Капитан Невельской - Николай Задорнов

— Вот уж могу сказать, что я проклял вашу дорогу, Василий Степанович, — полушутя ответил Невельской, слабо улыбаясь и остро глядя на Завойко снизу вверх уставшими, лихорадочно блестевшими глазами. — Если бы не Березин, не знаю, как бы я добрался.

«Только приехал, не успел порога переступить, а уж колет глаза», — подумал Завойко.

— Вам, наверно, не понравилось, что грязно и через реки пришлось переправляться на плотах? Так то тайга, как же не быть воде, Геннадий Иванович!

Капитан стал ругать дорогу, реку Маю, сказал, что измерял фарватер, что он узок и извилист и буксирного парохода там завести нельзя. Потом сказал, что транспорты стоят, лошадей нет, подрядчики — мерзавцы, грузы не перевозят, а якутские чиновники бездельничают.

— Все запущено! Какая лень, бестолочь, пьянство! Вешать мало!

«Что он такой разъяренный приехал? — удивился Завойко. — В своем ли он уме? Как можно, войдя в дом, наводить такую критику и говорить такие слова!»

— Двенадцать тысяч пудов казенного провианта, назначенного на Камчатку, где-то в пути. На Алдан прибыло три тысячи шестьсот пудов. Половина пойдет на лодках… Чтобы доставить остальной груз, надо еще две тысячи сто пятьдесят лошадей… Я послал нарочного в Якутск, чтобы выгоняли народ из селений на тракт!

Завойко не ожидал от Невельского таких забот о провианте для Камчатки. «Что он так беспокоится?»

— А от Амги до Маи двести верст — сплошное болото. Сколько же времени пойдут транспорты? Дай бог, чтобы в августе прибыли в Аян!

Капитан ругал скопцов, живущих у тракта.

— Реки боятся! Тут нужны не скопцы, а чтобы потомство росло и привыкало к местным условиям.

Невельской совсем не хотел обидеть Завойко. Говорил он от души, делился тягостными впечатлениями и не сознавал, как больно ранит собеседника. Он все время помнил свое. Боль жила в его душе, и капитан не видел из-за нее, что было каждому очевидно, он становился слишком откровенным, находил в разговорах отдых и облегчение.

Завойко решил выказать хладнокровие.

— Чем вы так огорчены и встревожены, дорогой Геннадий Иванович? Я обеспокоен, не произошло ли с вами несчастья?

Невельской остолбенел на миг, раскрыл глаза, заморгал, уставившись на хозяина, и немного покраснел. «Тут что-то есть!» — подумал Завойко и сказал:

— Мужики действительно подлецы, и якутское начальство ленится. Так против всего этого примем меры общими силами, но зачем же так волноваться?

Невельской решил, что Завойко не может ничего знать.

— Как же не несчастье! — ответил он сдержанней. — Ведь срывается все… Больше скажу, грузы разворовываются под всякими предлогами.

— Так, пожалуйста, не волнуйтесь, Геннадий Иванович! Ведь вы только что приехали, и нам еще будет время все обсудить. А вы мне ничего не сказали про Николая Николаевича, правда ли, что он болен?

— Да, он болен… Я был в Петербурге и на обратном пути задержался…

Начались взаимные расспросы.

— Так вы задержались в Иркутске?

— Николай Николаевич просил меня об этом, — не смущаясь, сказал капитан. — Он был очень плох… — А как Орлов? — спросил он после небольшого раздумья.

— От него было известие. Он прислал письмо с тунгусами, пишет, что в мае достиг устья…

— Расцеловать вас, Василий Степанович! «Единственный дельный человек среди всей здешней братии!» — думал капитан про Завойко.

Вышла Юлия Егоровна. Невельской передал ей поклон от знакомых и от братца Василия Егоровича. Вечер прошел в разговорах про Петербург и про политические новости. Потом толковали о предстоящей Амурской экспедиции.

Завойко замечал, что Невельской временами рассеян, отвечает невпопад, все время о чем-то думает.

— Ах, Юленька, — сказал он жене, когда гость поднялся на мезонин, где ему отведена была комната, и супругам можно было поговорить по душам, — за что ему дали капитана первого ранга? Этого я не могу понять! За Амур? Так я могу только сказать: ха-ха! — яростно, но приглушенно воскликнул Завойко. — За что? За то, что присвоил чужую славу! Вот что значит, человек съездил в Петербург! Схватил то, что мы с тобой добывали годами тяжкого труда! Это, Юленька, сделано, чтобы он не зависел здесь от меня! Несправедливо это! — сказал Василий Степанович, усаживаясь на кровать. — Я совсем не могу примириться! За то, что я начал Амур исследовать, а он пришел на готовое? Теперь он говорит про грузы с таким видом, будто бы я не забочусь… А разве Березин не мой человек и не мной послан? Он привел караван, и все в целости и сохранности. Разве Невельской не видит этого? Разве он не понимает, что я все безобразия искореняю и пекусь о казенном интересе… Нет, Юленька, я просто не знаю, что тут будет! Никакой другой человек не выдержал бы на моем месте! А я еще заботился о нем, послал навстречу ему якутов, никто другой не ждал бы его на моем месте в такое время!

— Почему он дядюшку не повидал? — сказала Юлия Егоровна. — Он странно выглядит, — кажется, чем-то расстроен.

— Да, он не в своей тарелке! Не знаю, как это удалось ему в Петербурге выйти сухим из воды… Но дядюшка не захотел с ним встретиться. Невельской хвастается, что видел дядю Георга у Литке, где были все ученые!

Юлии Егоровне еще многое было неясно. Невельской приехал обласканный, облеченный полным доверием, но в то же время чем-то огорченный. Успех Невельского — несомненен. Но его дерзости муж должен положить предел. Хорошо, что у Василия Степановича есть на этот раз гордость. Она желала, чтобы честь открытий на Амуре принадлежала ее мужу…

— Да, два чина! — сказала она. — Он оказался проворным!

— Он подлый и низкий человек! — вспыхнул муж. — Да разве мне не следует два чина? Гораздо больше, чем ему! И я это докажу! Но ведь я, ты знаешь, Юленька, чинам не придаю значения, как и дядюшка, который всю жизнь из-за этого обойден и обижен…

Подумав несколько, он сказал:

— А что, если я тоже потребую себе два чина, Юленька? Пусть генерал-губернатор даст мне то, что я заслужил. Я напишу ему, что это очень оскорбительно для меня, если Невельскому дали за мои открытия два чина, а я должен ждать производства…

— Ты напиши обо всем Михаилу Семеновичу, но без колкостей.

— Ты думаешь?

— Это не будет обращением к генералу, но когда Михаил Семенович получит твое письмо, то от себя непременно напишет об этом Николаю Николаевичу…

— Так я и сделаю, Юленька. Я напишу завтра же… Невельской говорит, что Корсаков раньше нас отправится на Камчатку. Я рад этому, и мы с тобой примем его там как самого дорогого гостя и еще поговорим с ним обо всем этом… Но, ей-богу, не знаю, как я смогу снести все придирки Невельского, так мне больно и неприятно! Слышишь, шаги наверху? Это он не спит и ходит, что-то придумывает, вместо того чтобы спать. Уверяю тебя, Юленька, это ужасный человек…

— Мы не поговорили вчера о главном, Василий Степанович, — сказал капитан, придя утром в кабинет Завойко.

— Да я уж сижу спозаранок и смотрю ваши бумаги и требования, Геннадий Иванович, — отвечал Завойко, — но почти ничего не могу вам дать из того, что вы требуете для снабжения экспедиции Орлова, кроме самой малости. Пришел караван с Березиным, но там вы знаете, что за грузы: инструменты и товары для Аляски, а из казенного груза — порох.

— Как же быть?

— У меня нет и фунта гречневой крупы! Мы ее давно не видели! И муки мало. Ей-богу, так! Сами же вы видели, что делается на дороге. Транспорты стоят, и бог весть когда они прибудут!

Невельской на этот раз смолчал.

— Когда придут транспорты, тогда пожалуйста! Но ведь время уйдет, и меня здесь не будет, и вам нельзя ждать…

Снабдить экспедицию теплой одеждой Завойко также отказался.

— У меня нет теплой одежды. Компанейский товар так плох, что я не рискую предлагать. Но скажу вам, что все эти варежки, кухлянки и валенки есть в Охотске в компанейском магазине, это я знаю, только не могу сказать, сколько штук. Вы как будете писать Михаилу Семеновичу, то просите, чтобы приказал он Лярскому не продавать ничего, а то и там их не будет. Я пошлю нарочного тунгуса, и он ваше письмо доставит в Охотск.

— Мне кажется, Василий Степанович, что вы шутите. Я не могу поверить тому, что вы говорите, — глянув неприязненно, сказал Невельской.

— Я бы и сам так подумал на вашем месте. Но у меня нет ничего. Ей-богу, так! Все есть в Охотске, и вы можете потребовать оттуда все необходимое для экспедиции Орлова. Ведь там главный порт! — Он упрямо называл отряд, шедший под командованием Невельского, «экспедицией Орлова».

— Василий Степанович! — воскликнул Невельской. — Все сроки пропущены. Вместо того чтобы готовить экспедицию, я ездил в Петербург, куда меня вызвали, я рассказывал вам вчера… Я не мог ничего подготовить как следует. Моя надежда была на вас и на Лярского, вы знаете также, что со мной поехал Миша Корсаков, он отправился в Охотск, чтобы следить за перевозкой грузов, и он также будет помогать мне и отправит сюда на кораблях что возможно. Но более всего я надеялся на вас. Я же не говорю о том, что генерал пишет вам своей рукой… Василий Степанович, я прошу вас подумать и помочь общему делу!