Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

есть реально признает его право такие повеления отдавать, а свою обязанность их исполнять. Кроме того, вопрос присяги ставит ребром и вопрос их лояльности новому царю. Если они принимают присягу, тогда фактически революции конец и все переходит в фазу торгов и переговоров. Если же нет, тогда ситуация перейдет в фазу военного противостояния.

А в этом варианте Родзянко не видел ничего хорошего, поскольку на стороне Михаила Второго будут закаленные в боях части, а на стороне Госдумы лишь толпа, одетая в солдатские шинели и матросские бушлаты, норовящая разбежаться при первых же выстрелах. С воцарением Михаила революционеры лишились своего главного оружия – агитации. Теперь трудно рассчитывать на то, что прибывшие с фронта части удастся распропагандировать и разложить. Совершенно очевидно, что прибудут части, максимально мотивированные обещаниями нового царя и, что называется, заряженные на победу. Нельзя сказать, что город будет взят без сопротивления, но бои вряд ли продлятся долго, Родзянко это прекрасно понимал.

Фактически единственным шансом, на который уповали революционеры, была упертость и недоговороспособность Николая Второго, который ни за что не согласился бы идти ни на какие уступки и ни на какие реформы. Он мог, правда, приказать подавить восстание силой, но тут заговорщики рассчитывали на эффективность агитации среди недавно набранных по деревням новобранцев в запасных полках и на то, что с возглавляемых генералами-заговорщиками фронтов части отправляться не будут вовсе или их отправка будет затянута до тех пор, пока не будет все решено.

Причем ситуация сначала была даже лучше, чем они могли себе представлять, планируя это дело, поскольку столичные власти внезапно оказались растеряны и парализованы страхом, фактически отдав Петроград в руки революции. Однако с воцарением нового царя ситуация резко менялась.

Конечно, сейчас возникал вопрос с приведением к присяге войск и гражданского населения, но и тут Родзянко сомневался, что большинство даже в столице присягнет лидерам революции, поскольку есть конкретный новый царь, который что-то обещает, и есть разномастная публика, именующая себя революционной властью, но которая не может ни о чем договориться даже между собой. И что будет из этой революционной власти, и кто это будет – бог весть. В таких условиях большинство или присягнет Михаилу Второму, или просто затаится в ожидании того, чем это все закончится.

Так что в этом плане у Михаила Владимировича Родзянко никаких особых иллюзий не имелось.

Тем более, если рассмотреть вопрос в контексте того, что если они не примут завтра присягу, если они не соберутся на заседание, если они не выберут некое верное ему народное правительство (что это такое, опять-таки?), то он (император) просто объявит их изменниками, не желающими принимать нужные народу законы и не желающими выбирать народное правительство, о котором они сами так много кричали и которое требовали.

А то, что они требовали «ответственное министерство» (ответственное именно перед ними самими), а отнюдь никакое не народное правительство, уже никому не интересно. Похоже, Михайловичи, или кто там стоит за императором на самом деле, считают, что загнали революцию в угол. И сформулировали они свой ультиматум в Манифесте о воцарении совершенно ясно и неприкрыто:

«Лица, отказывающиеся от принесения присяги Нам, равно уклоняющиеся от принесения присяги или препятствующие верным Нашим подданным приносить присягу Нам, объявляются изменниками. Изменники лишаются всех титулов, званий, наград, имущества и подлежат суду». Коротко, ясно и предельно доходчиво…

Тут в дверь кабинета Родзянко постучали, и в помещение вошел Милюков. Михаил Владимирович встретил гостя мрачным, но в то же время и настороженным взглядом. Милюков в последние сутки демонстрировал все большую дистанцию от дел Временного комитета Госдумы и явно был себе на уме.

– Что вы хотели, Павел Николаевич? – Родзянко демонстративно сухо встретил коллегу по Государственной думе.

Милюков, не спрашивая позволения, присел к столу и, откинувшись на спинку, иронично смерил Михаила Владимировича взглядом.

– Вы зря пыжитесь и совершенно напрасно стараетесь меня уязвить, дорогой мой Михаил Владимирович! Мы с вами сейчас в одной лодке и можем вместе выйти сухими из той трясины, в которую мы по вашей милости угодили.

Родзянко вспыхнул:

– По моей милости? Что это значит? Извольте объясниться, милостивый государь!

– Охотно. – Милюков кивнул. – На улицах погромы, вызванная вами на раздачу хлеба толпа, как и прогнозировалось, пошла громить все подряд в поисках хлеба. Мы утратили всякий контроль за событиями, и петроградского гарнизона больше не существует, поскольку каждая казарма превратилась в поле митинговых страстей, где редко когда не доходит до мордобоя и стрельбы. Выстрелы, которые вы сейчас можете слышать на улицах, это вовсе не бои с царскими войсками, как вы могли бы подумать. К местам, которые контролируют верные императору силы, наши революционные солдатики стараются вообще не подходить. Они стреляют друг друга, сбившись в самоуправляемые отряды, фактически шайки, они колесят по городу и грабят все подряд, нападая на другие отряды или защищая награбленное добро от таких же экспроприаторов, как и они сами. В общем, могу констатировать, что в Петрограде воцарилась анархия. Пир во время чумы. А чумы, кстати, никакой и нет, оказывается. Чумы нет, но есть царские войска, которые все ближе к городу…

Тут тяжелый гул моторов прервал их. Глянув в окно, они увидели, как мимо стекол кабинета падают с неба какие-то большие листы бумаги. Распахнув рамы, Родзянко подобрал упавший на подоконник лист и увидел, что это был тот самый Манифест о восхождении на престол, который он только что читал. Тысячи листов с Манифестом кружились в воздухе, падали на землю, подбирались с земли или ловились в воздухе. А над Таврическим дворцом плыл величественный «Илья Муромец», из бомбовых люков которого выбрасывались все новые и новые бумажные вихри. Толпа у дворца зашумела, и Родзянко с раздражением захлопнул окно.

Взглянув на упавший лист, Михаил Владимирович увидел, что на обороте Манифеста есть какая-то надпись крупными буквами. Приглядевшись, он прочитал:

«Сохраняйте спокойствие. Верные императору войска входят в Петроград».

Родзянко выругался, а Милюков, хихикнув, вдруг продолжил свою речь:

– Однако все это пустяки, я к вам, Михаил Владимирович, заходил совсем по другому делу. Дело в том, что сейчас