Ахульго - Шапи Казиев

Аргвани произвел впечатление не только на командующего. Траскин начал подумывать о возвращении, полагая, что подвигов с него и так достаточно. Дагестан ему не нравился. Кибитка едва держалась, а палатка, как ни старались сделать ее понадежнее для Траскина, все равно промокала. Да еще эта бесконечная стрельба!

– В провианте предвидится нехватка, ваше превосходительство, – осторожно начал Траскин.

Граббе понимал, куда клонит полковник, но не подавал виду.

– Следовало ожидать, – ответил он.

– Если устраивать пиры после занятия каждого пустого аула, никакого провианта не напасешься.

– Так я же не насчет себя, – оправдывался Траскин.

– Поход выдался слишком тяжелый, вот и хотелось порадовать воинство.

– Понимаю, – соглашался Граббе.

– Но вы напрасно беспокоитесь, наш солдат и на сухаре продержится. А в Аргвани и отряд прокормим, и трофеи возьмем.

– Да, но какой ценой? – сомневался Траскин.

– Не лучше ли отложить это дело до лучших времен? Мюриды, я гляжу, народ отчаянный. Легко не дадутся.

– Это как Бог свят, – сказал Граббе.

– Вон каким ежом ощетинились.

– А до Ахульго идти и идти…

– Вы можете не ходить, – предложил Граббе.

– И так героем вернетесь.

У Траскина отлегло от сердца. Но он продолжал приводить доводы в пользу возвращения:

– И людей сбережем, и казне экономия, ваше превосходительство. Кто же знал, что тут дорог нет?

– Теперь есть, – напомнил Граббе.

– Вот по ним и придем в другой раз. А Шамиль, я полагаю, и сам теперь присмиреет.

– Когда намерены отправиться, господин полковник? – спросил Граббе.

– Как прикажете, ваше превосходительство, – развел руками Траскин.

– А вы разве не пойдете?

– Рад бы, да не могу, – ответил Граббе.

– Отчего же? – не понимал Траскин.

– Теперь все в вашей власти.

– Все, да не все, – деланно улыбался Граббе.

– Перевал-то опять горцы заняли.

– Горцы? – упавшим голосом переспросил Траскин.

– Какие еще горцы?

– Разные, если разведка не врет, – сообщил Граббе.

– Да еще Ташав-хаджи собрал повсюду разбойников и вот-вот явится на помощь Шамилю. А заодно и сатисфакции искать, за сожженные укрепления свои.

Траскину сделалось дурно, он уже ничего не говорил, а только с ужасом смотрел на Аргвани, который теперь представлялся ему мышеловкой.

– Так что, господин полковник, придется овладеть аулом, не взирая ни на какие потери, – издевался над Траскиным Граббе.

– Вы полагаете, другого выхода нет? – спросил Траскин.

– Иначе – полная катастрофа.

– Вы полагаете, ваше превосходительство, мы сможем взять Аргвани? – с надеждой спрашивал Траскин.

– Не вижу ничего невозможного, – заверил Граббе.

– Особенно при ваших-то воинских талантах.

Траскин молчал. И все же известие о том, что перевал снова занят мюридами, беспокоило его не меньше, чем неприступный вид Аргвани.

Офицеры посмеивались в усы и тихо обсуждали между собой, можно ли взять аул открытым штурмом. Солдаты покуривали свои трубки, хорошо зная, что означает штурм такого аула. А музыканты решили всех взбодрить и уже пробовали свои инструменты, но генерал Пантелеев приказал отставить музыку, будто опасаясь разбудить спящее чудовище.

Граббе вспомнил сон, который приснился ему накануне. Ему опять явилась гора, но на этот раз она парила в воздухе и звала к себе Граббе, но он никак не мог до нее дотянуться. А когда удавалось за нее уцепиться, то сверху катились камни.

Чтобы нарушить тягостную паузу, Граббе решился поведать свой сон Пантелееву. Но начал издалека.

– Перед боем главное дело – хорошенько выспаться, – сказал Граббе.

– А я лучше бы и вовсе не спал, – возразил Пантелеев.

– Такая, доложу вам, чертовщина привиделась.

– Чертовщина? – переспросил Граббе, привыкший думать, что сны особенные, значительные снятся лишь ему.

– Вы представьте только, Павел Христофорович, – рассказывал Пантелеев.

– Сплю и вижу, как наяву: штурм – тяжелее не бывает, а сам я лежу, пробитый пулей, и истекаю кровью.

– Это, Илья Андреевич, не иначе как к награде, – сам того не ожидая, объяснил Граббе.

– Дай-то Бог, – перекрестился Пантелеев.

– И чтобы не к посмертной.

– А впрочем, сны эти – одни суеверия, – отмахнулся Граббе.

– Рассказал бы я вам, что мне снится!

– Кошмары? – спросил Пантелеев.

– Потом как-нибудь, – отмахнулся Граббе, удивленный догадкой Пантелеева.

– Не время теперь.

– Воздух тут такой, – предположил Пантелеев.

– Гибельный. Кругом одни опасности мерещатся.

– Если бы только мерещились, – мрачно произнес Граббе.

– Вон как Шамиль устроился. Пойди достань.

– А вы его пушечками, – предложил Пантелеев.

– А под шумок – в штыки.

– Иначе его оттуда не выкуришь, – согласился Граббе.

– Наше счастье, что у Шамиля пушек нет, – сказал Пантелеев.

– А то бы я за исход дела не поручился.

– Несмотря на большой перевес в войсках? – удивился Граббе.

– В горах это мало что значит, – ответил Пантелеев.

– Сами видите, что тут за рельеф. Рота горцев и полк остановит, если засядет правильно.

– Не высоко ли вы их цените, Илья Андреевич? – усомнился Граббе.

– А вот сами теперь и узнаете, – пообещал Пантелеев.

– Прошу любить и жаловать, Аргвани, во всей красе и с Шамилем в придачу.

– Да я их с землей сравняю! – пообещал Граббе.

– Пусть узнают, как становиться у меня на пути.

– Тут важно обойтись малыми жертвами, – советовал Пантелеев, – чтобы горцы не особо заносились.

– Всякой победе цена есть, – сказал Граббе.

– Если бояться жертв, то и воевать не надо. А я потерь не боюсь. Накормлю аул свинцовыми яблоками, а тем временем колонну– слева, колонну – справа…

– И по центру непременно! – подсказывал Пантелеев.

– Горцы это уважают.

– Разумеется, и по центру, – раздраженно сказал Граббе, которому советы Пантелеева казались пустой болтовней.

– Не знаю только, кому поручить столь важное предприятие.

– Я и сам готов, – предложил Пантелеев, которому не терпелось показать Граббе, как надо воевать на Кавказе.

– С одним батальоном пробьюсь, с апшеронцами.

– Решено, – кивнул Граббе, пожимая Пантелееву руку.

– Но прежде пусть попробуют и полковые командиры.

Затем Граббе объявил, что разделяет отряд на три колонны. Правая под командою полковника Лабинцева, из трех батальонов с четырьмя горными орудиями, должна была атаковать юго-западный угол Аргвани. Средней колонне полковника Пулло, из двух батальонов и четырех орудий, было назначено атаковать завалы с фронта. Левая колонна генерал-майора Галафеева, из одного батальона и пеших казаков, служила прикрытием четырех орудий полевой артиллерии, обстреливавших главную башню и завалы. Эта же колонна должна была угрожать ложной атакой со стороны Дануха, а затем, обойдя Аргвани справа, занять дорогу к Чиркате, чтобы закрыть горцам дорогу к отступлению, когда другие колонны ворвутся в аул. Батальон апшеронцев составлял подвижной резерв, с которым Пантелеев собирался предпринять показательную атаку.

Распределив войска, Граббе оглядел своих офицеров и решил напутствовать их на манер Ганнибала, объявившего Альпы стенами Рима:

– Помните, господа командиры, Аргвани – это ключ к Ахульго!

Офицеры отправились готовиться к штурму. А Граббе продолжил рассматривать в трубу Аргвани, отмечая все новые завалы, брустверы, перекопы. Затем труба скользнула в сторону, и он увидел отрядных лошадей, пущенных кормиться на поля аргванинцев. Фуражировка изголодавшейся скотины походила на пир, столько было вокруг наливавшихся колосьев пшеницы и ячменя. Да и сами поля были необычайными. По недостатку пахотной земли склоны самих гор были превращены в ступенчатые террасы, поддерживаемые каменными стенами. По краям рукотворные поля были обсажены фруктовыми деревьями. Эти вековые труды изумили Граббе едва ли не больше, чем аул, превращенный в крепость.

Граббе вернулся к аулу. Штурм предстоял тяжелый, и здесь каждая деталь играла существенную роль. О неизбежных жертвах Граббе старался не думать. Он думал о том, что даже если ему удастся взять Аргвани, но не повезет взять самого Шамиля, победа его превратится в ничто. И никакие пожертвования, никакие старания не обратят внимания истории на эту битву. Даже начальство не сочтет ее за важное событие, разве что на награды не поскупится.

Войску раздали двойной рацион и велели готовиться к штурму. Служивые отнеслись к этому как к обычному делу и принялись править оружие, чинить амуницию и перековывать лошадей. Не отрываясь от работы, выпили все вино, а часть еды оставили про запас.

Топограф Алексеев уже осмотрел Аргвани с одной стороны и теперь обходил его с противоположной стороны, чтобы закончить план укрепленного аула и прилегающей местности. По пути он решил заглянуть в палатку Милютина, надеясь выпить у него чая и чего-нибудь перекусить. Но Милютина он нашел спящим. Вернее, поручик дремал, подложив под голову седло. Он поздоровался с Алексеевым одними глазами, а на предложение составить тому компанию в съемке местности лишь отрицательно покачал головой. Алексеев глотнул чуть теплого чая из остывшего самовара, положил в рот кусочек сахару и ушел.