Самородок - Ирина Беседина
- Дата:18.09.2024
- Категория: Приключения / Прочие приключения
- Название: Самородок
- Автор: Ирина Беседина
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирина Беседина
Самородок
Часть первая
История золотой Колымы
Жизнь обрушилась
Зэки шли строем, молча, тяжёлым шагом, руки за спину, глаза в землю. Впереди, по бокам, сзади колонну сопровождали бойцы охраны с автоматами, с собаками. Зэки шли в забой добывать металл.
Я был в этой колонне. Как «враг народа», я был осуждён на десять лет.
История моего ареста в 1938 году одна из многих тысяч. Меня не интересовали политические игры. Я просто трудился, любил, имел детей, семью. Бессудные расстрелы, громкие и тихие судебные процессы, вообще вся деятельность НКВД[1] и его застенки никак меня не интересовали и не касались. Не то чтобы я не слышал о расстрелах и арестах, но это было где-то далеко, в другом мире. Моя жизнь была проста. Я лечил людей и считал, что это дело мне дано от Бога.
Вдруг ночью неожиданные гости, обыск, арест, следственная тюрьма, нелепые обвинения. И я, простой человек, далёкий от политических интриг, оказался под следствием по непонятным политическим мотивам. Предъявленные обвинения были абсурдны сами по себе. Откуда я мог знать, что мой арест может стать частью крупной политической игры? Готовился фантастический судебный процесс – обвинение бывшего всемогущего начальника сталинской тайной полиции Генриха Ягоды. На меня поступил донос: я неправильно лечу людей. Я залечиваю их до смерти. Это подлое зерно упало на благодатную почву.
В первый момент я не верил, что арестовали всерьёз.
– Это явная ошибка. Разберутся и выпустят. Ещё извиняться будут, – сказал я жене на прощание. Однако сложилось всё иначе.
* * *Я жил счастливо. Двое детей, красавица жена, преданная, спокойная, любящая, мой надёжный друг. Она умела создать уют и спокойствие в доме. Я был убеждён, «семья – это святое». Я любил свою работу и отдавал ей все силы.
Из этой счастливой жизни я был вырван совершенно внезапно. Политика меня вообще не интересовала. Поэтому я верил, что моя невиновность очевидна. Просто где-то что-то перепутали. Не мог я быть преступником, заговорщиком, «врагом народа». Любому следователю это должно быть очевидно. Но почему-то очевидное для меня не было очевидно для следователя. Поступил донос, который можно было увязать с делом Ягоды, и это определило дальнейшую судьбу.
Крики и стоны избиваемых людей напрягали нервы с первого момента появления в этом месте. Первый же допрос потребовал сильнейшего напряжения воли. Следственная тюрьма круто перевернула жизнь: попавший сюда не был больше личностью, не был даже человеком, нас унижали, оскорбляли, били, растаптывали. Сомнений в виновности у следователя не было. Надругательство над личностью было хуже любой боли. Допросы чаще всего проводились ночью. Следователи вытягивали из измученных людей показания о фантастических заговорах.
В Бутырке ко мне подошёл сокамерник и стал расспрашивать, как и почему я сюда попал. Я буркнул что-то и не стал с ним разговаривать. Подумал: «Лезут в душу всякие».
Позднее я узнал, что он ювелир и зовут его Лев Наумович Близинский. Среднего роста, с округлым брюшком, широкий слегка приплюснутый нос, под большими удивлёнными глазами синяки. С первого взгляда внешность была так себе, несколько смешна. Однако, когда его большие глаза смотрели прямо, становилось понятно, что этот человек не только добр и чист, но в какой-то мере значителен и живёт своей внутренней жизнью.
На другой день после допроса Близинского привели под руки и бросили на пол. Теперь он ни о чём не спрашивал, а лежал неподвижно в углу камеры. Я поднял его и аккуратно уложил на нары, омыл его лицо водой. Несколько капель влил в рот. Отошёл и молча сел на свои нары.
Общение наше никак не развивалось. Мы в основном молчали.
После одного из допросов, когда я сидел, не поднимая глаз, и думал, как заставить следователя меня выслушать и поверить, Лев подошёл.
– Михаил, слышь, Михаил! Ты не спорь со следователем.
– Это как, не спорь? Я же не виноват, – сказал я тихо и поднял глаза. Лев почувствовал мою боль и на мгновение зажмурился.
– А следак тебя слушает?
– В том-то и дело, что вопросы не зависят от того, что я скажу. Орёт, злится, требует назвать сообщников. Не понимает, что я ни в чём не виноват, нет у меня сообщников. Матерится. Ну и я матерюсь. А они, гады, бьют.
– Раз находишься здесь, виноват. И убеждать в обратном бесполезно. У них свои задачи и свои особые понятия о нашей виновности.
– Да не виноват, не делал я ничего такого! Это абсурд! Все обвинения высосаны из пальца! – закричал я.
– Всё равно – виноват, – сказал раздельно Близинский. – Здесь у нас нет права защиты.
– Но моя непричастность к делу о каких-то заговорах очевидна. Я никого из партийной верхушки не знаю, никогда с ними не встречался.
– Это не имеет значения. Ты пойми, они все под страхом. Сегодня он здесь пытает, унижает, мучит людей, заставляет сознаваться в полнейших нелепицах. А завтра его будут пытать. Вот этот палач Ягода. Ведь пятнадцать лет лютовал. А сейчас сидит в этих же номерах, и клеют ему что попало. Да ещё компанию подбирают. Скольких людей он к стенке ставил! А теперь его миленького поставят. И сознается он во всех грехах, о которых и понятия не имеет. Чуешь, откуда ветер дует? – Лёва поднял палец. – Сверху он дует.
Он был прав. И я внезапно понял, что разбираться в непричастности к заговорам никто не будет. Это политика. В этом заинтересован кто-то там наверху. Сталин может и не знать, что творится в этих застенках. И оттого, что Лев это понял раньше, я взглянул на него с уважением.
– Так что, Михаил, ты не спорь со следователем, но и не подписывай никаких бумаг. Иначе тебе крышка.
Лёва на допросах не спорил, ничего не доказывал, ничего не подписывал. Часто бывал бит. А после очередной встряски садился в свой угол, долго молчал.
Потом подсаживался ко мне и начинал разговор. Он как старший брат заботился и опекал. Я сначала молча слушал. Потом понемногу стал отвечать. Потом принял дружбу Лёвы.
– Михаил, жизнь обрушилась, но не закончилась. Я понимаю, трудно духовно подняться над обстоятельствами этой жизни. Но главное – сохранить себя, своё человеческое достоинство и не свихнуться. Ты удались, Михаил, удались душой отсюда. Тебе через десять лет будет тридцать семь. Мы выйдем, нам ещё жить можно ого как! Любить, детишек растить, миру радоваться.
Я автоматически повторил: «…обрушилась, но не закончилась». И вдруг дошёл смысл этого.
– Лев, ты, правда, так думаешь? Будем держаться?
– Конечно, будем держаться. И к хренам собачьим этих… Мы сами по себе, они сами по себе.
С этого времени я стал безразличен к ходу следствия и допросам. Я отказывался подписывать протокол допроса и признать себя виновным. Следователь злился и хотел любым способом сломить, посылал в карцер.
В эту узкую каменную коробку без окна я умещался с трудом. Деревянная полка для сна, закреплённая в стене, могла уместить человека среднего роста. А я был несколько длинноват. У противоположной стены – маленькая железная полка, служащая столом. Расстояние между полками такое, чтобы арестант мог встать и сесть. Это – ширина бокса. Протянул руку – и достанешь до железной двери с глазком и окошечком. Я воспринимал карцер как стоячий гроб. Вентиляции днём нет. Примерно через два часа начинаешь задыхаться. В железной двери, у пола, я заметил маленькие дырочки. Попробовал сесть на пол, чтобы ухватить каплю воздуха. Невозможно, места не хватает. Да и дежурный заорал: «Нельзя!» Дежурный заглядывает в глазок примерно каждые полчаса. Когда видит, что у заключённого совсем мутится сознание, он открывает дверь и говорит: «Ну, пошли в сортир». Пока заключенный идёт до сортира и находится там – он дышит. Дверь бокса открыта, воздух входит туда. Затем всё повторяется. После отбоя включают вентиляцию. Смерть заключенного от удушья не предполагалась, только пытка. За этим процессом обязан был следить часовой.
Карцер чуть меня не сломал. Я понял, в карцере нельзя себя жалеть, нельзя позволять никаких отрицательных эмоций, особенно возмущения и гнева. Именно этого добивались мучители. Человек ломался через гнев, возмущение, обиду, тоску.
«Нет, врёте, у меня всё наладится. Я крепкий орешек. Я выйду отсюда, и буду счастлив. Я выброшу вас из своей жизни. Моя семья, мои любимые будут со мной». Такие мысли спасали.
В конце концов всё решено бесповоротно, приговор получен. Я признан «врагом народа». Осуждён на десять лет. Лев получил такой же приговор. Нас определили на Колыму.
Путь к месту назначения был долог. Тюремный вагон от Москвы до Находки шёл больше месяца. Затем твиндек[2] парохода – душный и нестерпимо вонючий. Через пять суток всех выгрузили на суровом и мрачном таёжном берегу, автомашины развезли по тем местам, где предстояло отбывать срок заключения.
Мы с Лёвой старались быть всегда по возможности рядом. В забой ходили вместе, работали в паре.
- Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов - Героическая фантастика / Прочее / Прочие приключения
- Русский металл - Эрик Ардаган - Прочие приключения
- Казан - Джеймс Кервуд - Прочие приключения
- Икс-металл - Роберт Крафт - Прочие приключения
- Последняя из рода Орион - Валерия Романовна Катина - Городская фантастика / Прочие приключения / Русское фэнтези
- Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф - Владимир Козлов - Прочие приключения
- Ставка больше, чем жизнь - Владимир Тучков - Прочие приключения
- Грани будущего - Степан Александрович Мазур - Боевая фантастика / Боевик / Прочие приключения / Социально-психологическая
- База-500. Смертельная схватка - Алекс фон Берн - Прочие приключения
- Бойцы побережья - Роберт Говард - Прочие приключения