Инфанта (Анна Ягеллонка) - Юзеф Игнаций Крашевский

Генрих. – Не подлежит сомнению, что, чем быстрей я достигну Парижа, тем для меня и для Франции это будет лучше. Предотвратили всякие покушения, д'Алансон и Генрих охраняемы, но…

– Но, – прервал Пибрак, – тем не менее следует спешить.

– Думаете, – сказал Генрих, – что господа сенаторы так легко меня отсюда отпустят?

Все поглядели друг на друга.

– Ба! – воскликнул Пибрак. – Между Польшей и Францией выбор несомненный. С первой будет… что пожелаете, а вашему королевскому величеству нужно бежать в Париж, не теряя минуты.

– Вы думаете, Пибрак, что их тут лучше всех знаете, что мне Карнковский, Опалинский, Тенчинский устроят скорый выезд? Не будут стараться задержать меня здесь?

Все переглянулись.

Пибрак из них лучше всех знал Польшу, так себе, по крайней мере, льстил, имел тут и сердечных приятелей и жестоких врагов. На него обращались глаза всех.

– Сенаторов в Кракове не много, – ответил Пибрак, – не знаю, захотят ли они взять на себя ответственность и сами разрешить. Могут, что самое правдоподобное, сейм созвать. Я об этой возможности говорил уже с епископом куявским. Он полагает, что без сейма не обойдётся.

– А прежде чем соберётся сейм, – топая ногой, воскликнул король, который крутился на ней нетерпеливо, – прежде чем соберётся и прежде чем наболтаются, пройдут месяцы.

– По меньшей мере несколько, – подтвердил Пибрак.

– Что тут делать? – выкрикнул король, колотя бумагами по рукам.

– Ба! – прервал Вилекье. – Вещь очень простая: не спрашивать о разрешении никого и ехать, когда нужно.

– Силой? – спросил Пибрак. – Не имеем тут войска, к несчастью!

– Но у нас отличные кони, – рассмеялся Вилекье, – и ворота, когда будет нужно, сумеем себе отворить.

– Бежать? – спросил Пибрак.

Король посмотрел на него.

– Мой Ги, – прервал он, – можно это назвать иначе, а признаюсь тебе, что даже побег из этого края, по крайней мере в ваших глазах, должен быть оправдан. Видите, как я тут живу, что терплю… наконец (он содрогнулся) мне угрожают браком.

Суврей громко рассмеялся.

– Ваше величество, – сказал он, – они сами не верят в него.

– Но принцесса постоянно мне угрожает, как Дамоклов меч, – живо начал король. – Вы видели её вчера, это серьёзная матрона, надев ей чепец, она кажется старше моей матери, а скучная, печальная молчаливая и такая кислая, что даже для монашки выдаётся слишком грустной… что же для жены… для… для…

Пибрак прервал.

– А! Этот брак мы легко бы могли так откладывать, чтобы в конце концов сам бы сорвался.

– Кроме того, – воскликнул король с иронией, – мой Ги, ты не находишь, что есть тысячи других обстоятельств, отравляющих мою жизнь, из-за которых я тут остаться не могу? Помогите мне отсюда вырваться; как самая тяжёлая неволя тяготит меня это моё королевство.

Бельевр, слушая, стоял немного в стороне, три советника приблизились к королю, опережая друг друга с заверениями, что готовы на всё, что прикажет.

– Ваше величество, – воскликнул Вилекье. – Из того, что нам говорил Пибрак, можно заключить, что ждать разрешения было бы абсурдом.

– Нужно о нём просить, дабы приобрести время и усыпить их бдительность, но мы должны готовиться к… назовите его как хотите, хотя бы побегом. Я и Суврей берём это на себя. Нет свободного времени.

По выражению лица Генриха было видно, что это уведомление он принимал с благодарностью.

– Это неплохая мысль, – сказал он, – Пибрак пусть ревностно работает над выработкой мне у панов сенаторов милостивого позволения на распоряжение моей особой, а мы тем временем постараемся обойтись без позволения.

Пибрак стоял задумчивый.

– Одно мне важно, – отпарировал он, подумав. – Побег всегда немного опасен. Что за нами пустятся в погоню, не подлежит сомнению. А что если короля на польской земле догонят?

Вилекье возмутился.

– Догнать нас не могут, – воскликнул он. – Всё дело должно так уложиться, чтобы не заметили, прежде чем мы не перескачем границу. Обдумаем до неё самую короткую дорогу… можем расставить коней.

Генрих усмехнулся.

– Не имею ни малейшего опасения, – отозвался он, – ежели Вилекье и Суврей возьмут это на себя. – Много на это нужно времени, чтобы всё приготовить? – добавил он, оборачиваясь к первому.

– Двух или трёх дней хватит, – сказал Вилекье смело. – Я и Суврей не потратим ни часу. Ещё сегодня ночью поедем к Седерину.

– Смотрите, чтобы заранее не забили тревогу, – воскликнул Пибрак.

– Седерин – человек верный, – сказал Вилекье, – можно на него положиться.

А на его ловкость? – спросил король.

– Также, – рассмеялся Суврей. – Глядя на него, никто бы в хитрости и разуме этого тучного мясника не заподозрил, и однако…

Бельевр, который до сих пор слушал молча, приблизился медленными шагами.

– А ты что скажешь на это? – спросил король.

– Ничего, кроме того, что для меня особа вашего величества очень дорога, чтобы за неё не бояться. Поэтому желаю всё хорошо рассмотреть и взвесить более или менее. Я знаю поляков.

– Я льщу себе, что и я их по крайней мере так же хорошо знаю, как вы, – отозвался Пибрак. – Они импульсивные, боялся бы их и я, если бы не были так добродушны, так легковерны, что их всегда на слова ловко взять можно. Спросите епископа Валенции, что им обещал и на что уговаривал. Такие по-детски доверчивые, что верят во всё, кто что им скажет.

– Но обманутые и возмущённые, – прибавил Бельевр, – не знают меры вспыльчивости. Сейчас это Зборовские.

Остальные французы молчали, эта оценка польского характера, в грубых чертах, была довольно точной, никто не мог его ни в чём упрекнуть.

– Побег короля, без сомнения, – прибавил Бельевр, – приведёт их в отчаяние. Будем говорить правду, король имеет уже много неприятелей, умножит он их число. Польшу надобно считать потерянной.

Пибрак покачал головой.

– Может, нет, – сказал он коротко.

– А если бы даже так было, – отозвался Вилекье, – лучше ли рисковать утратой французской короны?

– Той ничего не грозит, – прервал Бельевр, – королева-мать хоть бы год была регентшей, сумеет удержать на поводу тех, которых бы можно опасаться. Советую осторожность, – докончил посол, – из моей любви к пану.

Он низко склонился.

– Не говорю о польской короне, – прибавил он, – но с этой резкостью поляков, которые очень стоят за свою честь, осторожно нужно действовать. Особы короля не уважают, когда чувствуют себя обиженными, а не подлежит сомнению, что за обиду примут презрение их страны, короны и присяги, им принесённой.

Генрих слушал эти выводы Бельевра с очевидным омрачением и недовольством. Посол заметил это, наконец, и умолк.

– Не знаю, – отозвался кисло король, – что решат сенаторы, но мне это всё одно. Я должен ехать, ехать хочу и поеду. Прошу вас только, господа, чтобы об этом моём решении никто не знал. Суврей, Вилекье помогут мне.

Затем король,