Особенности эльфийской психологии (авторская версия) - Татьяна Патрикова

– Даже если ты меня сейчас попытаешься придушить из-за своей глупой иррациональной ревности, я все равно отпрошусь у ректора и пойду, – голос его в этот момент звучал отстраненно и бесцветно. А потом он снова отвел в сторону глаза и пробормотал. – У мелкого день рождения. Мать звонила. Сказала, что ждут.

Мне стало стыдно. Впервые, чтобы так сильно и окончательно. Еще никогда я не сознавал свою вину так остро. Но сейчас… я, правда, был виноват перед ним. И не знал, что с этим делать. А он смотрел в сторону окна и молчал. И от этого было еще хуже. Еще неприятнее. И что теперь? Может, извиниться? Наверное, это был самый верный вариант. Но беда в том, что я никогда этого не умел, в смысле, извиняться. Слишком редко был вынужден делать это. Почти никогда. Да и разве хватит тут одного простого слова 'прости'? И тут я вспомнил, что он сказал нам о своей семье, когда потушил своим артефактом Звезду Имрага. И во мне снова проснулась злость. Но на этот раз не на Андрея, на них, тех людей, которых он называет своими родителями.

– Она спрашивала, один ты придешь или с кем-то? – спрашиваю, а сам стараюсь поймать его взгляд, но он все еще смотрит мимо меня, за окно.

– Спрашивала, – он горько усмехнулся и все же соизволил посмотреть на меня.

– Прекрасно, – стараюсь вести себя как можно спокойнее, словно не произошло ровным счетом ничего неординарного. Словно так и должно быть. – В таком случае, я иду с тобой.

– Что? – в его голосе я не слышу открытого возмущения моим заявлением, поэтому позволяю себе улыбнуться, и поясняю.

– Я мерцну для тебя в любую девушку, какую только пожелаешь. Пусть посмотрят, каким успешным и самодостаточным ты стал, и пожалеют, что когда-то прогнали тебя из-за своих собственных комплексов.

– Это не комплексы, Ир, – он неуверенно, почти робко мне улыбается. – Это защитная реакция. Ты ведь даже понятия не имеешь, как в этой стране люди жили каких-то двадцать лет назад.

– То есть ты не возьмешь меня с собой, чтобы утереть им всем носы? – использовав подсказанную его переводчиком расхожую фразу, уточняю я.

Он молчит. Потом, через какое-то время, меняется в лице и весело спрашивает:

– А если я, по ходу, тебя с девчонкой перепутаю и внаглую зажму в каком-нибудь темном уголке?

Я улыбаюсь. Отчего-то не сомневался, что он спросит о чем-нибудь таком. У меня вообще впечатление, что у них тут межличностные отношения – самая расхожая тема для шуток. Пошлых и не очень. И Андрей явно склонен иногда откровенно пошлить. Но, как ни странно, этим утром меня это даже не раздражает, напротив, хочется ответить ему так же легко и непринужденно и с неизменным коварным подтекстом, который может означать многое, а может не значить ровным счетом ничего.

– Ты сначала зажми, а там уже посмотрим, что получится.

– Неужели так понравилось со мной целоваться?

Вот… гад, так и знал, что припомнит. Но мне хочется ошарашить его, поэтому говорю то, что, возможно, не рискнул бы сказать никому другому.

– Не стану врать. Понравилось.

– Ир, ты меня пугаешь, – говорит он в шутку. Но отчего-то именно в этот момент переводчик подсказывает еще одну известную в этом мире фразу – 'в каждой шутке есть доля шутки', мне требуется несколько секунд, чтобы в полной мере осознать её подтекст. Любопытно.

– Не обольщайся! – бросаю и с силой толкаю его в плечо, давая понять, что девушка я в мерцании или парень, не имеет принципиального значения, если не захочу, то сумею не просто оттолкнуть, но и прибить. Чего бы мне, честно признаюсь, не хотелось. Но он прекрасно понимает, на что я намекаю. Поэтому отступает на шаг и улыбается.

– Авантюрный ты, Ир, а еще приставучий. Мне даже жалко барышню, в которую ты влюбишься и продыху не дашь.

– С чего бы это тебе её жалеть?

– Собственник ты. Даже меня ни на шаг от себя отпустить не хочешь, а ведь мы с тобой даже не друзья-приятели, что уж говорить о девушке, которую ты будешь оправданно считать своей.

Мне от этих слов становится холодно и мерзко на душе. Улыбка сама сползает с губ.

– Почему? – слово вырывается до того, как я успеваю себя остановить.

– Что почему? – Андрей растерянно моргает, а я пытаюсь понять, почему мне так обидно, нет, не столько обидно, сколько грустно от его слов. И тоскливо. Давно такого не испытывал. В последний раз на первом курсе, когда всерьез скучал по своей неугомонной семейке. Но сейчас-то из-за чего?

– Почему мы не друзья, – спрашиваю в лоб. Теперь уже, наверное, нет смысла таиться. Мне хочется знать, что он ответит, понять, что он чувствует.

– А черт его знает, – неожиданно объявляет Андрей и лохматит себе волосы на затылке. А я тем временем потрошу переводчик на предмет знаний о только что упомянутом 'черте'.

– Дамск, – говорю, выслушав ответ симбиота.

– А? – Андрей выглядит озадаченным.

– У нас мифическое существо, по умолчанию повинное во всех проблемах и негативных переживаниях, называется дамск. Переводчик утверждает, что ваш 'черт' является его эквивалентом.

– Понятно, – Андрей, не стесняясь, вытягивает руки вверх, тянется, а потом, обойдя меня, плетется к холодильному шкафу. Я совершенно непроизвольно вздыхаю и усаживаюсь на стул.

– Сегодня твоя очередь готовить завтрак, – замечаю, глядя, как он зарывается в белоснежную утробу ледяного монстра чуть ли не на полкорпуса.

– Да я уже понял, что кто-то без моего ведома решил тут свою очередность ввести, – откликается он и вытаскивает что-то из отделения, которое называется морозилка. Взвешивает на руке.

– Если тебя это так раздражает… – начинаю я, чувствуя, что мне снова обидно и злиться хочется.

– Что-то ты снова нервным стал, – роняет Андрей, не оборачиваясь, и идет к плите. – Снова в этом своем пограничном состоянии, которое, как я понял, у мерцающих оправдывает все, даже природный сволочизм?

– Я не сволочь, – знаю, что звучит странно и даже в чем-то по-детски, но обида в груди разгорается с новой силой. И я сам не знаю, что с ней делать.

– Тогда, я как психолог, могу поставить вам, сударь, – он поворачивается ко мне и тыкает в меня тем, что он достал из морозилки – чем-то буро-бордовым и помещенным в целлофановый пакет, – только один диагноз, – и снова улыбается от уха до уха. Шутит. Отчего же это мне совсем не смешно?

– И что же это, гер доктор? – тяну, искусно разыгрывая легкий тон.

– Недотрахит.

– Э? – переводчик не срабатывает. Похоже, это какое-то сложносоставное слово, которое не только в местном словаре не встретишь, но и в обиходном сленге оно встречается не так часто. Или он сам только что его придумал.

– Секса тебе надо. И побольше, побольше…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});