Загадать желание - Ольга Кай

Легкий шелест в листве все больше напоминал музыку. Мне чудилась песня – грустная, что аж сердце сжималось, и слезы наворачивались на глаза. Слов не разобрать, но мелодичный напев плакал, рассказывая о чьей-то несчастной судьбе, несбывшейся любви. Шедшие впереди замолчали – видно, тоже прислушивались. Потеряв своеобразный ориентир, я ускорила шаг, опасаясь заблудиться в ночном лесу, и успокоилась, лишь увидев впереди два мужских силуэта.

Виктор оглядывался по сторонам, и когда лицо его освещала луна, можно было заметить, как тревожно напряжены скулы, сжаты губы.

– Что это? – шепотом спросил он. – Что это за звуки?.. Молчишь, Горыныч? Ну, молчи, молчи… Я по твоему лицу вижу, что эта прогулка тебе нравится не больше, чем мне… Скажи-ка, может, ты хочешь спросить меня о чем-то, а? Ну, спроси, пока не поздно. Может, хочешь узнать, кто из тех, кого ты считал другом, строил козни за твоей спиной?.. Нет, это тебе неинтересно. А узнать еще о Максиме? Или об Алексее Леопольдовиче?.. А его сын Леопольд? Я и о нем могу рассказать. Не так-то много, но парочку интереснейших фактов… Я ведь многое знаю, и многое научился видеть и понимать даже без слов! Спроси. Что ты хочешь узнать? О ком?

Ответом было молчание. Виктор усмехнулся.

– Я даже знаю, о ком. И знаю, почему ты молчишь: ведь я услышу, как ты врешь самому себе… Горыныч, куда ты меня ведешь? Кому пообещал мою жизнь? Ведь не раславскому воеводе…

Вздох. Отчаявшись разговорить Ариса, пленник умолк, и теперь смотрел прямо перед собой и слушал песню. Музыка стала другой, тоска и слезная грусть в ней сменились призывом: то ласковым, то настойчивым. Мужчины ускорили шаг, и Виктор более не оглядывался.

Деревья расступались, в просветах между ними блестела серебром обширная гладь озера. Мужчины не остановились на опушке, а я осталась в тени и, обняв руками ствол молодого клена, прячась за ним, смотрела, не в силах ни отвести взгляд, ни решиться выйти из спасительной темноты.

Белые силуэты, легкие и бесшумные, словно призраки, водили хоровод на широкой лужайке у воды. Не слышно было шагов, только музыка – дивная, зовущая…

Девичий смех звонким колокольчиком разбил тишину, и я вдруг поняла, что слова песни мне знакомы. И в хороводе под полной луной собрались вовсе не привидения.

Русалки танцевали, взявшись за руки. Их головы украшали пышные венки с белыми звездами ночных цветов, длинные волосы блестящими волнами взвивались и опадали в такт движениям. Простые белые платья до пят почти не скрывали изящных линий девичьих тел. В центре круга, укутанная пелериной светлых волос, стояла певунья с букетом голубых цветов в руке. Лица ее я не видела, и ощущала дикое желание выйти из тени, чтобы заглянуть в глаза той, чей чарующий голос разносился над озером и замершим ночным лесом.

Прижавшись щекой к шершавой коре, я изо всех сил пыталась не поддаться колдовству и остаться на месте. Хотя бы остаться, потому что убежать бы уже не смогла.

Арис и Виктор вышли из-под деревьев. Свет луны облил их, ярко обрисовав две замершие фигуры. Русалки оглянулись – одна, другая. Красавицы в легких платьях призывно протягивали руки, улыбались, смеялись, не прерывая танца… Горыныч разрезал веревку на руках Виктора, но тот вряд ли понял, что свободен. Он смотрел и смотрел на светловолосую певунью – просительно и жадно, и та словно услышала сквозь песню его мольбу. Качнулась, прижала к груди голубой букетик и – обернулась.

Изящный бледный профиль, черные омуты под ресницами. Протянутые руки. Губы едва шевелятся, но голос не смолкает, не становится тише, только новые нотки слышатся в нем: радость, страсть, обещание. Виктор вытягивает руки навстречу, улыбается и, не веря своему счастью, не сводя глаз с певуньи, делает первый шаг.

Русалки подбегают к нему, весело смеются, гладят по волосам, легонько касаются губами то его щеки, то пойманной ладони, и тут же со щебетом беззаботных пташек бросаются к Арису.

Тот отступает назад. Молча. Девицы окружают его, и на миг за призрачно-белыми силуэтами фигура Горыныча исчезает, словно растворяется, но… В голосах жительниц озера слышится издевка, насмешка. Взявшись за руки, они возвращаются в хоровод, оставив Горыныча одиноко стоять посреди луга. Кружатся, кружатся… Черный плащ Виктора мелькает среди их белых одеяний грязным вороньим крылом, но колдун счастлив, колдун улыбается, колдун танцует то с одной красавицей, то с другой, не замечая, как все ближе и ближе подходит к плещущемуся у берега серебру. А песня звучит все громче, и все больше в ней неудержимого восторга, невероятного, невыразимого счастья, и хочется окунуться в это счастье, хотя бы ладонью зачерпнуть…

Чьи-то руки схватили за плечи, я дернулась и тут только поняла, что давно уже вышла из-под клена и стою на влажной от недавнего дождя лужайке. И не увидь меня Арис, не останови – плясала бы сейчас в русалочьем хороводе, если б жительницы озера и вправду пустили меня в свой круг.

Брат Василины уже стоял по колено в воде, две длинноволосые красавицы, обнимая его, целуя, постепенно заводили колдуна все глубже и глубже. Я услышала смех того, кто несколько дней был нашим пленником, и тут же еще три русалки с веселым визгом прыгнули на него. Виктор не удержался на ногах, раздался громкий всплеск, вода всколыхнулась и скрыла баловниц-сестричек и их почти добровольную жертву.

Другие жительницы Прутка тоже уходили в воду, не обращая внимания ни на меня, ни на Горыныча. Только одна оглянулась на миг – та, что пела. Арис вздрогнул, дернулся, словно собирался побежать к ней, но сдавил до боли мои плечи и остался на месте. Последняя русалка нырнула, расплескав отражение полной луны, и песня стихла.

Озеро вновь было спокойным и светлым. Легонько покачивался камыш, ветер шептал в листве и мягко касался разгоряченной кожи, обдавая холодом. Арис смотрел на воду, словно ждал. Или хотел удостовериться.

– Он утонул? – спросила я.

Слова показались бессмысленными и чудовищно безразличными. Ведь здесь только что погиб человек.

– Наверное.

– Ты все-таки его убил.

Я отступила в сторону и сразу же замерзла. Знала ведь, что у моего спутника весьма гибкие моральные принципы, но по-настоящему не могла представить себе, чтобы Арис действительно перерезал горло беспомощному пленнику. А теперь вот думала, что так, пожалуй, было бы честнее, чем отдать колдуна на потеху русалкам. Убить, но чужими руками. И ведь очарованный Виктор даже не понял, что со счастливой улыбкой идет навстречу собственной смерти…

Ветер волной пробежал по траве, шурхнул камышом, всколыхнул ровную поверхность озера, над которой показалась тонкая девичья фигура.

Обнаженная русалка медленно выходила из воды. В руках она держала небольшой берестяной сундучок. Остановилась у самого берега, улыбнулась, наклонив набок голову, и я вдруг поняла, что уже видела это юное капризное личико – далекой ночью в Заповедном лесу. Перед нами стояла тогдашняя жалобщица Ульяна, из-за которой Арису пришлось отдать в залог свое имя.

– Здравствуй, змеиный брат. Или дядюшкой лешим тебя называть?

Горыныч не ответил на приветствие: подошел, взял сундучок из ее рук.

– Что там?

– Откроешь – узнаешь, – она хихикнула, кокетливо прикрыв рот ладошкой. – Погоди только, не здесь. Сперва от берега уйди.

Арис, уже собравшийся повернуть нехитрый запор да поднять крышку, поудобней перехватил сундучок.

– А если мне не понравится то, что я найду? – спросил он.

– А тебе разве обещали, что понравится? – русалка передернула плечиками, отбросив длинные волосы. – Но я думаю, ты не останешься в обиде. Правда-правда. И… забери это.

По ее жесту вода вынесла на берег малюсенькую тряпичную куклу. Ту, с которой разговаривал Виктор.

– Нам оно не надо. Ему теперь тоже, – Ульяна кокетливо наклонила голову. – Спасибо тебе, змеиный брат! Такого веселого хоровода у нас уж давненько не случалось.

Снова смех и всплеск. Круги разошлись по воде. Арис наклонился, поднял куколку, позвал негромко:

– Василина!

Ответа не было. Придерживая одной рукой сундучок, Горыныч похлопал по карману, достал спички. Тряпичная малютка загорелась на диво быстро, словно и не промокла. Я старалась не смотреть – видела лишь рыжие блики огня на земле и на светлой рубашке сидящего на корточках человека. Но вот… догорело. Арис поднялся и медленно пошел прочь от озера. Лицо его казалось застывшим, глаза – черными, и невозможно было угадать, о чем он думает, что собирается сделать. Нахлынувший вдруг страх заставил меня отступить в тень и ринуться через лес прочь, подальше от озера.

– Стой! – неслось вслед. – Стой!

А в лесу глубокие тени переплетались с белыми силуэтами, сотканными из серебра лунного света, и деревья казались застывшими чудищами, готовыми вот-вот сцапать неосторожную путницу. Рядом послышался тонкий девичий смех, перешедший в хриплое карканье, и я остановилась, уже не уверенная, что все это мне лишь кажется.