Знакомьтесь – Тигр! Святой выходит на сцену - Лесли Чартерис

class="p1">Дикки, уже поднимавший пиджак, вновь отложил его и подошел к ней. Мысли затопило какое-то безумие. Оно подхватило его, словно ветер — лист. Рука сама протянулась вперед.

— Одри, даю слово чести, что скорее дам сжечь себя заживо, чем подведу тебя.

Слова сорвались с губ просто и спокойно. Бушующее внутри безумие лишь подтолкнуло их. Дикки удалось даже сохранить невозмутимое выражение лица и удержаться от излишней пылкости в голосе.

Прохладные пальцы девушки коснулись руки Тремейна, и он поднял их к своим губам с улыбкой, которая могла значить все или ничего. А несколько минут спустя он уже ехал домой. На небе проглядывали первые полоски рассвета. Губы все еще горели, словно их прижгли каленым железом.

Святого до отъезда в Марсель Дикки так и не увидел.

IV

Три дня спустя Дикки Тремейн в белых брюках, синем бушлате и фуражке подошел к поручням правого борта «Корсиканской девы». Солнце зависло высоко в небе, море блестело, словно ртуть, а замок Иф казался сошедшим с картинки из книжки сказок. Яхта стояла на открытом рейде, в двух милях от марсельского порта: графиня Ануся Марова, заботясь о своих гостях, решила, что доки с их грязью, шумом и суетой — не место для выбравшихся на отдых миллионеров с женами. Со стороны гавани по воде уже суетливо приближалось небольшое суденышко, специально нанятое, чтобы доставить гостей и их багаж на борт. Дикки, сразу же узнавший этот силуэт, мрачно следил за ним, но только глазами, потому что мыслями витал в десятке мест разом.

Положение стремительно становилось невыносимым — чересчур стремительно. По сути, это было единственным, что серьезно заботило его с приближением суденышка. Каждый ярд сокращавшегося между ними расстояния с удесятеренной силой запутывал Дикки в паутину, которую он сам же для себя и сплел.

В последнюю встречу со Святым он не рассказал и половины всего. Одна из веских причин состояла в том, что Дикки тогда и сам толком не осознавал своего положения. Теперь же он понимал его даже слишком хорошо, был с ним на «ты», а оно, развалившись напротив, ухмылялось всей своей уродливой физиономией…

Когда он говорил, что, кажется, влюбляется, то сильно преуменьшал опасность. Он уже был по уши влюблен. Изо всех сил борясь с собой и проиграв, Дикки так же ожесточенно принялся отрицать это, отказываясь признаваться даже самому себе. Однако теперь начинал сознавать, что сражаться бесполезно.

Если у вас возник вопрос, чего ради было вообще воевать с собой, ответ прост: потому что люди такого склада иначе не могут. Будь все иначе — например, не существуй Святого вовсе или знай его Дикки Тремейн только из утренних газет, — никакой проблемы не возникло бы. А если вы скажете — ну и подумаешь, ничего сложного здесь нет, — то будете неправы, исходя из самых элементарных принципов психологической арифметики.

Есть порода людей, у которых верность преобладает над инстинктом, которые способны при необходимости подняться над ограничениями банальной логики. Дикки Тремейн был одним из них. Не увидев во вставшей перед ним проблеме ничего простого, он решил ее по-своему.

«Да, она преступница. С другой стороны, если уж на то пошло, то я тоже — хотя и не такой, как она считает, — размышлял он. — Она грабит тех, для кого это не станет большой потерей, и если как следует изучить их дела, они, скорее всего, окажутся не слишком чистыми на руку. Фактически ее можно поставить на одну доску с нами — за исключением того, что она не передает девяносто процентов добычи на благотворительность. Но это наши личные сентиментальные устремления, сути дела они не меняют. Вот Хиллоран — настоящий негодяй, и я буду рад стать свидетелем его падения.

Загвоздкой остается покойный Джон Л. Морганхейм — похоже, его Одри все-таки убила. Однако и у нас руки в крови — тут все дело в том, из-за чего она пролита. В то же время про смерть Морганхейма ничего толком не известно, и у меня нет времени выяснять.

В романах героини всегда невинны, а если и нет, у них обязательно есть на то железобетонная причина. Но пусть книги не сбивают меня с толку. Я достаточно повидал, чтобы знать: все это в основном старомодная чушь. Буду смотреть на вещи здраво и беспристрастно и либо найду ответ, либо свихну себе мозги. Потому что…

Потому что, по сути, я фактически поклялся Святому довести дело до конца. Он давал мне шанс выйти из игры, если хочу, но я не стал. Я отказался все бросить и сам вырыл себе гибельную ловушку, так что выбираться с боем теперь тоже придется самому — и нечего жаловаться…»

События после ссоры с Хиллораном ситуацию не упрощали. На следующее утро тот заявился с извинениями. Тремейн, разумеется, тоже был там. Хиллоран сердечно пожал ему руку, громогласно заверил, что не испытывает к нему ни малейшей вражды и что сам был виноват, так глупо напившись, а затем пригласил их с Одри в ресторан. Не было бы ничего удивительного, если бы Дикки купился; то, что он сделал вид, будто принял все за чистую монету, никого не касалось.

Однако за обедом он стал внимательно наблюдать за Хиллораном, когда тот не видел, и время от времени замечал в его взгляде странное погружение в свои мысли, что только подтверждало опасения. Это случалось лишь изредка и продолжалось не более секунды, тут же утопая в новом щедром потоке добродушия, так что менее предвзятый наблюдатель мог бы решить, что ему померещилось. Однако Дикки все понял — с Хиллораном будут проблемы.

Тогда же они обсудили и вмешательство Святого. Решение приняла Одри.

— Кем бы он ни был, — сказала она, — я не собираюсь пугаться опереточных угроз. Мы потратили шесть тысяч фунтов на наживку! Только жалкие трусы сдаются без боя. Кроме того, рано или поздно этот Святой должен переоценить свои силы — возможно, время как раз пришло. Мы будем в открытом море, со своей отборной командой, из которой ненадежна разве что пятая часть. Это дает нам преимущество четыре к одному. Не понимаю, что может сделать Святой, — разве что снарядить собственный корабль и устроить настоящее сражение. Я считаю, мы должны продолжать, только с удвоенной бдительностью.

Аргумент был неоспоримый. Все трое — Тремейн, Хиллоран и Одри — без лишнего шума выехали из Лондона, чтобы прибыть на место за двенадцать часов до гостей. Накануне отправления Дикки снова остался наедине с девушкой.

— Ты веришь извинениям Хиллорана? — спросил он.

— Ни