам да кинозвездам.

Джина перевернулась на спину и посмотрела на скошенный потолок. Ей было невыразимо грустно, печаль пропитала ее насквозь. Однако она знала, что скоро печаль сменит чувство вины или, наоборот, неистовый гнев и жажда мести. Джина попыталась описать это Хилари: ее будто привязали к колесу противоречивых чувств, которое вертится и внезапно швыряет на землю, в оцепенение, где она лежит разбитая и опустошенная. Хилари ответила:

— По-моему, это нормально.

— Нормально?! Нормально чувствовать себя опустошенной?

— В твоем положении — да. Наверное, это такой защитный механизм от боли. Поэтому многие люди держатся молодцом на похоронах, а после разваливаются на части.

«Но я-то уже разваливаюсь, — подумала Джина. — Даже Софи не могу поддержать». Она подняла в воздух подушку, которую прижимала к себе, и рассмотрела. Подушка была из индийского хлопка, с узором из строгих тюльпанов — красных, розовых, зеленых и кремовых. Интересно, кто ее сшил, как она здесь очутилась, почему Хилари — или не Хилари? — выбрала именно такую, а не с розами или гвоздиками? Слезы покатились по щекам Джины. «Как он мог? — прошептала она в подушку. — Как он мог? Как посмел обвинить во всем меня?»

Она вскочила и запустила подушкой в телевизор. Ее внезапно охватила ярость. За что же Фергус так ее унизил?! Одному Богу известно, сколько ночей она провела, прокручивая в голове годы их брака и пытаясь найти в случившемся свою вину.

Но разве станет лучше, если она эту вину найдет? Если окажется, что не она — жертва Фергуса, а он — ее? Получается, она упустила прекрасного человека, который все время был рядом, а она не замечала. Это невыносимо. А что же тогда выносимо? Ненависть к Фергусу? Какую мысль она могла бы вытерпеть этим августовским утром, чтобы не заорать во всю глотку?

— Привет.

Джина подняла глаза. В дверях стоял Адам. На нем были рубашка в клетку и серый жилет с надписью: «Цинциннати — город без компромиссов».

— Хотите кофе? — спросил он.

— Нет, большое спасибо, — с трудом выговорила Джина.

— Пойдемте, там Джордж приехал.

Она встала — не очень-то уверенно, как показалось Адаму. Впрочем, она даже нравилась ему такой. Джина всю жизнь была уверенной в себе и хорошо одетой красоткой, а сейчас выглядела так, словно перебрала на вечеринке — со всеми бывает. Из учительницы музыки она превратилась в растерянную и усталую женщину, с которой проще найти общий язык.