До первого снега - Алиса Гордеева

перескакивая с одного события на другое. Под бренчание посуды и журчание воды. Сначала тихо и вдумчиво, а после, когда эмоции с безудержною силой начинают бередить душу, почти кричу. Мне снова больно, страшно, одиноко! Вспоминаю о своём признании на мосту и его молчании в ответ, о встрече с Дани, и как писала за Мику сообщения всё лето, рассказываю о Гекторе и его поддержке, о тех машинах, что ночью подъехали к дому, напугав меня до безумия, а ещё, что сестра так и не дождалась своего первого снега. Я задыхаюсь от слёз и как зачарованная смотрю в спину Сальваторе. Посуда давно перемыта, да и вода в умывальнике закончилась ещё минут десять назад. Но Вик продолжает тереть эти дурацкие тарелки, будто они сейчас важнее всего!

Переступаю с ноги на ногу. Я не знаю, что ещё должна произнести, чтобы Сальваторе поверил! Чтобы просто взглянул на меня! В отчаянии подхожу почти вплотную к его широкой спине и протягиваю к ней руку. Чтобы ожил! Чтобы почувствовал, что не вру! Но отчего-то смелости не хватает, а ладони застывают в считаных миллиметрах от толстовки парня.

— Без тебя моя темнота не кончается, Вик! — шепчу одними губами и закрываю глаза. Между нами ничтожное расстояние и тишина, нарушаемая лишь учащённым биением наших сердец.

— Не уезжай, — снова прошу, наступая на горло гордости. Не смею коснуться ладонями любимого тепла, но и руки не в силах отвести.

— Куда я от тебя уеду? — тарелка из рук Сальваторе с глухим ударом приземляется на дно раковины. Вздрагиваю и открываю глаза. — Я до безумия люблю тебя, Морено!

Негромкий голос парня сменяется шумным выдохом, а я теряюсь в нежности его взгляда. Так смотреть на меня умеет только Вик. Мой мир, такой огромный и красочный, сейчас умещается в любимых глазах напротив, тёплых ладонях, что с трепетным волнением касаются моих дрожащих пальцев, и ласковой улыбке, способной воскресить меня к жизни.

— Я люблю тебя, — ничего не загадываю, ничего не прошу, я просто хочу быть предельно честной. Поднимаюсь на носочки и носом тянусь ближе к Вику. Ещё и ещё. Он кажется таким высоким по сравнению со мной, а расстояние между нами — недопустимо огромным. Мне так не хватает нашей забытой нежности, что не готова больше ждать и секунды.

Мои пальцы невесомой перебежкой касаются его щеки. Обветренной и обласканной летним солнцем. Немного колючей и не по-юношески мощной.

— Я скучала, — бормочу, подушечками пальцев прокладывая дорожку вдоль линии подбородка Сальваторе. В носу щиплет от слёз, но впервые за долгое время они граничат с небывалым ощущением счастья.

— Поверь, я сильнее, — Вик накрывает мою непослушную ладонь своей сильной и мощной, бережно прижимая ту к лицу.

— Прости за обман!

— И ты, Рита, что усомнился.

— Прости за Мику!

— И ты за неё меня тоже прости!

Вик замечает на моём лице недоумение. Нежно касается губами лба и, взяв за руку, ведёт к окну, где у стены притаилось небольшое кресло-качалка из ротанга, заваленное подушками. Сальваторе садится сам, а после тянет меня к себе, помогая уютно устроиться на своих коленях. Сейчас его очередь говорить, а моя — слушать. Я узнаю про Тео и разрыв с Микой, про лето, проведённое с дедом и отчаянные попытки до меня дозвониться. Я почти физически ощущаю боль, когда Вик вспоминает про нашу встречу в школьном коридоре и слова Мики о моей неземной любви к Гектору. Мы оба не понимаем, как могли так сильно заблуждаться на счёт Микэлы, но ни я, ни Вик ни в чём её не виним. Каждый из нас ощущает свою ответственность за её темноту.

— Кхм! Кхм! — деликатное покашливание Алехандро вгоняет в краску. Мы с Виком настолько увлеклись друг другом, что совершенно позабыли, что не одни.

— Я правильно понимаю, что уезжать завтра с отцом, ты передумал, Вик? — насмешливый бас старика вызывает улыбку, а наполненный безграничной любовью взгляд немного смущает.

— Правильно! — решительно заявляет Сальваторе, а комната утопает в добродушном смехе. Как ни крути, нам с Виком повезло не только друг с другом, но еще и с нашими стариками.

Глава 31. Прозрение. Вик

— Бр-р! — дед закрывает за собой дверь и стряхивает с куртки огромные капли дождя. Который день ливень за окном не стихает, а мы вынуждены сидеть в четырёх стенах. — Ну и погодка!

— Получилось? — с надеждой смотрю на старика, помогая тому развесить насквозь мокрые вещи.

Последние три недели погода словно испытывает нас на прочность. Шквалистый ветер и холод, ливни и бесконечная сырость сведут с ума кого угодно. А если прибавить к этому перебои с электроэнергией и неуспевающие просыхать запасы дров, то и вовсе становится невесело.

— Нет, Вик, — тяжело вздыхает старик. — Дорога полностью размыта.

— Этого следовало ожидать! — киваю и веду деда отогреваться.

Мы не были в посёлке почти два месяца. Шестьдесят дней изоляции и тишины. Топливо на исходе, продукты тоже, но это все мелочи. Страшнее другое — неизвестность!

— Алехандро, — улыбается Рита, заприметив старика. В вытянутом свитере с чужого плеча она суетливо начинает накрывать на стол, а я спешу на помощь. — Как далеко сегодня удалось проехать?

В голосе Риты отчаянно дребезжит надежда.

— Всё плохо, девочка! — старик подносит озябшие ладони к огню и медленно потирает их друг об дружку. — Ещё неделя такого безумия, и чувствую, мы застрянем здесь до заморозков.

Рита кусает губы, с улыбкой кивает и отворачивается. Глупышка, она стесняется, что старик заметит её слёзы. Хочет казаться сильной и смелой, а сама до невозможности беспокоится за Анхеля.

— Всё будет хорошо! — обнимаю её за плечи, притягивая спиной к своей груди. — Слышишь? Всё будет хорошо!

Мой шёпот — спусковой механизм. Чувствую, как Рита начинает дрожать и совсем не от холода. Собственное бессилие сводит с ума! Я здесь! Рядом! Но какой от меня толк, если любимому человеку всё равно плохо? Целую её в макушку, крепче прижимаю к себе и беспомощно прикрываю глаза! Знаю всё, о чём грустит её сердечко, всё понимаю, но ничего не могу изменить.

Я бы очень хотел сказать,