Колоски - Елена Евгеньевна Павлова

метр восемьдесят роста, но на самбо пять лет отзанимался — в ближнем бою близорукость не помеха. Но очки снять каждый раз забывал.

Любую прочую музыку он переносил вполне спокойно, и попсу, и эстраду, особенно же любил классику и рок. Любимые радиостанции — «Эльдорадио» и «Наше радио», их он всё время и крутил во всеуслышанье через динамики на крыше, сидя в ларьке звукозаписи на окраине старого парка.

В армию его взять даже не пытались, с его-то близорукостью, но он сам написал заявление и честно отработал санитаром в больнице в качестве альтернативной службы, чем маменька и успокоилась. А то — как же? Её сын — ЕЁ сын! — и не служил? Разве можно? Нужно быть настоящим мужчиной, и т. д. и т. п., за двадцать лет наслушался, спасибо. На «настоящем мужчине» маменька была повёрнута, как шуруп. С резьбой, уходящей в бесконечность. А так — все довольны. В больнице не остался, хоть и звали, видимо — понравился. Вместо больницы нашёл себе через знакомых это место в жизни и пейзаже и был теперь почти счастлив. Счастье ведь слабо зависит от внешних обстоятельств, это внутреннее состояние, оно либо есть — либо нет. Можно иметь всё, и деньги, и здоровье — и чувствовать себя несчастным, так уж странно люди устроены. Да, летом ларёк раскалялся на солнце и превращался в душегубку, а зимой даже печка-трамвайка не позволяла снять пуховик и перчатки, но Артёма всё устраивало. Главное, чтобы очки не замёрзли, остальное он мог пережить.

Бешеный спрос на диски, естественно, отсутствовал, а сигаретами и зажигалками хозяин торговать не желал, поэтому времени для чтения у Артёма было завались. Да, он прекрасно понимал, что ларёк этот — всего лишь прикрытие для каких-то совсем других дел его владельца — и что? Ему-то какое дело? На сигареты, хавку и книжки зарплаты хватает, одежда и обувь при такой работе страдают мало, а модником Артём никогда не был. И вообще, меньше знаешь — крепче спишь.

В парке частенько бегали всякие «толкинутые», и ролёвки устраивали, правда, коротенькие, на день, и готы попадались. Артём с парой дам даже зазнакомился, но быстро остыл — крышу им всем чинить надо! Одно дело — читать, ну, поиграть, но в нормальной жизни вести себя, как… даже и слова-то не подобрать! Как дура, даже не фэнтезийная, а фантастическая! Ну, Валентина ты по жизни, так о чём же ты думала, когда себя Валиелью обзывала? Валиель и Валидуб. И валидол. Вали всё, везде и на всех, чего мелочиться? И требовать, чтобы Артём её всё время так называл — он тоже псих, что ли? В автобусе к своей девушке: «Валиель!» — и все, как на идиота оглядываются. Ну-ка на фиг! Но она решила его приобщить к великим тайнам и потащила знакомить со своей компанией. Артём пошёл со слабой надеждой встретить хоть кого-то адекватного — увы, не сбылось. Окончательно одурев от диких имён, он кому-то там представился, как «принц гномов Ура'горн! сын Ура'мартена! и Ой'ё'домны!», и был с позором изгнан из высшего общества, чему несказанно обрадовался. А готка Мэри «хранила скорбную тайну своей жизни»: молчала, как рыба об лёд, но если намазанный чёрной помадой ротик открывался — туши свет! Она не говорила — она мрачно вещала, как Мизери из мультсериала «Руби Глум». Артём из кожи лез поначалу, пытаясь её развеселить, потом стал подозревать, что ей просто сказать нечего, кроме всякой тоскливой чуши, потом уверился в этом и вполне успешно сбежал. Нет, знакомые остались, но близко он уже ни с кем не сходился, только книжками с парой человек продолжал обмениваться, а то никакой зарплаты не хватит, если все новинки покупать самому.

И от того, что ему прошлым летом с выпученным глазами рассказывали, просто отмахнулся. Ага, в парке посреди города — портал, а в нём эльфов стада, прямо кишат — щщазз, уже верю и весь пищу! Скушай глицин, зайка моя, запей литром валерьянки — и в постельку. Не помогает? Микстура Кватера — прекрасная вещь, у меня мама пьёт, принести? Всё, Валиель, вали свою ель, а от меня отвянь. Мне моих тараканов хватает, своих паси сама. Вон, дядя Фёдор, бомжик местный, вчера всем и каждому рассказывал, что среди ночи у помойки заключил сделку с дьяволом! Просил-то, конечно, владыкой всего мира сделать, но дьявол мелкий попался, сказал, что этого не может, зато за три капли крови научил дядю Фёдора понимать язык зверей! А это вам не хрен собачий! Это их, этот… язык! С таким-то умением — совсем из него полезный член общества получается! Теперь в зоопарк устроиться можно, переводчиком со зверячьего!

Каждый сходит с ума по-своему.

Сегодняшний день сулил стать копией вчерашнего, только книжка сегодня была другая, да погода похуже. За тощего парнишку-гота, сидящего на скамейке, глаза идущего на работу Артёма зацепились совершенно случайно. Но как зацепились, так и отцепились. Вроде бы. Тем более что скамейка стояла для взгляда неудобно, видно её было только из правого угла ларька, да ещё и нагнуться надо почти к самому прилавку…. Та-ак… Артём поймал себя на том, что вот сейчас, впервые за год, заинтересовался тем, где же эта скамейка стоит и как её из ларька увидеть! Да-да, отойти в правый угол и нагнуться! И уже табурет задумчиво и непроизвольно как раз в правый угол переставляет и прилавок расчищает, чтобы локтем опираться удобнее было. Оч-чень интересно! А там ли он ещё, этот псевдовампир? Сидит. Что же в нём не так? Почему он… будто выпадает из окружения? Слишком… аккуратный? Да нет, одет достаточно небрежно, и волосы растрёпаны. Слишком чистый? Так, стоп. А почему гот? Они всегда в чёрном, а этот, наоборот, в светлом! И странно сложенные наушники на голове, на золотистой полоске. Тогда откуда такое определение? Причём сразу? Накрашен по-готски? Ну, да, или брюнет, или крашеный, лицо явно набелено, глаза чёрным подведены, губы бледные. Выражение лица? Какое странное выражение… А-а, да он же «Наше радио» слушает, которое Артём пустил на динамики сразу, как зашёл в ларёк!

— В окошке жёлтой кассы опустит чёрт вуаль, и розы упадут на «Шмайсер»… — мечтательно пообещал «Ундервуд». У парнишки удивлённо вытянулось лицо. Или он так прикалывается? Можно подумать, никогда отечественного рока не слышал! Очень выразительное лицо, каждая эмоция сразу отражается. Жаль, далековато скамейка стоит для близоруких наших глазок.

Ну и что? Почему же за него так глаз цепляется? И кажется, что где-то его