Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

на развитие событий, и сейчас столица хоть и находится в хаосе, но это скорее анархический хаос, чем революционный.

В этом плане меня очень радовала своевременная гибель Керенского, который мог повлиять на события вообще и на разговор Милюкова с Родзянко в частности. Революция лишилась одного из главных возмутителей спокойствия, что открывало дополнительные возможности для меня. В общем, Керенского больше нет, а появления в России Ленина с Троцким я уж как-нибудь не допущу.

А потому думать нужно о будущем, о моих действиях по прибытии в Гатчину, куда мы решили садиться как для дозаправки, так и для того, чтобы узнать новости из столицы, да и вообще сориентироваться в происходящем в стране. А уж потом можно и перелететь в сам Петроград, благо команду Кутепову взять под контроль летное поле и подготовиться к прибытию аэроплана с царем-батюшкой я дал.

Кстати, Горшков настоял еще на одной промежуточной посадке в Витебске. Как по мне, эти шесть десятков километров подскока ничего не решали в плане безопасности, но Георгий настаивал на дозаправке и осмотре машины. Конечно, лучше было бы сесть где-нибудь в Великом Новгороде, но, не зная ситуации там, я опасался возможных неприятностей (все-таки это уже непосредственная близость к бушующему Петрограду), а про посадку в Пскове говорить пока и не приходилось.

И не потому, что там был генерал Рузский. Он-то как раз сидел в кутузке вместе с генералом Даниловым, взятый под арест резко прозревшим генералом Лукирским, который был генералом-квартирмейстером Северного фронта и, видимо, на этой почве сговорился с Лукомским. Вопрос был в том, что мероприятия по выявлению и ликвидации мятежа шли в Пскове полным ходом, и мне не очень улыбалось прибытие туда во время активного противостояния.

В любом случае теперь я мог рассчитывать на быструю переброску в Петроград частей Северного фронта, что давало возможность начать насыщать столицу войсками уже с 1 марта. Кутепов докладывает о полной деморализации революционной части петроградского гарнизона и прогнозирует отсутствие реального сопротивления вступающим в город частям. Хотя если с Милюковым и Родзянко удастся договориться, то прибытие войск уже будет не таким критическим для восстановления порядка.

Я вздохнул, глядя в иллюминатор. Не могу я сейчас разогнать и перестрелять всю это сволочь, хотя и очень хочется. Ничего, политика, как известно, это искусство возможного и продукт компромиссов. Сначала нужно укрепить власть и увереннее усесться на троне, а затем потихоньку найдет награда каждого. Уж я не забуду ничего и никому. Ни хорошего не забуду, ни плохого. Равно как и не забуду роль каждого в известной мне истории, пусть даже в этой реальности у человека не будет возможности нагадить. Я буду всегда помнить о том, что у него просто не было такой возможности, но он это сделал и сделает в будущем, если такая возможность у него появится.

Кстати, я перед вылетом распорядился Лукомскому вызвать в Петроград ряд генералов и офицеров, о заслугах и качествах которых я знал из известной мне истории. Как говорится, нечего добру пропадать, нужно использовать способности каждого. Кто-то получит повышение и отправится на фронт, кто-то получит приказ начать формирование новых частей или переформирование существующих.

Не следует забывать о том, что идет война, и будет идти она минимум год, хотя Германия не получит в этой истории ни украинского хлеба, ни передышки на Восточном фронте. Так что с нашими заклятыми союзниками по Антанте мы их додавим.

А пока нужно прибыть в Петроград и ликвидировать смуту в империи. Вопросы будем решать по мере их поступления.

Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Встречал меня на аэродроме генерал Кованько, и мне сразу бросилась в глаза его крайняя обеспокоенность.

– Здравия желаю, ваше императорское величество, – козырнул он.

Я козырнул в ответ и спросил с беспокойством:

– Здравствуйте. Что случилось, Александр Матвеевич?

Тот явно не знал, как мне сказать какую-то большую неприятность.

– Ваше императорское величество, – наконец решился старик. – Ваша семья захвачена.

Гатчина. 28 февраля (13 марта) 1917 года

– И наши требования просты – отречение нового царя и передача власти в пользу народа!

Кирпичников, прокричав это, сплюнул и отошел от окна в глубь залы. В углу нижней тронной залы Павла I сидели бледные жена и сын нового императора, и Тимофей считал себя хозяином положения. Он покажет всем этим перебежчикам и предателям дела революции, как нужно делать дела.

Все эти мерзавцы, все эти политиканы опять продались тиранам, заговорили, заболтали революцию, вместо настоящего дела занимаясь митингами и заседаниями. Вместо того чтобы расстреливать всех кровопийц, этих надменных аристократов, жирных купцов и ненавистных Кирпичникову офицеров, вся эта шайка-лейка делила портфели и заседала, заседала, заседала без конца. Все эти говоруны ни на что не способны. В этом Тимофей убедился окончательно.

Однако его попытка примкнуть к Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов также не принесла ожидаемого удовлетворения, поскольку, как он убедился, «работа» Петросовета отличалась от «работы» депутатов Госдумы лишь большим количеством народу, значительно большим количеством шума и выступающих и значительно меньшим количеством порядка. Но понаблюдав за происходящим, Тимофей понял, что Петросовет вовсе не стремится прийти к власти, стараясь сделать так, чтобы власть взял Временный комитет Госдумы, с тем чтобы продолжать лишь критиковать и расшатывать положение, но ни в коем случае не желая брать на себя ответственность за решительные действия.

Приняв участие в двух эксах и одном расстреле буржуев, Кирпичников вдруг получил выговор от руководства Петросовета, которое запретило экспроприировать и расстреливать лишь на основании классового чутья и веры в светлое будущее. С такими «товарищами» Кирпичникову было явно не по пути. Не так он себе представлял революцию, стреляя вчера в спину штабс-капитану Лашкевичу, не так!

Тимофей сплюнул на подножие трона.

Только активные действия, только напор, только террор могут заставить царизм отступить. Только нож у горла, а не спор, в котором иезуитские умы сатрапов царя имеют все преимущества. Только пролетарский булыжник может заставить заткнуться всех этих говорунов.