Волшебники - Майк Эшли

Наступила памятная ночь двенадцатого июля. Мы покончили с приготовлениями и, оставив большую сумку в дверях номера двести пятьдесят два, направились в «Шьян Бле», где к нам в назначенное время присоединились Фаржо и Дюшен. Мы отступили к ужину, над которым расстарался Пьер Гарсо.

Помню, что меня смущало, какой оборот принял разговор за столом. Он начался с индийских факиров и восточных жонглеров (темы, где Ожен проявил себя на удивление начитанным собеседником), перекинулся на ужасы великого восстания сипаев и необъяснимым образом привел к воспоминаниям об анатомичке. К тому времени мы уже немного выпили, и Дюшен ударился в детальный, в стиле Золя, рассказ о единственном, по его словам, случае, когда его обуял страх: случилось это много лет назад, когда его по недосмотру заперли на ночь в анатомичке в Лусине с несколькими кадаврами[34] весьма неприятного происхождения. Я предпринял попытку вежливо опротестовать выбор темы, что привело к параду кошмарных историй, так что, когда мы распили последний «крем де какао» и двинулись к «пасти дьявола», нервы мои находились в расшатанном состоянии.

Когда мы вышли на улицу, едва пробило десять. По городу душными глубокими вздохами проносился горячий ветер, а небо затягивали фиолетовые клубы дымки, — одним словом, наступала отвратительная ночь, одна из тех вялых, безнадежных ночей, когда, если находишься дома, только и остается, что пить мятные коктейли[35] и курить сигареты.

Ожен открыл скрипучую дверь и попытался зажечь фонарь, но порывистый ветер упорно задувал спички. Пришлось закрыть входную дверь, и лишь тогда мы смогли добыть свет. Наконец мы засветили все лампы, и я начал с интересом оглядываться. Мы стояли в длинном сводчатом проходе: он предназначался как для экипажей, так и для пешеходов и был совершенно пуст, если не считать нанесенного ветром уличного мусора. За проходом открывался внутренний двор — любопытное местечко, казавшееся еще более таинственным в свете луны и четырех мигающих фонарей. Не вызывало сомнений, что номер двести пятьдесят два когда-то принадлежал знатному семейству. По другую сторону двора вздымалась старая часть особняка; трехэтажная стена времен Франциска Первого наполовину скрывалась под лозами глицинии. Уродливые крылья по обеим ее сторонам принадлежали более позднему, семнадцатому столетию, а стена, глядящая на улицу, была гладкой и пустой.

Просторный двор, усыпанный клочками бумаги, обломками упаковочных ящиков и соломой, был залит мигающим светом вперемежку с тенями. Звезды на небе то появлялись, то вновь скрывались за низкими клочьями тумана. Погруженный в полную тишину — сюда не доносились даже уличные звуки, — двор казался в высшей степени жутким. Должен признать, что я уже тогда почувствовал легкие позывы к панике, но благодаря странной логике, что часто посещает людей вместе со страхом, мне не шло в голову ничего более обнадеживающего, чем известные строки Льюиса Кэрролла:

Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:Вам отваги придаст эта весть.Вот где водится Снарк! Третий раз говорю.То, что трижды сказал, то и есть.[36]

И они вертелись и вертелись у меня в мозгу с лихорадочной настойчивостью.

Даже наши студенты-медики, прекратив подтрунивать друг над другом, мрачно оглядывали двор.

— В чем можно быть уверенным, — произнес Фаржо, — так это в том, что здесь можно творить что угодно и никто ничего не узнает. Я еще никогда не видел места, настолько подходящего для беззаконий.

— И сегодня здесь может произойти что угодно и остаться безнаказанным, — подхватил Дюшен, разжигая трубку. От неожиданного треска спички мы все подскочили. — Д’Ардеш, твоя горько оплакиваемая тетушка удобно устроилась. Здесь есть все необходимое для ее любимых экспериментов в демонологии.

— Будь я проклят, но я готов поверить, что ее любовь была основана на фактах, — ответил Ожен. — Я никогда не заходил сюда ночью, но сейчас могу поверить всему. Что это?!

— Просто дверь хлопнула, — громко сказал Дюшен.

— Хотел бы я, чтобы в домах, которые пустуют уже одиннадцать месяцев, двери не хлопали.

— Очень раздражает, — согласился Дюшен и взял меня под руку. — Но нужно приступать к делу по порядку. Вспомни, нам необходимо разобраться не только с духовным мусором, оставленным твоей несравненной тетушкой, но и дополнительным заклятием, которое наложил этот черт Торреведжа, Пойдем! Нужно попасть в дом, прежде чем в этих покинутых залах начнут молоть невнятицу мертвецы.[37] Разжигайте трубки: табак — самый первый враг для их брата покойника, как помрут.[38] Разжигайте, и пойдем.

Мы потянули входную дверь и очутились в сводчатом вестибюле, полном пыли и паутины.

— На этом этаже лишь комнаты прислуги и кабинеты, — сказал Ожен. — Не думаю, что в них творится что-то неладное. По крайней мере, мне о них не говорили. Поднимемся наверх.

Насколько мы могли видеть, дом изнутри не представлял ничего интересного: его строили и отделывали в восемнадцатом веке, так что эпохе Франциска Первого принадлежали лишь фасад и вестибюль.

— Дом сожгли во время террора якобинцев, — объяснил Ожен, — поскольку мой двоюродный дед, от которого мадемуазель де Тартас унаследовала особняк, принадлежал к ярым роялистам. После революции он уехал в Испанию и не смог вернуться, пока на престол не взошел Карл Десятый. Тогда старик отреставрировал дом и умер в ужасно преклонном возрасте. Вот почему вся обстановка новая.

Старый испанский колдун, которому мадемуазель де Тартас оставила мебель и пожитки, провернул свою работу на совесть. Дом остался совершенно пустым — даже встроенные в стены шкафы и книжные полки вынули и унесли. Мы проходили комнату за комнатой и видели лишь окна, двери, паркетный пол и вычурные камины времен Ренессанса.

— Мне уже лучше, — заметил Фаржо. — Дом, может, и проклят, но таковым он не выглядит. На вид он просто образец респектабельности.

— Погоди, — посоветовал Ожен. — Это парадные комнаты, тетушка редко ими пользовалась, разве что на Вальпургиеву ночь. Поднимемся, и я покажу тебе настоящую mise en scene.[39]

На следующем этаже находились небольшие спальни с окнами во двор. Ожен уверял, что они очень плохи. Числом четыре, они выглядели вполне обыкновенными, как и залы внизу. Мимо них проходил коридор, он вел в боковое крыло, и в конце его мы увидели дверь. Она отличалась от всех предыдущих тем, что ее занавешивало зеленое сукно, местами проеденное молью. Ожен выбрал из своей связки один из ключей, отпер дверь и с некоторым затруднением распахнул; судя по виду, она была тяжелее сейфовой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});