Механическое пианино - Курт Воннегут

это значительно более простительным заблуждением, чем другие заблуждения, построенные на безоглядной вере в технологию, а именно: что человек живет на земле только ради того, чтобы создавать все более прочные и производительные свои подобия и, таким образом, лишать всех и всяческих оснований даже само продолжение своего существования.

Искренне ваш доктор Пол Протеус».

Профессор фон Нойманн снял очки, протер глаза и уставился на лежащие перед ним листки бумаги, ожидая, чтобы кто-нибудь высказался.

– Да-а… – протянул начальник транспортного отдела нерешительным тоном. – Немножко заумно, не правда ли?

– Звучит это очень здорово, – сказал ответственный за безопасность, – но не лучше ли было бы добавить сюда немножечко об этом вот… Ну, я не очень умею красиво говорить, но кто-нибудь, наверное, мог бы это сказать, а я вот просто и не знаю, как это все сказать…

– А вы попробуйте, – сказал Финнерти.

– Ну вот, я хочу сказать, что у каждого сейчас такое чувство, что ты и плевка даже не стоишь и что это очень паршивая вещь, когда тебя окунают в дерьмо те вещи, которые ты сам сделал.

– Так ведь это есть в письме, – сказал Лэшер.

Пол вежливо кашлянул.

– Мне следует это подписать?

Фон Нойманн недоуменно уставился на него.

– Господи, да ведь это было подписано и разослано несколько часов назад, когда вы еще спали.

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности, – отозвался профессор с отсутствующим видом.

– А не считаете ли вы, что после этого письма они примутся за нас с новыми силами? – спросил нервный человек.

– Ни в коем случае, – сказал Лэшер. – Но это, несомненно, заставит их задуматься обо всех нас. А когда наступит великий день, мы хотим, чтобы каждый знал, что мы выступаем за великое и правое дело.

– Полиция! – выкрикнул кто-то в глубине запутанной сети подземных убежищ.

В отдалении послышались выстрелы, усиленные и многократно повторенные эхом.

– К западному выходу! – скомандовал Лэшер.

Бумаги были быстро собраны со стола и упрятаны в конверты: лампы задуты. Пол почувствовал, как толпа бегущих людей несет его по коридорам. Двери открывались и с треском захлопывались, люди спотыкались, наталкивались на стены и друг на друга, но все это проделывалось в абсолютном молчании.

Внезапно Пол обнаружил, что звуки шагов его спутников затихли и что он бежит теперь, только следуя за эхом шагов собственных. Запыхавшись, совершенно сбитый с толку грохотом сапог и выкриками полицейских, он окончательно потерял ориентацию в лабиринте переходов и залов и все чаще попадал в тупики. Наконец, когда он попытался выйти из одного из таких тупиков, его ослепил луч карманного фонаря.

– Вот один из них, хватай его, Джой!

Пол ринулся мимо фонарика, с силой выбросив вперед оба кулака.

Что-то грохнуло его повыше уха, и он свалился на влажный пол.

– Клянусь Богом, хоть одному из них не удалось смыться, – услышал он над собой чей-то голос.

– Ну и влепил же ты ему, а?

– Стану я церемониться с вонючим саботажником, клянусь Богом.

– Видно, какая-то мелкая рыбешка, а?

– Не иначе. А ты чего ждал? Думал, наверное, что сам Протеус станет расхаживать по этим развалюхам в полном одиночестве, как будто он не знает, что к чему? Нет, сэр, я тебе скажу: Протеус сейчас сидит себе в соседнем графстве цел-целехонек и поплевывает на нас с тобой.

– Вот паршивый саботажник!

– Это уж точно. Ну ладно. Эй, ты там, ну-ка вставай и давай трогайся.

– Что случилось? – пробормотал Пол.

– Полиция. А ты получил по черепу за попытку отвести след от Протеуса. И чего только ты не жил своим умом? Он ведь подонок, скажу тебе по правде. Вколотил себе в башку, что он царь, и все тут.

XXXI

Товарищем Пола по камере в подвальном помещении управления полиции был маленький и элегантный молодой негр по имени Гаролд. Попал он за решетку за мелкий саботаж: разбил автоматическую установку по обучению правилам уличного движения – громкоговоритель с соответствующим оборудованием, установленный на фонарном столбе прямо напротив окна его спальни.

– «Оглядитесь по сторонам! Переходите улицу только на перекрестках!» – орал Гаролд, подражая голосу громкоговорителя, записанному на магнитофонную ленту. – Целых два года я вынужден был жить рядом с этим паршивым громкоговорителем. Ведь каждый раз даже теперь, когда кто-нибудь шагнет на мостовую, он тут же включает свой электрический глаз и начинает вопить: «Не проходите на стоянке между двумя машинами!» И наплевать ему, кто это идет и зачем. Он просто так сделан, что должен быть внимательным. «Осторожней! Не делайте того! Не делайте этого!» Старая бродячая собака проходит под окнами в три часа ночи, но эта паскудная штука и здесь не пропустит шанса поорать на всю улицу. «Если вы сидите за рулем, – вопит он этой старой собаке, – если вы сидите за рулем, не потребляйте спиртных напитков!» А потом ползет какой-то пьяница на четвереньках, и этот механический идиот сообщает ему, что по установленному в городе порядку каждый мотоцикл должен иметь задние фары.

– И сколько вам дали за это? – спросил Пол.

– Пять дней. Судья говорит, что я уже могу выходить. Единственное, чего они от меня хотят, – это чтобы я сказал, будто жалею о своем поступке. Но я говорить этого не собираюсь, потому что ничуть не жалею.

Пол был очень доволен, что Гаролд слишком занят своими заботами, чтобы интересоваться неприятностями Пола. Дело вовсе не в том, что Полу было бы больно говорить о них, просто ему очень трудно объяснять все. Его собственные побуждения были довольно смутными. Распределение ролей в спектакле, как теперь стало ясно Полу, было страшно запутанным, и развязка пока все еще не наступила. И во всем этом он играл крайне пассивную роль: его