Берег тысячи зеркал (СИ) - Ли Кристина

Они спокойно ждут.

Осматривая то, как люди послушно сидят на берегу у скал и слушают Юмая, я на миг останавливаюсь. Вот только что бежала, чтобы помочь доктору Чену в медблоке и успокоить родственников раненых, а сейчас замираю. Всего на несколько секунд встаю на тропинке, по которой рваными потоками бежит дым, и сама нахожу покой от картины напротив.

Юмай с улыбкой что-то рассказывает, а дети смеются. Родители держат их рядом и тоже улыбаются. Странный старик своими суевериями закрывает глаза их страху так легко, что подобное восхищает. Они даже не поднимают взгляд на то, что происходит перед ними. Не замечают, как из кратера вырывается все больше пепла, как горит половина острова, и как страшно звучит гул камнепада.

Остров стонет и воет. Он их дом, и он рушится, но эти люди спокойно внимают байкам странного старика так, будто ничего не происходит.

Вера действительно способна творить чудеса.

Пусть эта вера беспочвенна, пусть нет никакого бога внутри горы, пусть этот шаман просто сказочник. Дело в другом.

Когда человек верит до конца хоть во что-то, он способен выдержать все. Способен перенести любую боль, страх и отчаяние.

Я должна поверить Сану.

Вот, где моя ошибка, и почему я едва не погибла, едва не потеряла себя, после трагедии Алексея. Я не верила ни ему, ни в то, что он встанет на ноги. Во мне не было настоящей веры, что мое завтра будет другим. Я застряла в одном моменте того сегодня, и жила в нем даже, когда встретила Сана.

Да, я изменила свою жизнь, стала сильнее, добилась всего и реализовалась.

Но не обрела до сих пор никакой веры. А надо бы ее найти, эту веру. Ведь каламбур в том, что я — Вера, так и не отыскавшая, во что верить.

Возвращаясь к реальности, слышу рев двигателей. Он настолько громкий, что оглушает. Пока я добегаю до казарм, садится первый самолет. Это гражданский борт. Первый из тех, о которых говорил Сан.

Быстро возвращаюсь в модуль к медикам. Доктор Чен почти валится с ног, но все равно стойко успокаивает людей. Я киваю ему и хватаю первую каталку с мужчиной. Рядом с нами бежит его жена вся в слезах. Она тихо плачет, и держит мужа за руку. Наши взгляды встречаются, и я ободряюще ей улыбаюсь.

— Помощь уже здесь. Скоро вы улетите. Все… будет в порядке.

Возможно, она не понимает моих слов, но в ее глазах появляется надежда. Она там, потому что мои действия вселили ее в женщину.

Двигаясь по коридору, который обеспечивают оставшиеся военные, мы почти бежим к самолету. Поскольку борт пассажирский, поднять людей по трапу невозможно. Его нет. Военные подвозят вместо него кран, который используется для водонапорной башни. В таких условиях посадка замедляется. Люди паникуют, а следом начинается давка. Я не замечаю того, как едва не попадаю в гущу объятой страхом и ужасом толпы. Люди рвутся к крану, и еще немного и разнесут его.

В последний момент, перед падением на землю, ощущаю крепкую хватку. Сан выдергивает меня из толпы, вжимает в грудь лицом, и стреляет в воздух. Каждый выстрел оглушает и вынуждает вздрогнуть всем телом. Воцаряется полная тишина, в которой люди замирают в еще большем ужасе.

— Немедленно успокоиться. Прекратить панику и встать в живую очередь. Выполнять. Иначе отсюда не улетит никто.

Все молчат, но следом, все же слышатся басовитые и возмущенные выкрики из толпы. Люди снова толкаются, пытаясь пробраться сквозь измученных военных.

Сан опять стреляет, и на этот раз его голос звучит настолько громко и холодно, что я немею. Цепляюсь за ткань его формы, и вонзаю в нее ногти.

— Следующий выстрел на поражение. Стоять на своих местах и ждать посадки. Взвод.

— Есть, — звучит слаженный хор голосов.

— Разрешаю открывать огонь на поражение в каждого, кто попытается устроить беспорядок. На территории расположения введено военное положение. Либо вы подчиняетесь нам, и мы вас эвакуируем. Либо покидайте периметр расположения, и спасайте себя сами. Устраивать беспорядок и хаос во время спецоперации я не позволю. Следующий раз, может стать последним для того, кто осмелится напасть на женщин и детей, препятствуя военнослужащим. Первыми на борт поднимаются раненные, дети и женщины. Мужчины остаются ждать. Вне зависимости от возраста.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Один из мужчин вырывается из толпы, и продолжает кричать. Островитяне пытаются его успокоить и объяснить слова Сана. Я поднимаю взгляд, отвожу его в сторону, а Сан чеканит, возводя курок и направляя оружие на бледного испуганного человека.

Какой силой и хладнокровием нужно обладать, чтобы сохранять такое спокойствие, когда целишься в живого человека?

Он не убьет его. Я знаю это. Пугает, чтобы привести в чувство. Однако, это все равно заставляет стыть кровь в жилах.

— Не испытывайте мое терпение, аджосси *(мужчина). Все улетят в ближайшие два часа. Переведите ему. Пусть успокоит своих друзей.

Толпа стихает, люди успокаиваются, а я поднимаю лицо и встречаю слишком темный взгляд. Подобный леденящий холод, я замечаю в глазах Сана не просто впервые. Я не видела такого ни в одном взгляде.

— Пошли, — он тянет меня, сквозь коридор обратно.

Позади продолжается посадка, а в небе слышится новый рев двигателей. С дрожью делаю глубокий вдох, и вижу вдалеке еще один самолет. Взгляд притягивает к вулкану.

Выбросы все больше.

— Сан, времени почти не осталось. Я ошиблась, — признаю, что мои расчеты были не верны.

Однако ему кажется плевать. Он спокойно и басовито отвечает:

— Я был уверен в этом, Вера. Это не твоя вина. Я знал, что времени не хватит с самого начала. Будем надеяться, что успеем поднять гражданские машины без происшествий. Транспортник — машина иного типа, и способна на многое.

Он входит в штаб, а закрыв дверь, проходит мимо и становится ко мне спиной. Я знаю, что он хочет сказать. Потому и привел сюда. Все время после возвращения из деревни, жду этих слов. Даже, кажется, готова к ним. Но голова все равно идет кругом от мысли, что придется согласиться.

Мне придется это сделать, чтобы ему было легче.

Впервые я способна разделить эгоизм и собственные желания, с тем, что обязана сделать.

Обрести веру в этого мужчину.

— Ты должна улететь сейчас, Вера.

Он не поворачивается, не пытается даже взглянуть на меня. Наверное, ждет, что я начну упрашивать остаться.

— Посмотри… на меня, — как могу, сдерживаю дрожь в голосе.

Любовь скверная штука, оказывается. Ведь заставляя любить одного человека, она порой вынуждает ненавидеть всех вокруг, только бы не потерять его.

В этот момент, я люто ненавижу проклятый вулкан и остров, ненавижу людей, которых нужно спасти, ненавижу отца, который обманул меня, и всех, кто заставил уйти от этого мужчины дважды. Ненавижу лютой ненавистью, и она гасит все другие эмоции. Однако отрезвляет, вынуждая вспомнить, что это неправильно, так нельзя, а я человек. Любовь не должна ослеплять и вызывать подобною грязь.

Ведь тогда это слепая и больная одержимость, а не любовь.

Сан поворачивается. Делает это, как старик, слишком медленно. Его широкие плечи опущены, форма в саже и копоти, кисти рук местами ободраны в кровь, а на лице и шее испарина.

Он отдает все силы, чтобы спасти этих людей.

— Ты должен дать мне слово, Сан, — он кивает, но я горько улыбаюсь и качаю головой.

Нет, не это слово. Этого я просить не стану, манипулируя тобой. Ты вернешься ко мне и так. Теперь я в это верю.

— Ты должен дать мне слово, что с этого момента, твоя собственная жизнь станет для тебя самым ценным. Я хочу, чтобы ты стал чертовым эгоистом, Сан. Самым настоящим, и таким, который ценит не кого-то, не что-то, а себя. Себя, потому что ты нужен мне именно таким. Мне не нужен герой, способный отдать жизнь за всех и вся, или за меня. Нам с… — не знаю, правильно ли поступаю, но заканчиваю почти шепотом: — Мне и Ханне нужен любимый мужчина и отец, Кан Чжи Сан. Для этого не нужно жертвовать собой. Не нужно больше пытаться выжить в таких местах, Сан. Нужно просто остаться жить рядом с нами. Если ты скажешь, что твоя жизнь станет для тебя ценна, я сяду без тебя в этот проклятый…