Аракчеев: Свидетельства современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

По присланному свидетельству, в котором сказано было, что я находился в военных поселениях только для испытания моих способностей и, по собственному желанию, уволен, я был опять принят в горную службу.

В это время приезжал ко мне несколько раз полковник, служивший в штабе военных поселений, посоветоваться со мной насчет места для постройки в Перми отделения для кантонистов. Разговаривая с полковником о своих делах, я проговорился, что намерен подать прошение Государю Императору, если мне не выдадут жалованья из 4000 рублей. Не знаю, передано ли это было кому следует или случилось само собою, но вскоре меня пригласили в штаб. Войдя в приемную, Клейнмихель прямо обратился ко мне лисой:

— Что это вас не видать?

Я сослался на праздники и на то, что приискивал себе место.

— Все же, однако ж, надо было показаться: ведь не от хлеба ходят, ко хлебу. Позвать ко мне генерала Воронова! — приказал он курьеру. Через минуту генерал Воронов предстал с руками по швам. — Сделайте расчет с господином Свиязевым.

Признаюсь, я немало был удивлен тем, что генерал продиктовал мне, что из 4000 рублей следует мне получить за 4 месяца столько-то рублей!..

Таким образом кончились все мои исключительные сношения с военными поселениями, где я видел страшный сон наяву, от которого проснулся только по милости Божией, но проснулся с потерею осьми месяцев действительной службы…

И. В. Шервуд[590]

[Исповедь]

Меня привезли прямо в Грузино 12 июля, где я ночевал на буере, на реке Волхове (должен сознаться, что мне очень неприятно было, что меня привезли к графу Аракчееву, помимо которого я писал к Государю Императору, и боялся, что не увижу Его Величества). На другой день, 13-го числа, я был позван к графу Алексею Андреевичу Аракчееву, он меня встретил на крыльце своего дома, и когда я его приветствовал обычным «Здравия желаю, ваше сиятельство», граф, осмотрев меня с ног до головы, подозвал к себе, взял меня под левую руку и повел чрез залу, прямо в противоположную сторону, в сад, и пошел со мной по средней дороге, приказав мальчику отойти дальше. Я внутренно приготовился к всякого рода вопросам и дал себе слово ничего не говорить, а употребить все силы видеться с Государем Императором.

Граф: Скажи ты мне, братец, кто ты такой?

Я: Унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка, ваше сиятельство.

Граф (с нетерпением): Я это, братец, знаю лучше тебя, скажи ты мне, какой ты нации?

Я: Англичанин, ваше сиятельство.

Граф: Есть у тебя отец и мать, и где они находятся?

Я: Есть, ваше сиятельство, живут в Москве.

Граф: Есть у тебя братья и сестры?

Я: Три брата и одна сестра.

Граф; Чем они занимаются?

Я: Механикой, ваше сиятельство.

Граф: Где ты родился?

Я: В Кенте, близ Лондона.

Граф: Каких лет ты приехал в Россию?

Я: Двух лет, ваше сиятельство, вместе с родителями, в 1800 году отец мой был выписан в Россию блаженной памяти покойным Императором Павлом Петровичем как механик и первый основал суконные фабрики в России с машинами.

Граф: Знаешь ли ты языки, кроме русского?

Я: Знаю французский, немецкий и английский.

Граф: О! ты, братец, ученее меня, ну, да ты англичанин, а у нас в русской службе делается так: когда унтер-офицер хочет писать Государю Императору, он должен прийти и передать письмо своему взводному командиру, взводный командир передал бы эскадронному, эскадронный — полевому, тот — бригадному, бригадный — дивизионному, дивизионный — корпусному, корпусный — мне, а я бы и представил Государю Императору.

Я: Ваше сиятельство, смею ли я вам сделать вопрос?

Граф: Говори, братец.

Я: Если я хотел, чтобы ни взводный командир, ни полковой, ни корпусный, ни даже ваше сиятельство об этом не знали, как бы вы, ваше сиятельство, приказали мне в таком случае поступить?

Граф остановился, долго смотрел на меня, выпустив мне руку, и сказал:

— Ну, братец, в таком случае ты очень умно поступил, но ты, братец, знаешь, что я все-таки твой начальник, ты, верно, знаешь, как я предан Государю, а потому скажи мне, в чем дело и что хочешь Государю сообщить.

Я: Я очень хорошо знаю, ваше сиятельство, что вы мой начальник, уверен в преданности вашей Государю Императору, но смею вас уверить, как честный человек, что это дело не касается ни до вашего сиятельства, ни до военного поселения, решительно ни до чего, кроме собственно Государя Императора, а потому, наше сиятельство, за что хотите лишить меня счастия лично объяснить дело Государю Императору?

Граф: Ну, в таком случае я тебя и спрашивать не буду, поезжай себе с Богом.

Граф меня так этим поразил, что я ему сказал: — Ваше сиятельство! Почему мне вам и не сказать: дело в заговоре против Императора[591].

И после короткого объяснения я 13-го числа вечером с тем же фельдъегерем отправился и 14-го прибыл в Петербург, на Литейную, к генерал-лейтенанту Клейнмихелю, которому был представлен. Мне отвели в его доме комнату вверху. <…>

Написав свое предположение, которое было вручено Государю Императору 26 июля, выехал я из Петербурга и прибыл в Грузино 27-го числа. <…> Граф Аракчеев принял меня как нельзя лучше, всякий день я завтракал с Настасьей Федоровной (это в Грузине была большая честь), а обедал с графом Аракчеевым, который всегда сажал меня подле себя, сам меня угощал, наливал мне вино и просил говорить с Шумским (тогда флигель-адъютантом) по-английски. Всякий день мы обедали в разных местах, и всегда было несколько человек из окружающих графа Аракчеева за обедом, но вместе с тем со мной обедал человек замечательного ума, один из самых ревностных революционеров, принадлежавших к заговору, Батенков, сколько помню, инженер-полковник. Раз шесть он меня спрашивал, за что меня привезли[592], и я должен был ему объяснять историю Сивиниса и Зосимы с такими подробностями и обиженным тоном, что решительно выучил наизусть предлинный рассказ[593]. Граф Аракчеев дал за чичероне[594] какого-то офицера Розенталя, который занимался у него капеллой, приказал мне осмотреть все Грузино, окрестные деревни, что я и сделал, и наконец 3 августа получено было Высочайшее разрешение мне ехать и приступить к открытию заговора.

Граф, отправляя меня, призвал к себе и, вручая мне билет, который у меня хранится за подписом графа Аракчеева и начальника штаба Клейнмихеля, в котором сказано, что я увольняюсь в отпуск на год с дозволением иметь пребывание в России там, где пожелаю, и по миновании срока обязан явиться в полк[595], объявил мне Высочайшую волю, сказав:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});