Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

Тимофей заметил, как его подельники после этих слов зашептались, и поспешил ответить.

– Что он может гарантировать? Он вообще в Орше! Потом скажет, что он ничего нам не обещал! Пусть прибудет сюда и лично нам прогарантирует!

Кирпичников победно посмотрел на товарищей и заявил:

– Ему ехать сюда несколько дней, так что ничего у них не выйдет. Их гарантиям верить нельзя, а самого царя здесь нет.

Он подошел к сидящим на полу заложникам и наклонился к графине Брасовой и сообщил с ласковой издевкой:

– Так что придется вашему папочке перестать быть царем. Поцарствовал, и хорош. Теперь народ будет править.

Тимофей приблизил свое лицо к лицу графини, и та с отвращением отвернулась, ощутив вонь из его рта. Кирпичников схватил ее за щеки и повернул к себе. Георгий бросился на защиту матери, но главарь захватчиков отбросил его небрежным жестом. Мальчик поднялся с пола, вновь кинулся к Тимофею, но тот поймал мальчика за шиворот и держал его на расстоянии вытянутой руки.

Кирпичников вновь приблизился к лицу Натальи Сергеевны и зашипел:

– Сейчас ты подойдешь к двери и крикнешь, что ты требуешь отречения императора. Пусть ему передадут.

Графиня Брасова яростно мотнула головой и вырвалась из хватки.

– Я никогда этого не сделаю!

Тимофей рассмеялся и тряхнул Георгия.

– Сделаешь. Иначе сыну твоему не жить.

Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года

– Я, государь император Михаил Второй, гарантирую вам, что если вы отпустите заложников живыми и невредимыми, то вам будет сохранена жизнь и свобода.

Я стоял у баррикады, которая перегораживала вестибюль, глядя на приоткрытую дверь малой тронной залы. Не вести переговоры с террористами? Вот пусть тот, кто это говорит, окажется в ситуации, когда эти самые террористы захватили и обещают убить его семью! Мне нужно вызволить их, а потом я займусь захватчиками. Всерьез займусь. Я обещаю им жизнь и свободу, но любить их я не обещаю. Жизнь и свобода может быть разная, порой такая, что живые, что называется, завидуют мертвым.

– Эй, царь! – в проеме двери на секунду показалась и вновь скрылась голова человека, который издевательски прокричал, прячась за косяком: – Отрекайся подобру-поздорову! А не то твои жена и сын будут убиты! Это говорю тебе я – Тимофей Кирпичников!

Я чуть не взвыл. «Первый солдат революции!» Даже в этой истории он умудрился проявить свою сволочную натуру. И это очень плохо, поскольку отморозок он полный. Значит, не договоримся.

Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Тимофей, смеясь, отошел от двери.

– Теперь он у нас в руках!

Неприятно удивившись факту наличия царя в Гатчине, Кирпичников, поразмыслив, пришел к выводу, что это даже и лучше. Вряд ли император выдержит издевательства над его семьей, а значит, успех их миссии гарантирован!

Тем более что будь царь в Орше, Тимофей вряд ли смог бы долго удерживать дисциплину в свой революционной шайке, и уже этой же ночью ему бы пришлось не пленников караулить, а своих подельников, чтобы не разбежались. Они вон и сейчас недовольно зыркают на него, а что было бы ночью!

Ну, ничего, все вроде на мази, все получится! Царь здесь, семейство его вот в углу сидит, да и трон здесь. Ухмыльнувшись, он вновь подошел к графине Брасовой и задушевно сообщил:

– Если ты, курица великокняжеская, думаешь, что мы тебя отпустим, то ты ошибаешься. – Он внезапно нагнулся к ней и, вновь схватив за щеки, плюнул ей в лицо. Сбив ударом с ног бросившегося на него мальчика, заорал ей в прямо в глаза: – Я тебя расстреляю прямо вот здесь, у трона вашего проклятого! И тебя расстреляю, и муженька твоего, и сыночка! Всех вас, кровопийц, убью!

Тимофей Кирпичников ударил женщину, и она упала на пол с окровавленным лицом. Георгий страшно закричал, и тут неожиданно подал голос Пажетных:

– Ты это, Тимофей, может, оно ну его, это дело-то? Может, пусть его, выпустим их, да и сами уйдем подобру-поздорову, значит. В Царском Селе их же всех отпустили, ты говорил. Так, может, и нам…

– Да ты что! – Кирпичников буквально взорвался. – Как можно отпускать всю эту царскую сволочь?!

– Слушай, достал ты уже со своими бредовыми лозунгами! – вмешался в спор матрос Тарасенко. – Мы сюда шли не погибать зазря. Товарищ Керенский, отправляя нас сюда, ставил задачу захватить вокзал и не дать перебросить войска с фронта для подавления революции в Петрограде. И мы пошли. Ты настоял на этой акции. Но на расстрел царя и семьи мы не подряжались. Ладно еще царя, но бабу с дитем я стрелять не согласен!

Кирпичников тяжело дышал, глядя на своих подельников, затем кивнул и процедил:

– Можете их не стрелять. Я сам это сделаю.

Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года

– Эй, в тронной зале! Предлагаю вам сделку!

Я отнял от губ рупор и прислушался. В помещении за дверью явно что-то происходило, звучали какие-то крики, шел какой-то спор, и я посчитал нужным бросить на чашу весов свои пять копеек.

– Если вы отпускаете заложников живыми и здоровыми, то я выплачиваю вам сто тысяч рублей золотом! СТО ТЫСЯЧ! ЗОЛОТОМ!

Ставлю рупор на мешок с песком и делаю знак приготовиться к штурму. Группа самых опытных бойцов приготовилась к атаке и лишь ждала команды. А я ждал подходящего момента.

Из-за двери показалась голова в матросской бескозырке.

– А не обманешь?

Похоже, не все там такие уж и идейные. Может, на этом и удастся сыграть.

– Я обещаю. Если всех отпустите