Самородок - Ирина Беседина

– У нас нет времени на разговоры. Я ещё приду. Завтра идите с Лёвой в лес на прогулку. Идите к горе Лысый Дед, она далеко видна. Я вас встречу. Идите сразу после обеда.

И она выскользнула, подошла к стене перед кроватью и исчезла. А я остался с горящей головой и сердцем, которое билось набатом в груди.

На другой день я едва дождался «после обеда». Пошли на прогулку. И около сопки Лысый Дед встретили Людмилу. Она была в спортивном костюме и накомарнике. Не было видно её прекрасного лица. Только глаза блестели сквозь черную сетку. Рядом с ней шёл Врангула. Я был разочарован, хотел видеть её лицо, заглянуть в глаза, а накомарник всё скрывал. К тому же присутствие Врангулы не давало возможности поговорить. Надо было следить за голосом, жестами, поведением. Мы поздоровались с Врангулой, и Лев сказал:

– Врангула, познакомь нас со своей спутницей.

Врангула представил:

– Это Людмила, хозяйка дома и жена начальника прииска. А это, – Врангула повернулся к Людмиле и указал рукой в сторону встреченных мужчин, – Людмила, временные жильцы нашего гостевого дома – Михаил и Лев.

Мне стало горько при слове «жена». Немного прошли по тропинке, поговорили о погоде, обилии комаров и красоте пейзажа и вернулись домой. Говорил Лев. А я молчал, боялся себя выдать.

Я оценил предусмотрительность Людмилы. Врангула наверняка скажет Бергу о случайном знакомстве, и если он нас увидит разговаривающими, это не вызовет недоумения. Так, случайно познакомились, перекинулись парой слов.

Начались наши встречи, короткие, тайные. Всё стало ясно. Людмила рассказала мне о своих переживаниях после моего исчезновения.

Она долго ждала, раздастся звонок, Михаил откроет дверь, возникнет на пороге, откроет объятия. Начнётся праздник радости для души и тела. Но шли дни. Телефон молчал. В дверь не звонили. Возникло недоумение. «Почему он не идёт?» Затем обида. «Он бросил её, не сказав ни слова, не попрощавшись». Но внезапно в душе проснулась тревога настолько сильная, что она решила явиться ко мне на работу и узнать, что случилось. Она узнала об аресте и решила под каким-нибудь невинным предлогом поговорить с женой. Но к тому времени Юли уже не было в Москве. Толстый, с одутловатым лицом мужчина из соседней квартиры сказал:

– Да что вы его ищете, дамочка? Его, подлюку, арестовали ночью. Больше его не видели. А жена с детьми уехала то ли в Саратов, то ли в Томск. Он где-нибудь на Лубянке загорает.

Людмила ходила на Лубянку. В конце концов она поняла, что искать бесполезно. Знающие люди намекнули, что мало кто в живых остаётся, если его забрали ночью. Ставят к стенке и расстреливают. Лучше прекратить поиски, если сама хочет на свободе жить.

Вот здесь ей и подвернулся Берг. Он уезжал на Север, и ему срочно нужна была жена. К тому времени Людмила уже достаточно знала об арестах и расстрелах. Громкое дело Ягоды закончилось. Михаил там явно не фигурировал. (Очевидно, потому, что я не подписал протокол признания, а до конца отрицал свою вину.) Она считала, что меня нет в живых. На сердце – непроглядная тоска. И фактически ей было всё равно, что делать со своей жизнью. Подруга Мария старалась вытащить её из ямы уныния. Людмила и сама понимала, что жизнь продолжается и надо её как-то устраивать. Предложение выйти замуж и иметь серьёзный статус жены было для неё спасением. В том обществе, где Людмила постоянно вращалась, она не могла быть воспринята иначе, как девушка для развлечений. С этим надо было кончать. Подспудно Мария заронила в ней маленькую искорку надежды встретить меня на Колыме.

Она рассказала о своих поисках и переживаниях. И заключила свою исповедь словами:

– Берг помог мне в трудный момент моей жизни. Он хороший друг, заботливый и ненадоедливый. И какое это удивительное событие, что мы с тобой встретились!

– Да, Людмила, земля круглая, – сказал я, выслушав её рассказ.

– Мне было страшно. Это здорово, что мы всё-таки встретились! Могли быть рядом и не знать этого. Всё-таки есть Бог на свете!

– Людмила, прошло достаточно времени. Ты его жена. И ваш брак не фиктивный, как я понимаю.

– А что ты хочешь? Ты понимаешь, в каком я была состоянии, когда узнала, что тебя, возможно, расстреляли! Но потом Мария сказала, что ты можешь быть на Колыме. Я не надеялась. Так, маленькая искорка надежды тлела в душе.

Её глаза наполнились слезами. Лицо побледнело.

Мне стало стыдно. Я сам готов был заплакать.

– Брось, не переживай. Главное, что мы живы и встретились. Остальное переживём.

– Да, наш брак не фиктивный. Но это не любовь. Это сожительство. А что ты хочешь услышать? Я ведь согласилась быть его женой. Он не навязывает мне постоянно своё присутствие. У каждого из нас своё жизненное пространство. Он – моя защита здесь. Отто порядочный человек. Но он пока закрыт для меня. Я не имею доступа к его мыслям, планам, мечтам. Даже о вас он не сказал мне. Я могу судить только по его поступкам.

– Но мне не нравится, что он имеет на тебя право.

– Однако ты женат, и твоя жена имеет на тебя право. А я, зная это, никогда не предъявляла тебе претензий. Нас связывает добровольный союз, он не исключает того, что мы живём в мире других людей и имеем с ними связи. Ты ведь не бросишь из-за меня свою жену и детей?

– Нет, не брошу.

– А я не только не поссорюсь с тобой из-за этого, но помогу тебе и ей найти друг друга. Ты ведь сам всегда говоришь: «Семья – это святое».

– Да, я очень тоскую по жене и детям.

– Вот видишь, наша связь не имеет будущего. Пойми, Михаил, я не могла завербоваться и искать тебя здесь. Я женщина, а женщина на Колыме должна иметь защиту. Нас здесь очень мало. И мы уязвимы. Надеюсь, ты это понимаешь. Берг – моя защита, моя стена. Я защищена только вблизи своего дома, пока считаюсь порядочной женщиной. Вот почему мы должны быть очень осторожны.

Она была права. Но ревность не отпускала. Я терзался, просыпался в холодном поту, представляя Людмилу в объятиях Берга. Если, живя в Москве, я мог дать ей какую-то радость, и вполне можно было мириться с тем, что я принадлежу ещё семье, работе, отдельной от неё жизни, то здесь я ничего не мог дать ей, кроме опасности и забот. Мы полностью зависели от Берга. Я очень тосковал по жене и детям. Если Людмила поможет связаться с семьёй, я должен ей в ножки поклониться. «Господи, помоги нам вырваться отсюда». Я молил Бога только об одном. Тоска по воле и по семье не оставляла. И Людмила это чувствовала.

Шли дни. Мы привыкли к Врангуле и его посещениям. С наступлением холодов свободного времени стало больше. Врангула не хотел коротать его в одиночестве. И то сказать, собеседников у него было маловато. В гости он никуда не ходил. Людмила и Берг с ним разговоры не вели. А вот с Лёвой порассуждать на житейские и философские темы ему было интересно. Я редко ввязывался в их разговор. Теперь уже втроём устраивали шахматные турниры. Оказалось, Врангула был до них большой охотник.

В этот раз Берг уехал по делам в Сусуман. Врангула пригласил нас к себе. Лев взял шахматы и отправился в гости, а я остался дома. Была надежда увидеться с Людмилой.

Она пришла, слегка запыхавшаяся, румяная с мороза, пахнущая снегом и морозным воздухом. Мгновенно ушли все тревоги. Я схватил её в охапку, закружил по комнате.

– До чего же хорошо, что ты пришла! Если бы ты только знала, как я был разочарован, когда увидел тебя в первый раз при дневном свете. Я надеялся увидеть твоё лицо. Ты его закрыла сеткой. А я так натосковался, так хотел утонуть в твоих глазах!

– В нашем распоряжении есть часа два. Давай их потратим с толком. Мы так давно не говорили с тобой ни о чём. Всё как-то наспех, скомкано. Я не знаю, чем и как ты живёшь.

– Брось, Людмила. Какая разница, чем и как я живу. Мне порой кажется, что я вообще никак не живу. Всё пустое. Только когда ты придёшь, оживаю.

Мы сели рядом на узкую железную кровать. Я потянулся к ней, обнял за плечи, губами захватил её ухо.

– Ну вот, опять тебе нужно от меня только одно.

– Нет, милая. Не только одно. Ты это на что намекаешь? Мне ты вся нужна. Но мы же не в Москве. Ни в театр, ни в ресторан, ни в весёлое общество я тебя не могу пригласить. Остаётся только самое сильное и радостное – желание. И так редко это бывает.

Я стал её целовать, тискать руками, раздевать и узнавать знакомые места. Так что Людмиле пришлось подчиниться.

Когда я, разнежившийся, успокоенный, томный, молча лежал, прижимая её к своему боку, она спросила:

– Тебе никогда не бывает страшно?

– Страшно отчего?

– Ну, скажем, оттого, что нас могут увидеть ненароком люди в пиковой ситуации.

– Господи, Люська, я уже все страхи прошёл.

– А когда было страшнее всего? Когда только арестовали или позднее?

На мгновение я ощутил себя в комнате следователя. Я лежал на полу, меня окатили водой, чтобы привести в сознание. Тело одеревенело, и я ощутил боль в голове. Потом медленно появился потолок. Она поняла.

– Нет, Михаил, молчи! Не говори ничего. Не вспоминай, не рассказывай, не надо! Прости меня!