Легенды II (антология) - Роберт Силверберг

Вечером они пообедали вместе, только вдвоем, в большом, гулком, освещенном свечами зале. Слуги-хьорты в ярких ливреях сновали туда-сюда с нелепой важностью, которую любят напускать на себя представители этой малопривлекательной расы. Сначала подали компот из неизвестных Фурвену фруктов, затем нежнейшую рыбу в темном, похожем на медовый, соусе, затем несколько сортов зажаренного на решетке мяса с гарниром из овощей. Каждое блюдо сопровождалось безупречным подбором вин. Фурвен порой замечал в коридоре за дверью фигуры других разбойников, но в комнату они не входили.

Касинибон, раскрасневшись от вина, стал откровенно говорить о себе. Трогательно было смотреть, как ему хочется заслужить дружбу своего пленника. Он тоже был младшим, третьим сыном графа Кеккиноркского. Фурвен не знал места под названием Кеккинорк, и Касинибон пояснил:

— Это в двух часах хода от побережья Великого моря. Мои предки добывали там красивый голубой камень, известный как морской шпат. Коронал лорд Пинитор в старину использовал его для отделки стен города Бомбифаля. Когда работы завершились, некоторые из горняков решили не возвращаться на Замковую гору и зажили в Кеккинорке, на краю Великого моря — зажили как вольные люди, вне досягаемости понтифекса и коронала. Граф, мой отец, был шестнадцатым обладателем этого титула по прямой линии.

— Титул пожаловал вам лорд Пинитор?

— Его пожаловал сам себе первый из графов. Мы, Фурвен, происходим от простых горняков и каменотесов. Но если копнуть поглубже, то окажется, что и в лордах Замковой горы течет кровь простолюдинов.

— Вы правы. — Эта сторона дела мало занимала Фурвена — главным было то, что вот этот человечек, сидящий бок о бок с ним, видел своими глазами Великое море и вырос в той части Маджипура, которая общественному мнению представлялась почти мифической. С трудом верилось, что там, в восточных пределах Альханроэля, существует настоящий, хотя и маленький, город, о котором географы и сборщики налогов понятия не имеют. Особенно изумляло то, что там есть собственная аристократия, насчитывающая шестнадцать поколений — графы, маркизы и так далее.

Касинибон подлил вина в чаши. Фурвен, старавшийся пить умеренно, к концу вечера тоже разрумянился благодаря беспощадному гостеприимству Касинибона, и в голове слегка зашумело. Сам хозяин, судя по остекленевшему взору, был сильно пьян.

Обиняками, трудными для понимания, он стал рассказывать о какой-то семейной ссоре. Он, кажется, поспорил с одним из братьев из-за женщины, любви всей своей жизни, а отец принял сторону брата. Фурвену это было знакомо: и брат-захватчик, и отстраненно-безразличный благородный отец, и младший сын, к которому относятся со снисходительным пренебрежением. Но Фурвен — возможно, потому, что никогда не страдал избытком честолюбия, — не позволял разочарованиям юности омрачать свой разум. Он всегда чувствовал себя почти незаметным для своего динамичного отца и агрессивных братьев. Он не ожидал от них ничего, кроме безразличия, и не удивлялся, когда именно его и получал; это не мешало ему строить жизнь по своему вкусу. Чем меньше ждешь, гласил его принцип, тем меньше у тебя оснований для неудовлетворенности.

Касинибон, однако, был человек иного рода, горячий и решительный. Ожесточенная ссора с братом привела наконец к насильственным действиям (Фурвен так и не понял, против отца или против брата), после чего Касинибон счел за лучшее бежать из Кеккинорка, а возможно, был изгнан; он долго скитался по восточному краю, пока не воздвиг здесь, на Барбирике, свой оплот, отгородившись от любых посягательств на свою независимость.

— Здесь я и живу по сей день, — завершил он. — Не имея никаких дел ни со своей семьей, ни с понтифексом и короналом. Я сам себе хозяин и властелин своего маленького королевства, а тот, кто забредет на мою землю, должен платить за это. Еще вина, Фурвен?

— Благодарю, нет.

Касинибон стал наливать, будто не слыша. Фурвен хотел было отвести его руку, но не стал.

— Знаете, Фурвен, вы мне нравитесь. Мы едва знакомы, но я разбираюсь в людях лучше кого бы то ни было, и вижу в вас глубину. Величие.

«А я вижу, что ты не дурак выпить», — подумал Фурвен, но промолчал.

— Если за вас заплатят, мне, наверное, придется вас отпустить. Ведь я человек чести. А жаль. Мне здесь нечасто доводится встречать умных людей. Я, конечно, сам выбрал такую жизнь, но все же...

— Вам, должно быть, очень одиноко.

Фурвену пришло в голову, что он не видел в крепости ни одной женщины, даже следов женского присутствия: одни хьорты да головорезы Касинибона. Быть может, атаман представляет собой редкое явление, именуемое однолюбом? И та женщина из Кеккинорка, которую отнял у него брат, как раз и была той единственной любовью? Невесело же ему тогда жить в своем уединенном замке. Неудивительно, что он ищет утешения в поэзии и все еще способен восхищаться, в его-то годы, пустыми иллюзиями Даммиюнде и Туминока Ласкиля.

— Одиноко, не отрицаю. — Касинибон повернул к Фурвену налитые кровью глаза, красные, как воды Барбирикского моря. — Но к одиночеству привыкаешь. В жизни нам всегда приходится делать выбор — пусть не слишком удачный, зато наш, верно? В конечном счете мы выбираем то, что выбираем, потому что... потому что...

Фурвен думал, что Касинибон сейчас уронит голову на стол и уснет, но нет: глаза атамана оставались открытыми, и он медленно шевелил губами, подыскивая слова, чтобы как можно лучше, выразить свою мысль.

Фурвен ждал, пока не стало ясно, что Касинибон этих слов не найдет. Тогда он тронул сотрапезника за плечо и сказал:

— Извините, но час уже поздний.

Касинибон кивнул, и хьорт в ливрее проводил Фурвена в его покои.

Ночью ему приснился такой стройный и ясный сон, что Фурвен, даже не просыпаясь подумал, что он послан ему Владычицей Острова, каждую ночь дающей поддержку и утешение миллионам спящих маджипурцев. Если это действительно было посланием, с ним такое случилось впервые: Владычица не часто посещает умы принцев, живущих в Замке, а к Фурвену ей и вовсе не полагалось захаживать. По древнему обычаю Владычицей Острова выбирают мать правящего коронала, поэтому снами почти всю жизнь Фурвена руководила его родная бабушка, которая явилась бы внуку лишь в случае крайней нужды. Теперь, когда лорд Сангамор стал понтифексом, в Замке появился новый коронал, а на Острове — новая владычица, но все-таки... посылать сон ему? В этом месте? Зачем?

Досмотрев сон и снова уплывая в дремоту, Фурвен решил, что это никакое не послание, а просто продукт его собственного разума, перевозбужденного после вечера с Касинибо-ном. Эти образы слишком личные, слишком интимные, чтобы их могла внушить ему незнакомая женщина, ставшая теперь госпожой снов. При этом он сознавал, что сон ему привиделся необычный, из тех, что способны определить всю последующую жизнь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});