Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Чего тебе, спрашиваю, нужно, арестантское отродье? — заругалась Чуньмэй. — Чего ты пальцем-то тычешь?

Циньтун рассмеялся.

— Кладбищенский сторож Чжан Ань пришел, — объяснил он наконец. — К хозяину, говорит, дело есть.

— Глядя на тебя, можно подумать, привидение явилось, — ворчала Чуньмэй. — Подумаешь, кладбищенский сторож! Почивают хозяева. Разбудишь — со свету сживут. Ничего, пусть у ворот подождет.

Циньтун удалился, а через некоторое время снова просунул голову в калитку.

— Сестрица! — окликнул он Чуньмэй. — Все спят?

— Вот арестант! — вздрогнула Чуньмэй. — Опять ворвался, напугал. Носится из-за пустяков, как неприкаянный.

— Но Чжан Ань ждет, — говорил Циньтун. — Поздно уж, а ему еще за город идти.

— Но не могу ж я их тревожить! Вон они как сладко спят. Скажи, чтоб подождал немного. А поздно, так пусть приходит завтра.

Их разговор услыхал Симэнь и позвал Чуньмэй.

— Кто там? — спросил он.

— Да вон Циньтун пришел. Чжан Ань с кладбища, говорит, прибыл, хочет с вами поговорить.

— Я сейчас выйду, — сказал Симэнь. — Подай-ка мне одежду.

Чуньмэй исполнила просьбу.

— А по какому делу Чжан Ань? — заинтересовалась Цзиньлянь.

— Он еще накануне заходил насчет поместья, — объяснил Симэнь. — Видишь ли, рядом с нашим кладбищем целое поместье продается, с землей. Вдова Чжао, владелица, просит триста лянов серебра, я же даю двести пятьдесят. Просил Чжай Аня поторговаться. Если он договорился, велю Бэнь Дичуаню с зятем отнести серебро. В поместье колодец с четырьмя скважинами. Если удастся пробрести это поместье, присоединю к своему. Построим там крытую галерею, обширный зал, насыплем декоративные холмы и разобьем парк. И будут в нем аллеи — сосновая и ясеневая, беседка у колодца, павильон для метания стрел, площадка для игры в мяч и все прочее. Ладно уж, пожертвую серебро, зато будет, где отдохнуть и развлечься.

— Да-да! Купи поместье, не пожалей серебра! — внушала Цзиньлянь. — И нам, как на могилы соберемся, будет где весело время провести.[441]

Симэнь ушел в переднюю половину, где его заждался Чжан Ань, а Цзиньлянь, поднявшись с постели, села перед зеркалом, чтобы напудриться и поправить прическу, после чего вышла во дворик с намерением выпороть Цюцзюй. Для этого Чуньмэй отправилась за Циньтуном.

— Я тебя за вином послала, почему ты холодное хозяину подала? — допрашивала служанку Цзиньлянь. — Для тебя в доме старших не существует. Что тебе ни тверди, ты все на своем стоишь. — Цзиньлянь кликнула Циньтуна: — Всыпь этой негодяйке десятка два палок, да как полагается.

Циньтун успел нанести с десяток ударов, но тут, на счастье, подоспела Пинъэр.

— Хватит ей и этого, — улыбаясь, уговаривала она Цзиньлянь.

— Ладно, довольно! Десять палок ей прощаю, — сказала Цзиньлянь слуге, а Цюцзюй приказала встать и земными поклонами поблагодарить Ли Пинъэр, а потом отпустила на кухню.

— Матушка Пань служанку привела, лет пятнадцати, — сказала Пинъэр. — Сестрица Вторая за семь с половиной лянов ее покупает. Просит тебя поглядеть.

Цзиньлянь и Пинъэр направились в дальние покои. Пинъэр посоветовала Симэню дать семь лянов. Новенькая получила имя Сяхуа, но не о том пойдет речь.

* * *

Тут мы оставляем дом Симэнь Цина и начинаем рассказ о Лайбао и приказчике У, которые везли подарки в столицу.

Как покинули они уездный центр Цинхэ, так каждый день выходили с зарею по чуть светлевшей тропе и шли на закате по буроватой темневшей пыли. Садились поесть, лишь изголодавшись, принимались пить, лишь изнывая от жажды. Ночью останавливались, на рассвете пускались в путь. А стоял в то время такой палящий зной, что от него плавились камни и металл. Продвигались путники с превеликим трудом.

Но сказ скоро сказывается. И вот добрались они, наконец, до столичных ворот Долголетия, нашли постоялый двор, где и заночевали. На другой день взвалили на себя вьюки и корзины с подарками и направились к мосту Небесной реки. Остановились у особняка государева наставника Цай Цзина. Лайбао велел приказчику У постеречь вещи, а сам, одетый в темное холщовое платье, приблизился к привратнику и почтительно поклонился.

— Откуда прибыл? — спросил привратник.

— Из уезда Цинхэ в Шаньдуне, — отвечал Лайбао, — от именитого Симэня. Его высокопревосходительству ко дню рождения подарки привез.

— Ах ты, арестант проклятый! — заругался привратник. — Жить тебе надоело, деревенщина! Подумаешь, какой там именитый Симэнь-Дунмэнь![442] Да над его превосходительством одна-единственная особа власть имеет, ему же подвластна вся Поднебесная. Никакой титулованный вельможа или сановник не посмел бы так себя вести перед его превосходительством. Так что убирайся, пока цел!

В привратницкой нашелся знакомый Лайбао.

— Это у нас привратник новый, — успокоил он Лайбао, — всего несколько дней служит. На него не обижайся, он тебя не знает. Если тебе к его превосходительству, обожди. Я дядю Чжая попрошу выйти.

Лайбао сунул руку в рукав и вручил своему знакомому узелок с ляном серебра.

— Мне-то ладно! — заметил тот. — Ты вон тех двоих одари. Без этого нельзя.

Лайбао вынул такие же узелки и передал каждому по ляну. У сердитого привратника на лице появилась улыбка.

— Раз из Цинхэ, обожди немного, — сказал он. — Пока с дворецким Чжаем повидаешься. Его превосходительство только что вернулись из дворца Драгоценного Знамения,[443] где свершалось моление и сейчас отдыхают в кабинете.

Наконец, вышел дворецкий Чжай Цянь. На нем были длинный из тонкого темного шелка халат, летние прохладные туфли и белые чулки. Лайбао удостоил его земным поклоном.

— Ты с подарками его превосходительству? — приветствуя слугу, спросил дворецкий. — Досталось тебе, должно быть, в пути?

Лайбао вручил Чжай Цяню перечень подношений, а слуга тем временем протянул ему два куска нанкинского шелка и тридцать лянов серебра.

— Мой хозяин, Симэнь Цин, просил низко кланяться вашей милости, господин Чжай, — говорил Лайбао. — Хозяин не знал, как выразить вам свою признательность, и велел передать вот эти скромные знаки внимания. Может, годятся на чаевые. А еще хозяин сердечно благодарит вашу милость за беспокойство. Только вашими стараниями были освобождены соляной торговец Ван Сыфэн и остальные купцы.

— Не могу я принять такие дары, — проговорил Чжай, а потом добавил: — Впрочем, ладно, принимаю.

Лайбао тогда протянул перечень подношений, которые предназначались государеву наставнику Цай Цзину. Дворецкий пробежал его глазами и вернул слуге.

— Внесите их и ждите у внутренних ворот, — распорядился он.

По западную сторону от внутренних ворот размещалась обширная прихожая, где ожидающих приема посетителей угощали чаем. Вскоре мальчик-слуга подал Лайбао и приказчику У по чашке чаю.

Наконец-то в приемной зале появился сам государев наставник, и Чжай Цянь доложил ему о прибывших. Цай Цзин велел их звать, и оба пали ниц перед возвышением, на котором он восседал. Чжай Цянь развернул перед государевым наставником перечень даров, и тот пробежал его глазами. Лайбао и приказчик У тем временем разложили подарки.

Только поглядите:

Ослепительно горели золотые кувшины и нефритовые чарки. Блистали белизною бессмертных серебряные изваяния. Сколько в них уменья и труда искусных мастеров! Умельцев на редкость филигранная работа! Расшиты змеями, драконами парчовые халаты. Так ярки и пестры — в глазах рябит. Переливается золотом и бирюзою атлас нанкинский. Обилье яств изысканных и тонких вин. Все в безупречной упаковке и закупорено надежно. А рядом — полные подносы редчайших фруктов, свежих, ароматных.

Ну как тут не восхититься!

— О, везите это все обратно! — воскликнул Цай Цзин. — Мне как-то неудобно принимать такие богатые подарки.

Лайбао, всполошившись, клал земные поклоны.

— Симэнь Цин, мой хозяин, не знал, как выразить вашему высокопревосходительству свою глубокую сыновнюю почтительность, вот и велел передать эти ничтожные знаки внимания, — умолял он. — Быть может, сгодятся вашему превосходительству на вознаграждение слуг.

— Ну, раз так, ладно, — согласился Цай Цзин. — Я велю убрать дары.

Бывшие наготове многочисленные слуги тотчас же подхватили разложенные подношения и унесли их внутрь.

— В прошлый раз, — продолжал Цай Цзин, — я отправил с посыльным письмо военному губернатору Хоу. Как, помогло оно Ван Сыфэну и тем цанчжоуским купцам?

— Благодаря милостивейшему вмешательству вашего высокопревосходительства, — отвечал Лайбао, — торговцев направили в управление соляных перевозок, где вручили подорожные и отпустили.

— Принимая подношения, выражаю мою искреннюю благодарность твоему хозяину, — молвил, обращаясь к Лайбао, государев наставник. — Но я, право, придумать не могу, чем бы мне возместить такие хлопоты. Да! В каком чине твой хозяин?