Аракчеев: Свидетельства современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

Здесь мне отвели одну из крестьянских связей, со входом с улицы — в виде балкона, в сени или коридор во всю ширину дома и с выходом во двор. Из сеней направо дверь вела в комнату безукоризненной чистоты, со стенами, обшитыми в рустик[578] и окрашенными розовой краскою. Налево от дверей нечто подобное русской печи, с чугунными дверцами в Щите. Я сказал хозяйке, что боюсь запылить ее чистейшую комнату своими дорожными вещами. Мне показали другую половину, состоящую из чистой, но нероскошной избы с русскою печью, свежо отбеленною. Сами хозяева жили летом в каменной избе, построенной во дворе и, признаюсь, не слишком-то опрятной, а дом стоял пустой — для показу гостям. Я отдал хозяйке свою подорожную. Вскоре после того влетел ко мне адъютант Шумский (считавшийся тогда сыном графа) и спросил меня, по какому случаю я приехал в Грузино — граф не помнит. Я объяснил. «Ожидайте, когда вас граф потребует», — сказал Шумский при уходе.

На другой лень, в воскресенье перед обедней, я осмотрел ближайшую к квартире моей часть Грузина. Особенно врезался в мою память портик ионического ордера, открытый со сторон, весь чугунный. Посередине храмика — статуя Андрея Первозванного с словами в надписи на фризе, будто бы им здесь произнесенными: «Да будет благословенна страна сия отныне и до века».

Зазвонили к обедне; я пошел в церковь весьма хорошей архитектуры, с колокольней, у которой весь верхний этаж чугунный. Прямо против входа в церковь дворец графа, с неизбежною надписью во фризе: «Без лести предан». Все готово было к службе, входная дверь отворена. Вот граф вышел из дворца, дьякон вошел на амвон и провозгласил: «Благослови владыко», лишь только граф вступил в церковь. Проходя мимо меня, он взглянул на новое лицо, встал у левого пилона, сделал земной поклон, оглянулся на меня; опять поклон и опять оглянулся; наконец после третьего поклона подошел ко мне и спросил: «А ты Свиязев?» На утвердительный мой ответ сказал: «Молись, молись!» Я не знал, что и подумать; мне невольно припомнились причуды Суворова!..

После обедни я остался в церкви для осмотра. Подойдя к левой боковой стене, я увидал вверху ее бронзовый медальон Императора Павла I; под ним из бронзовых литер, расположенных полукругом, надпись: «И прах мой у ног твоих». Опустив глаза по указанию надписи, я увидел надгробную плиту, на которой начертано: «Здесь погребено тело новгородского дворянина Алексея Андреевича Аракчеева». Вероятно, здесь похоронен отец графа, подумал я, но его имя было Андрей! Что ж это такое? Не решив сам вопрос, я решился спросить у причетника:

— Кто тут похоронен?

— Тут нет никого, а граф для себя приготовил могилку!

На конце плиты к алтарю помещена изваянная Мартосом фигура ангела, держащего в руке неугасимую лампаду.

После обеда, часу в седьмом, вбежала к нам испуганная хозяйка с известием, что граф показывает гостям дома своих крестьян, и начала нам помогать прибирать разбросанные дорожные вещи. Через несколько минут входит к нам граф с двумя какими-то генералами и, обращаясь к ним, сказал:

— А вот рекомендую вам господина архитектора, который приехал из Сибири у меня служить, да — у меня служить! — Потом спросил у меня, почему мы не заняли чистой комнаты. На ответ мой он сказал:

— А я думал, что хозяин не захотел.

Показав гостям чистую комнату, граф вышел с ними на крыльцо и, обратясь к моей жене[579], сказал:

— Вы, сударыня, не были у обедни, а муж ваш так был; не грешно Богу молиться, право, не грешно!

Жена оправдывалась усталостию от дороги и проч.

— А вот отдохните у меня, гуляйте везде, — сказал граф и уехал. Воспользовавшись этим дозволением, мы отправились на прогулку и только подошли было ко дворцу, как выбежал верзила-лакей и сказал, что здесь запрещено гулять. Без всяких объяснений мы пошли в сторону. Излишним считаю описывать роскошь и великолепие сада, строгий во всем порядок и неимоверную чистоту. Многое уже истребилось из памяти, но я живо припоминаю: две башни с пушками по сторонам пристани на берегу Волхова, целый остров роз, изящно отделанный грот, устроенный для ялика, на котором переехал через Волхов Император Александр I, как гласила надпись с означением года, месяца и числа.

Во вторник поутру граф потребовал меня к себе. В приемной, на плетеном диванчике, сидела и вязала чулок знаменитая Настасья Федоровна, вскоре погибшая такою трагическою смертию. Она извинилась передо мною, что, не зная о дозволении графа, сочла нас чужими и выслала лакея. Потом указала мне дверь в кабинет графа. Он сидел за письменным столом. Расспросив меня о моем воспитании и службе, обратил внимание на бумаги, бывшие у меня в руке.

— А это что такое?

— Мои аттестаты, ваше сиятельство.

— Нам их не надо: мы узнаем тебя на самом деле. Теперь отдыхай и приходи сегодня обедать.

В назначенный час мы отправились на ялике через пруд в павильон Мелиссино — благодетеля графа. За столом были Шумской и несколько молодых офицеров. Граф расспрашивал меня об Урале, о краже золота и т. п. С офицерами шутил добродушно. Один из них спорил с ним бесцеремонно. Обращаясь к нему, граф, между прочим, говорил:

— У вас в корпусах нынче все вежливости да нежности, все вы да вас а в наше время, бывало, отдуют в субботу правого и виноватого и тогда отпустят домой. Зато и учились хорошо и годились на всякий род службы, а вы куда годитесь?

Во все продолжение обеда казачок стоял за графом и отгонял от него мух опахалом…

Я прожил в Грузине десять дней, и хотя не скучал, встречая на прогулках новые предметы и лица, за всем тем я желал скорее освободиться от безделья, тем более, что у меня вышел уже запас курительного табаку, а продажа его и вина запрещена была в Грузине под смертною казнию. Наконец граф откомандировал меня в полк короля прусского, под начальство генерала А. Х. Эйлера. Зная, вероятно, о благорасположении графа, меня приняли все благосклонно. Мне отвели для квартиры целую деревянную связь[580] для двух поселян, только что оконченную, и дали мне денщика. На меня возложено было окончание двух каменных домов, по образцу которых предполагалось построить дома для целой роты австрийского полка. Для поселенных солдат назначался бельэтаж, с каминами и голландскими печами, а для поселян-хозяев — нижний, с русскими печами. Мне говорили, что проект на эти дома был составлен по указанию самого Государя Императора. Вместе с поручением я получил форму донесений и формат бумаги. Такой уж был порядок во всем…

В одно утро приехал осмотреть отделываемый мною дом какой-то генерал — в армейском мундире, высокой, довольно сухой, с скромным и добродушным лицом. Когда он уезжал, я спросил сопровождавших его офицеров об его имени. Мне отвечали: «Шварц[581]!» — «Как, это Шварц, бывший командир Семеновского полка?» Мне подтвердили. Я не верил своим глазам!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});