Ахульго - Шапи Казиев

– Почему? – удивился Султанбек. –

Мы его в хорошее место отведем.

– Какое место? – насторожился Айдемир.

– Ему понравится! – заверил Султанбек.

Он присвистнул, и с крыши спрыгнул молодой мюрид.

– Что нужно?

– Проводи нашего русского кунака, – велел ему Султанбек.

– Ты знаешь, куда.

– А, знаю, – закивал мюрид.

– Пошли!

Оказавшись во дворе, Айдемир увидел на террасе дома Юнуса и взбежал к нему наверх. Они были старые знакомые.

– Что нового? – спросил Юнус.

– Что имам велел, я узнал, – сказал Айдемир.

– Имам хотел узнать характер генерала, его привычки и слабости, – припоминал Юнус.

– А то, что он захватил Данух, мы и сами знаем.

– Я все расскажу, – кивнул Айдемир.

– Расскажи мне, – сказал Юнус, отводя Айдемира на край террасы, где лежало несколько овчин.

– А я запишу. Шамиль совещается с наибами, не стоит им мешать. И тебе лучше, чтобы поменьше людей знали твои тайные обязанности. А с наибами столько народу – в двух комнатах не помещаются.

– Хорошо, пиши, – сказал Айдемир, садясь на овчину.

Юнус достал перо, чернила и положил перед собой на дощечку небольшой лист бумаги.

– Говори.

– Генерал Граббе – человек опасный, – начал Айдемир.

– Любит выходить из лагеря ночью, атаковать на рассвете и всегда идет до конца. Иногда сам не понимает, что делает. Был бы осторожный – нам бы легче было с ним воевать. А он слишком честолюбивый. Он будет добиваться своего, чего бы это ни стоило. Как чабанская собака, если вцепится – сдохнет, а не отпустит…

Голубь принес важные известия, которые Шамиль решил обсудить со своими наибами. Но еще важнее было, чтобы наибы хорошо понимали, что будет делать каждый из них, чтобы они действовали сообща, по одному замыслу.

– Ага-бек связал Головина по рукам и ногам, – говорил Шамиль.

– Его люди поднимают общество за обществом.

– Значит, Граббе больше ничего оттуда не получит? – предположил Ахбердилав.

– Наиб пишет, что Головин хвалился, будто разделается с ним и сам двинется на нас, – сказал Шамиль с легкой улыбкой.

– Ага-бек его не отпустит, – сказал Сурхай, уже вполне оправившийся после ранения.

– Но у Граббе и так много сил, – напомнил Абакар.

– Не слишком ли далеко мы его завели? – размышлял Али-бек.

– На сильного зверя нужен хороший капкан, – возразил Газияв Андийский.

– А еще лучше – надежная клетка, – добавил наиб Лабазан, пришедший в Аргвани с салатавским ополчением.

– Наши люди рвутся в бой, имам, – сказал Балал Магомед, который привел всадников.

– Аргванинцы тоже хотят сражаться открыто, а не отбиваться в саклях, – поддержал его Абакар.

– Сабли против пушек? – усомнился Сурхай.

– Твои джигиты принесут больше пользы, если будут драться с их кавалерией.

– Про это я и говорю!

– Но Граббе сначала пускает в ход пушки, – говорил Али-бек.

– Значит, нельзя дать им приблизиться! – настаивал Балал Магомед.

– Все надо делать по возможности, – сказал Ахбердилав.

– И хоть немного больше, чем возможно. А мечтать будем потом. Я бы тоже хотел, чтобы в Имамате был весь Кавказ, но мы имеем только то, что у нас есть.

– Если бы удалось прогнать Граббе от Аргвани, – размышлял Али-бек, – можно было бы броситься в Хунзах и захватить крепость, которую построил Фезе. Тогда бы вся Авария была в наших руках.

– Хаджи-Мурад не даст, – покачал головой Газияв.

– Там бы было видно, – сказал Али-бек.

– По крайней мере он не стал бы прятаться за пушки.

– Хаджи-Мурад хоть и враг, но горец, – согласился Ахбердилав.

– Мы бы сразились как положено.

– Будь здесь Ташав, мог бы сказать, что нужно обойти генерала, освободить Эндирей и захватить крепость Внезапную, – сказал Сурхай.

Пока наибы спорили, предлагая свои способы справиться с Граббе, вошел Юнус и передал Шамилю записку, составленную со слов Айдемира. Шамиль пробежал ее глазами, а затем поднял руку.

– Братья! – прервал споры Шамиль.

– Мы пока еще в Аргвани, и пусть каждый займется своим делом, прежде чем сюда явится Граббе со своими войсками. Он может оказаться здесь раньше, чем мы предполагаем. Но, сколько бы сил ни было у генерала, мы заставим его пожалеть, что он явился без приглашения.

На совете решили, что аул будут защищать подразделения испытанных в боях мюридов. Ополчение расположится в окрестностях. Были определены передовые части и резерв, которым предписывалось действовать по строгому порядку.

Провожатый привел Аркадия в другой конец аула, где упражнялись в стрельбе несколько десятков человек. Все были в видавших виды бурках и больших папахах. Они были похожи на остальных ополченцев, только у многих были русые бороды.

Одни стреляли в цель – лежащий на боку пень с нарисованной сверху мишенью из больших солдатских ружей, а другие из горских, которые были легче и короче.

– Видали? – говорил один, потрясая горской винтовкой.

– И бьет сильнее, и носить сподручнее.

– А мне с нашим лучше, – хвалил солдатское ружье другой стрелок.

– Оно, знамо дело, хоть и тяжельше, зато со штыком. И приклад поувесистее будет, когда до драки дойдет.

Аркадий не верил своим ушам – стрелки говорили на чистом русском языке.

– Братцы! – обрадовался Аркадий.

– Свои!

– А ты что за птица? – спросил Аркадия старый воин, не выказывая никакой радости.

– Аркадий Синицын, честь имею, – представился Аркадий.

– Из господ, выходит?

– Из дворян, – уточник Аркадий.

Остальные окружили Аркадия и, опершись на свои ружья, с подозрением его разглядывали.

– Откель взялся? – продолжал спрос старик.

– Из Петербурга, – неуверенно отвечал Аркадий.

– Из студентов.

– Беглый али пленный?

– Я… Я сам! – отвечал Аркадий, не зная как правильно объяснить свое положение.

– Но извольте мне не тыкать!

– Ишь, как взъерепенился! – смеялись кругом.

– Да ты, ваше благородие, не туда попал.

– Это у вас, господ, «ты» да «вы», грязь да князь, а у вольных людей благородий не признают.

– Мы таких разве что на кол не сажаем!

– Да кто вы такие? – не понимал Аркадий, впервые видевший столь непривычных ему русских.

– Мы-то люди почтенные, православные, а ты что за собака, что в Имамате, свободном царстве, смеешь барские манеры показывать?

– А барин, он царю своему, христопродавцу, тот же раб!

– Не извольте оскорблять государя, – протестовал Аркадий.

– Он помазанник Божий!

– Божьи люди заповеди его исполняют, – сказал моложавый стрелок.

– Бог ведь как велел: больший из вас да будет вам слуга. А цари, вопреки господу, народ тиранят.

– Будь они праведники, Христос бы из царей апостолов избирал, а не из простых людей.

– Бог заповедал ближних любить, как самое себя.

– А не штыком их крестить, когда народец гнезда свои обороняет.

– Сказано: как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.

– Так вы… дезертиры? – начал понимать Аркадий.

– Сам ты дезертир, – отвечали стрелки.

– Мы с поля боя не бежали.

– Батюшка, священник наш, как увидал, чего тут творится, так сам к Шамилю и ушел. И мы за ним.

– Батюшка? – еще больше удивился Аркадий.

– Да где же он?

– Погиб, царство ему небесное, – ответил старик.

– А прежде из ссыльных был, из декабристов.

– Не из самих декабристов, – поправляли старика другие.

– Благословлял он их только.

– За то и поплатился каторгой. А уж оттуда – сюда его, в солдаты.

– Душа-человек был, – кивали вольные стрелки.

– Грамоте нас выучил.

– Но вы… выходит, против своих воюете? – недоумевал Аркадий.

– Мы против тиранства ополчились, – объяснял старик.

– Для спасения страждущей родины своей и для исполнения святого закона христианского. Для того ли нам Евангелие дано, чтобы зло умножать? Или горец – не человек, не по подобию Божьему создан? Как начнешь разбирать – все свои. А хорошо ли мы их возлюбили? Вот поколотим генерала вашего, а там и на Русь двинемся, народ поднимать.

– И то! – кивали стрелки.

– Не желаем, чтобы детки наши на барщине маялись.

– Без свободы им счастья не видать.

Многое из того, что говорили эти странные люди, Аркадий уже слышал или читал в запрещенных бумагах, которые ходили по рукам после восстания декабристов. Но подобные призывы раньше не трогали ни ума его, ни сердца и казались ему делом безнадежным. Но теперь перед ним был неожиданный продукт слияния свободных идей и войны, которую горцы вели за свою свободу. Аркадий не готов был принять это как неизбежность, но чувствовал, что Россию чаша сия не минует.

Недоумение, застывшее на лице Аркадия, вольные стрелки расценили по-своему.

– А ты, часом, не лазутчик? – прищурился старик.

– Лазутчик и есть! – вгляделся в Аркадия моложавый стрелок.

– Признал я его! В Шуре с офицерами столовался!