Инфанта (Анна Ягеллонка) - Юзеф Игнаций Крашевский

так обозначить, чтобы как можно скорее достигнуть границы. Ежели короля догонят на польской земле, не пустят его дальше.

Вилекье подтверждал.

– Кто же это мог предвидеть, – добавил Седерин мрачно, – что дойдёт до тайного бегства? Никто не готовился к этому… а тут спешность нужна.

– Наибольшая, – подтвердил Вилекье.

– Мы должны выслать вперёд коней, потому что одних не хватит, – говорил Седерин. – Сколько особ будет при короле?

– Кучка не большая, думаю, – ответил Вилекье, – но ничего ещё не обозначили. Конями, может быть, нас Лархант обеспечит.

Стали говорить о подробностях, которых столько навязывалось, что Седерин каждую минуту ломал руки. Вилекье от имени короля настаивал на поспешности и тайне. Не давал на приготовление больше, чем три дня. Знал короля и его нетерпеливый темперамент.

В итоге Седерин уставшим голосом спросил:

– А что же с Польшей будет?

Не получил на это скоро ответа.

– Не знаю, – сказал в конце француз равнодушно, – это зависит от панов поляков. Ежели согласятся на условия короля Франции, могут остаться под его властью. Я думаю, это для них было бы довольно почётно… ежели возмущаться и бунтовать будут…

Он показал рукой, что о том не заботится, естественно, король и он.

Седерин погрустнел.

– Вы не знаете поляков, – ответил он. – Они себя вовсе, хотя бы в отношении и сравнении с Францией, отсталыми не чувствуют. Ежели король пренебрежением их обидит, сбросят его… сбросят. Тем легче придёт детронизация, что до сих пор некоторые земли не хотят его знать и признавать. Польша потеряна! – заключил Седерин.

– Я по ней плакать не буду, – отозвался Вилекье, – а думаю, что и король скоро утешится.

– В первые минуты негодования и испытанного позора, – добавил Седерин, – на тех, которых поляки будут иметь в руках, жестоко отомстят. Помните об этом. Не говорю о себе, хоть я первым буду погублен, но и о тех, которых король тут должен оставить, потому что всех не заберёт, нужно думать.

– Мы имеем всё же и много приятелей здесь, – прервал француз. – Епископ куявский, подкоморий Тенчинский…

– Те все против вас обратятся, – говорил Седерин, – должны будут защищать себя, потому что короля оборонить не найдут способа. Он клялся полякам.

Вилекье сильно нахмурился.

– Вместо того чтобы быть им помощью, потревожишь его трудностями, – воскликнул он гневно. – Я не за этим сюда пришёл.

Седерин прошёл пару шагов, взял его за руку и поцеловал её.

– Успокойтесь, – сказал он, – нужно предвидеть всё.

– Но не так черно видеть, – сопротивлялся француз. – Поляки погневаются, это верно, но мне кажется, что оценить также должны ту честь и пользу, какие приобретут, когда король Франции будет в то же время и их королём.

Седерин покачал головой.

– Вы не знаете людей, – повторил он.

– Более или менее, готовьте коней до императорской границы, – закончил он. – Раз её пересечём, мы в безопасности. Император первый дал сегодня знать королю о смерти брата и, несомненно, облегчит ему дальнейшее путешествие.

– Не сомневаюсь и я в том, – сказал, улыбаясь, Седерин, – императору это будет на руку, потому что старался о Польском троне, и предвидит уже, что останется опустевшим. Обеспечит конями и людьми!

Вилекье нахмурился.

Раздумывали ещё, когда дверь отворилась и вошёл Лархан, которого прислал Суврей.

Лархант, мужчина средних лет, солдат с детства, отважный, забывчивый, полный тщеславия, великий самохвал, выглядел молодцом, который должен был рисоваться в опасностях. Спешил он сюда, потому что авантюра была для него желанной, а надежда выехать из Польши, где ему не везло и уже несколько раз случались неприятные стычки с рубаками, весьма улыбалась. Лархант пришёл сияющий.

Видя его таким охочим до дела, когда Седерин ходил обеспокоенный и прибитый, Вилекье показал на него хозяину.

– Возьми его, капитан, и отряхнись от плохих мыслей! – подхватил, смеясь, Лархант. – Прошу представить этих дорогих моих поляков на следующее утро, когда хватятся короля! А! Что бы я дал, чтобы на это посмотреть и порадоваться возмездию. Достаточно нам надоели своей невыносимой гордостью. К несчастью, я этого не увижу, по той причине, что должен сопровождать короля, и иначе его не отпущу. Кони нужны добрые, это не подлежит сомнению, – докончил он, наливая себе вина, – но и несколько сильных рук не помешают.

Он поднял крепкий кулак вверх.

Седерин по-прежнему стоял хмурый.

– Господин Седерин, a nous deux! – начал Лархант. – Мы обдумываем, посчитаем, и живо! Живо!

– Да, – забормотал Седерин, – вам бы хотелось как можно скорей отсюда вырваться, я понимаю, но я также должен думать о том, что могу остаться и попасть в руки жадным до мести.

Лархант подмигнул Вилекье и сильно хлопнул по плечу хозяина.

– Отваги! Ничего с вами не станет, – воскликнул он. – Не выдаст вас всё-таки король, и никто знать не будет, кто нам помогал.

Седерин недоверчиво покачал головой, но уже Лархант, не теряя времени, начал выяснять и расспрашивать о численности коней и способе их сбора. Требовал иметь запасных иноходцев, хотел самых выносливых и быстрых.

Рассуждали потом, где и в каких местах поставить коней, кто мог проводить ночью короля, какая дорога была более безопасная.

– В том будьте уверены, – сказал Седерин после раздумья, – что, когда узнают о побеге короля, когда поднимут тревогу, не кто-то один, но целые толпы побегут на все дороги ловить и хватать, что тем французам и приятелям короля, которые останутся в руках поляков, будет неудобно и они должны будут пережить тяжёлую минуту.

Седерин не мог успокоиться.

Уже светало и Вилекье собирался возвращаться в замок, потому что предвидел, что король также спать не будет и позовёт его утром, а Лархант ещё мучил несчастного Седерина, пытаясь прибавить ему храбрости.

Это не прошло ему легко. Капитан гвардии рад был, что возвращался в свою Францию из края пива и медведей, как его называл, а Седерин предвидел, что Польшу, в которой накопил имущество, состояние, дом, всё должен будет бросить, вдобавок рискуя головой.

Редко случалось, чтобы король сам созывал панов сенаторов на совещание, чаще всего они сами должны были просить об аудиенции и решении срочных дел. Не много их находилось тогда в Кракове, и все во вторник утром, получив приглашение в замок, сильно этому удивились.

Мягкий и добродушный ксендз-епископ хелмский порадовался этому успешному синдрому.

– Благодарение Богу, – сказал он, одеваясь, чтобы поспешить в замок. – Добрый знак, начинает заботиться о своих королевских обязанностях, которыми пренебрегал немного. Божья милость!

Встречающиеся уже во дворах Зборовский, краковский воевода, Тенчинский, Пстроконьский, приветствовали их вопросами.

– Не знаете, зачем нас вызывает король?

Особенно обращались к пану подкоморию, о котором все знали, что имел милость и доверие короля.

Тенчинский ни о чём