Ахульго - Шапи Казиев

– Опять идут, – показал ружьем Юнус.

Шамиль уже и сам видел стройно марширующий батальон, во главе которого шел генерал. Обнаженная сабля в его руке и взятые на изготовку ружья со штыками мрачно поблескивали в огненных всполохах летящих над батальоном ракет.

– Пусть поверят, что смогли нас напугать, – сказал Шамиль.

– А когда подойдут поближе, покажите им свой огонь.

Батальон Пантелеева почти добрался до первых завалов, когда навстречу полетели кувшины, наполненные нефтью. Нефть загоралась и растекалась под ногами солдат. В рядах Пантелеева началась сумятица. Но генерал продолжал двигаться на завалы.

Тогда раздался дружный залп засевших в завалах мюридов. Затем еще один, уже из передних саклей, затем снова из завалов.

– За мной! – кричал Пантелеев.

– В атаку, братцы!

И тут в Пантелеева что-то ударило, а по мундиру начала растекаться кровь. Генерал остановился, выронил саблю и упал на руки своего адъютанта.

– Генерал ранен! – закричал молодой поручик.

– Помогите!

Солдаты уже взбирались на завалы и бились с мюридами. Но потеря командира нарушила все дело. После небольшой стычки батальон отхлынул назад. Отстреливаясь, загораживая раненого генерала и оставляя по пути убитых, апшеронцы отступали.

Граббе взирал на происходящее с недоумением. Ему казалось, что батальон уже занял первые завалы, и вдруг – отступление.

– Их превосходительство генерал-майор ранены, – доложил Васильчиков.

Граббе поспешил к раненому. Пантелеева в окровавленным мундире принесли на плечах два дюжих солдата.

– Что с вами, Илья Андреевич? – упавшим голосом спросил Граббе.

Но смертельно бледный Пантелеев не отвечал, сжимая от боли зубы.

– Как же вы не уберегли? – набросился Граббе на адъютанта.

– Пуля чинов не разбирает, ваше превосходительство – ответил адъютант Пантелеева, который тоже был ранен, но легко.

Принесли носилки, уложили на них генерала. Доктор распорол мундир, чтобы осмотреть рану, а затем сообщил:

– Ранение в грудь, справа, и в правое плечо.

– Спасите генерала, – почти приказал Граббе.

– Сделаем все, что сможем, ваше превосходительство, – неуверенно сказал доктор, накладывая на рану повязку.

– Но раненого нужно срочно отправить в госпиталь, во Внезапную хотя бы.

– Готовьте обоз, соберите всех раненых, – приказал Граббе стоявшему поблизости Милютину.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – козырнул Милютин и побежал к вагенбургу.

– Не нужно, – вдруг сказал Пантелеев.

– Непременно! – настаивал доктор.

– Вас можно спасти.

– Все будет хорошо, – успокаивал раненого Граббе.

– Но как же вас угораздило, Илья Андреевич?

– Сон, – прошептал Пантелеев.

– Что? – не понял Граббе.

– Какой сон?

– Я вам рассказывал, – через силу улыбнулся Пантелеев.

– Сбылось.

И тут Граббе вспомнил. Пантелеев действительно рассказывал ему свой странный сон про ранение и кровь. Выходило, вещий был сон, а Граббе назвал его вздором.

– Вы давеча говорили, вам тоже снилось, – продолжал Пантелеев.

– Сбылось?

Граббе обдало холодом. Страшно было подумать, что и его кошмарные сны каким-то образом сбудутся. Нет, это было невозможно. Граббе хотел сказать Пантелееву, что ничего не сбылось и что сны были пустяковые, но генерала уже унесли.

– Гора! – припоминал свои сны Граббе.

– Проклятая гора!

Разгневанный генерал приказал открыть огонь из всех орудий.

Санитарный транспорт, отправлявшийся в Удачное с ранеными, должен был привезти обратно провиант и боеприпасы, которые подходили к концу.

Милютин сбился с ног, собирая повозки и лошадей. Санитары выносили все новых раненых, и повозок требовалось все больше, потому что было решено отправить в Удачное и первых убитых. Найдя еще одну повозку, обозную, Милютин велел вывалить из нее тюки с сухарями и двигаться к полевому лазарету, где раненым оказывали первую помощь. Идти за повозкой у него уже не было сил. Тогда Милютин вскочил на нее, чтобы передохнуть, пока доберется до места, и его сморил сон.

Очнулся Милютин от того, что кто-то стягивал с него сапог. Поручик отдернул ногу и поднялся. Ему в лицо тут же ударил свет фонаря. На Милютина с ужасом смотрел какой-то солдат.

– А вы разве не убиты, ваше благородие?

Оказалось, что санитарный транспорт уже выступил из лагеря, и Милютин лежал среди убитых солдат, а его шинель была испачкана их кровью.

– Пристрелить бы тебя, скотина! – крикнул Милютин солдату, отталкивая его сапогом.

Сон сняло, как рукой. Милютин спрыгнул с повозки и поспешил обратно. Когда обоз ушел и Милютин остался один, его охватил страх. Внизу грохотали пушки, летали огненными драконами Конгревые ракеты, в Аргвани бесновались пожары, в лагере горели костры, а здесь, на горной дороге, было подозрительно тихо. Именно эта коварная тишина и пугала больше всего. Милютин озирался на каждый шорох. Это мог быть крадущийся мюрид, мог быть камешек, скатившийся с обрыва от того, что пушки сотрясали землю, или змея, потревоженная войной и решившая защитить своих детенышей. Идти по извилистой дороге у Милютина уже не хватало терпения, и он двинулся напрямик, скатываясь от уступа к уступу, заглушая своим шумом свой же страх и моля Бога, чтобы не угодить в пропасть, в которой прежде канула вьючная лошадь со всем его дорожным имуществом.

В лагерь он явился изодранный и с ушибами, но счастливый, будто вырвался из смертельной опасности. На радостях он даже не услышал, как его окликнули со сторожевого секрета.

– Стой! Кто идет?

Милютин не отвечал, и его запросто могли убить, приняв за мюрида. Но на счастье поручика, невдалеке пролетела ракета, осветив его с ног до головы, и фельдфебель узнал штабного.

– И где вас носит, ваше благородие?

В ответ Милютин обнял фельдфебеля, поцеловал в пропахшую табаком бороду и пошел дальше.

Граббе пил кофе в своей палатке. Пушки не давали спать, да он и не хотел, опасаясь, что ему снова приснится то, чего он не желал больше видеть.

Явился Траскин. Ему тоже не спалось. Несчастье, случившееся с Пантелеевым, наводило Траскина на тревожные размышления. Но полковник, тем не менее, не терял даром времени. Он вызвал к себе капитана горской милиции Жахпар-агу и переводчика Биякая и велел им отыскать кого-нибудь, кто за золотой червонец покажет слабые места в обороне Аргвани. Червонец Траскин предлагал из личных средств, уж очень ему хотелось покарать беглых солдат, обзывавших его перед всем отрядом Арбуз-пашой.

И Биякай такого проводника нашел. Этот отступник был не аргванинец, но хорошо знал аул и его окрестности. Траскин передал золотой червонец Жахпар-аге и сказал, что проводник его получит, как только сделает дело.

Показания проводника подтвердили вывод, сделанный топографом Алексеевым, что лучшая позиция для атаки – округлый холм, примыкающий к аулу. Дело было только за тем, чтобы найти тропу, по которой можно было на этот холм взойти. И проводник брался ее указать.

Жахпар-ага утверждал, что лично облазил все кругом и никакой тропы не нашел. Что проводник врет, но тот стоял на своем.

– Я покажу, только вы тоже отдайте мне червонец.

– Не сомневайся, мил человек, – сладко улыбнулся ему Траскин и поспешил к Граббе.

Когда Граббе выслушал проводника и сверил его показания с картой Алексеева, ему сделалось немного легче.

– Веди, – приказал Граббе.

Отвлекая горцев новыми залпами Конгревых ракет, две роты апшеронцев под командой полковника Попова обошли аул и, сбивая штыками немногочисленные посты горцев, прорвались на вершину холма. Убедившись, что этот холм действительно командует всеми окрестностями, Попов послал солдат за пушками, а сам принялся обустраивать позиции.

Спустившись с холма, проводник тут же отправился к Жахпар-аге и сообщил, что дело сделано. В палатке были еще люди, и Жахпар-ага сделал проводнику знак следовать за ним. Как только они вышли из палатки, отступник алчно улыбнулся:

– Червонец!

– Здесь нельзя, – сказал Жахпар-ага.

– Увидят, а потом отнимут. Иди за мной.

Они подошли к краю пропасти и скрылись за большим валуном.

– Сейчас все получишь, – сказал Жахпар-ага, наставляя на отступника пистолет.

– Что ты делаешь?! – взмолился отступник.

– Пощади! Забери золото себе!

– Мне оно ни к чему, – сказал Жахпар-ага, доставая червонец.

– Это золото предателя.

Отступник зажмурил от страха глаза. Через мгновенье раздался выстрел, который никто не услышал в грохоте неумолкающих пушек. Предатель осел с простреленным лбом, у него открылся рот, будто он хотел что-то сказать, но так и не успел. Жахпар-ага сунул ему в рот червонец, а затем ногой столкнул труп в пропасть.

Глава 78

На рассвете пушки обстреляли Аргвани с холма, откуда аул просматривался до мельчайших подробностей. На этот раз пушки били прицельно, а не наугад. А тем временем батальоны пошли на новый штурм.