Берег тысячи зеркал (СИ) - Ли Кристина

Наши взгляды встречаются еще раз. В этот раз в глазах Джеха, я вижу совершенно иное. В них больше нет пренебрежительного и снисходительного отношения. Он смотрит на меня иначе. Смотрит так, будто действительно принял, и стал уважать.

— Я жду вас, — уверенно произношу, а в ответ получаю такой же уверенный ответ:

— Мы вернемся, невестка.

Сдерживая растущую дрожь, я покидаю салон транспортника. Как только оказываюсь в толпе прибывших, на меня обрушивается лавина дурацких вопросов.

Кто я? Откуда? Где мои документы?

Смотрю на работников спасательных служб, как на инопланетян. Отвечаю точно так же машинально, а когда думаю о том, что еще пять часов должна провести в полной неизвестности, отчаяние накрывает с головой.

Несколько полицейских, пытаются провести меня к карете скорой, но я отказываюсь от помощи. Стоя среди толпы, почти у стоянок самолетов, я жду. Отсчитываю проклятых десять минут, и впервые так внимательно и не моргая, наблюдаю за взлетом самолета.

Транспортник поднимается в небо. Оно, будто издеваясь, выглядит слишком красиво. Невозможно синее, и невозможно яркое, оно совершенно не похоже на посеревшее небо над островом.

— Мадам, я представитель французского консульства. Меня зовут Жак Руссо. Вам нужна помощь, мадам? Чем мы можем…

— Ничем, — я опускаю взгляд от неба, и осматриваю высокого брюнета в легкой рубашке. — Вы ничем не можете мне помочь, месье. Спасибо.

— Мадам, вас ждут родственники? Не нужно вам оставаться в аэропорту. Вас должен осмотреть доктор.

— Отдайте этого доктора людям, которые в нем нуждаются. Здесь толпы раненных, месье. А вы предлагаете помощь человеку, на котором нет ни царапины.

— Вы гражданка…

— А они люди. Живые. Мне отдать кому-то из них свой паспорт, чтобы им предоставили помощь? — я знаю, что поступаю неправильно.

Я выплескиваю весь страх на мужчину, но иначе не могу. Нет сил, их не осталось, а все, что хочу — тишины, теплых объятий и мягкого шепота.

Все это у меня было еще десять часов назад. Все это было. И опять пропало.

— Простите, месье Руссо. Простите, и надеюсь, вы понимаете мои чувства.

Мужчина уже спокойнее и молча кивает. Более слов не требуется, наш разговор состоялся. Потому он уходит, и действительно предоставляет врача и карету скорой людям, на которых я указала.

С этого момента, начинается другой отсчет.

Пять часов, которые воспринимаю, как вечность.

Как тень, я хожу вдоль окон терминала. Меряю шагами пространство от одной стены к другой. Вокруг бегают волонтеры, и медики. Они оказывают первую помощь людям прямо в аэропорту, ведь никого из островитян не выпускают за пределы терминала. Именно на таких условиях, Филиппины согласились их принять. У этих людей нет статуса беженцев, у них нет здесь прав, но они живы. Наверное, последнее — главное. Если ты живой, и если ты все еще способен дышать, — неважно есть у тебя паспорт, или нет.

Нет ничего важнее жизни.

Делая новый шаг, я вдруг чувствую вибрацию. Опускаю взгляд на сотовый, и провожу пальцем по экрану телефона Сана. Жетоны выпадают из руки, а цепочка цепляется за пальцы, не позволяя им упасть. Я как завороженная открываю сообщение, в котором не понимаю ни слова. Иначе и быть не могло, письменный корейский я так и не освоила. Однако, что-то так и подсказывает, что сообщение пришло от Ханны. Как только я решаюсь посмотреть вложения, телефон взрывается потоком не доставленных писем на электронный адрес Сана. Уведомления приходят одно за другим, а когда я замечаю свое имя, быстро перехватываю пальцем всплывшее окно.

Нажимаю на него, а руки не слушаются. Озноб прошивает тело, и мне бы не читать его переписку, но то, что вижу, приводит в шок. В этом проклятом чате сотни сообщений с информацией обо мне. Здесь десятки моих фото, и столько же ссылок на все статьи о молодой и подающей надежды ученой. Листая назад вверх чата, я будто отматываю время назад. Смотрю на два года, которые прожила без него.

Он действительно ждал меня?

Я не могу поверить в то, что вижу. Так ведь не бывает. Как такое возможно, чтобы мужчина два года, будто сталкер, наблюдал за жизнью женщины, бросившей его? Я ведь даже не позвонила. Ни разу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А он ждал. Сан ждал все это время меня.

Чувствую, как ноги подкашиваются, и хватаюсь за стекло окон. Медленно, и не отрывая взгляда от экрана, я опускаюсь прямо на пол. Сажусь на холодный кафель, и почти ничего не вижу. Все застилает пелена слез. Но я ведь не плачу. Тогда почему, все такое размытое и мутное, почему на мои руки что-то капает?

— Ой, мамочки… Мамочки, какая же я дура… — едва слышно, и сквозь всхлипы шепчу. — Дура. Господи. Дура…

До меня нет никому дела, и это радует. Это так хорошо, когда в момент озарения, и в то время, когда жизнь переворачивает всю душу, заставляя делать вдох, тебе никто не мешает.

Но это длится недолго.

— Вера-ши. Вера. Вера-ши.

Я вздрагиваю всем телом, и осматриваюсь. Людей так много, что не сразу замечаю в толпе знакомую женщину. Она смотрит с таким ужасом во взгляде, будто я призрак. Жена Джеха изменилась за эти годы. Если бы не то, что она зовет меня по имени, я бы никогда не признала в ней Кан Мари.

— Кан Мари? — быстро встаю, и вытираю лицо.

Женщина стремительно обходит толпу на своем пути, а оказавшись рядом, замирает, смотря прямо в глаза.

Я словно в зеркало заглядываю… Господи, я уже видела такой взгляд. Именно так я смотрела на мир, когда разбился Алексей.

— Вера. Джеха? Он… Ты же корейского не знаешь. Небо, как же мне… — она едва дышит из-за слез.

— Он улетел за Саном, Кан Мари, — отвечаю ломано, а женщина замирает тут же.

— С ним все в порядке. С ним все хорошо. Теперь надо только ждать.

Кан Мари крупно дрожит, ее крохотное лицо искажают слезы, а я впадаю в ступор.

Как же больно на нее смотреть. Неужели, я выглядела когда-то так же? Неужели, я чувствовала такое отчаяние, что не слышала никого?

Она ведь не верит. Смотрит в глаза, а я вижу, что думает, будто это обман.

— Джеха жив, Кан Мари. Всех этих людей спас твой муж, — уверено осекаю ее истерику, а заглянув снова в глаза, тяну на себя.

Кан Мари замирает всего на несколько секунд. Кажется, у них не приняты такие порывы, потому женщина реагирует непривычно. Стоит неподвижно, и продолжает плакать. Однако, как только, я обнимаю ее крепче, Кан Мари обхватывает меня руками, и отвечает таким же теплом.

— Они вернутся. Нужно верить, Кан Мари-ши. Нужно верить…

Говорю, а пытаюсь убедить и себя в этом. Появление женщины помогает не сойти с ума в одиночестве. Мы садимся на места для ожидания, держимся за руки и молчим. Я сжимаю ее руку, чувствуя, как Кан Мари дрожит всем телом. Она то и дело отвечает на текстовые сообщения, а следом опять тихо всхлипывает.

— Он ведь даже ни разу не видел Джина. Ни разу. Это какой-то страшный сон.

— Джина? — я хмурюсь, а Мари сразу светлеет в лице, и улыбается сквозь слезы.

— Наш малыш. Ему всего два с половиной месяца.

Я ошарашено осматриваю Кан Мари, а она быстро приходит в себя, и поворачивает ко мне экран сотового.

— Вот он. Это наш мальчик, — шепчет, а я дышать не могу.

Смотрю на улыбчивого малыша, и не могу отвести взгляд.

— Как же ты… здесь? А кто…

— Мама, — она быстро отвечает. — Я не могла иначе. Не могла, потому что чувствовала, что с каждой минутой схожу с ума. Как только услышала об извержении, показалось, что пол под ногами плывет. Я едва выехала. Хорошо, что полковник… Их командир помог. Он просил не делать этого, но я настояла. Настояла. Я знаю, что не должна была… Знаю.

— Ты все сделала правильно, — перебиваю Кан Мари, и тихо продолжаю: — Скоро Джеха увидится с ним. Все будет в порядке.

Я бережно сжимаю ее крохотные пальцы, а женщина вдруг произносит:

— Я знала, что снова встречу тебя. Почему-то, я знала это.

Она поднимает взгляд и так пронзительно всматривается в глаза, что я на миг торопею.