Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

«Бизнес», между тем, не клеился. А не надо было комиссионные подсчитывать, пока не увидела их своими глазами!.. Второе правило рекламного агента: никогда не подсчитывай свой интерес заранее. А первое.

«Ты не волк! — говорил ей коллега, — нет, ты не волк. Надо быть волком». Надо бежать. Не останавливаться, бежать. Между флажками. Всегда меж двух огней. Надо грызть горло и вырывать своё. Иди и бери. Там лежат твои деньги. Лежат твои деньги. Твои деньги. Деньги.

Сашка вздохнула тяжко. Вот сейчас ролик гигнется, и её вовсе лишат «аккредитации» на «волчьей тропе», радостно выпнув из «Омеги». Тогда в бухгалтеры. Пусть её научат. Пусть красные флажки округлятся в «красное сторно». Кажется, это из области бухгалтерского учёта. Звучит красиво и воинственно.

Этот треклятый ролик!.. Там Лизка ненатурально улыбалась. Рот такой большой, что она без усилий могла бы заглотить всего тунца и ни с кем не поделиться.

А Хамонов, желающий, как все рекламодатели, получить много, всего и бесплатно, не к месту вещал про Праздник Тунца.

Не надо было Лизке там сниматься. Внешность ей ещё могли простить. Хоть и оглядывали ревниво кумушки, ища изъяны в линиях и жестах. Лёгкий нрав был её незримым щитом, а беззаботная улыбка, которую слишком многие норовили обозначить как «идиотскую», была самым эффективным противоядием от уколов чужих комплексов. Лиза была слишком занята собой, чтобы рефлексировать темы устройства мира в отдельно взятом офисе: она, безусловно, была звездой, а шевеление вокруг неё её мало интересовало. Бессознательное стремление к белому тоже служило защитой от агрессии внешнего мира, хотя даже белый флаг может подвергнуться нападению мелкой натуры, желающей оставить на всём чистом пятна собственной серости. Лиза, впрочем, не копала так глубоко, она вообще ничего «не копала». «Улыбайся!» — говорил всегда папа, учивший Лизу держать спину ровно, а кончик носа — параллельно земле, и всё было просто. «Люди злы в большинстве своём. Они не умеют радоваться, глядя на красоту. Поэтому улыбайся им — и ты отнимешь у них оружие». Лиза улыбалась.

Александра за собой ничего такого не числила. Она не была ни злой, ни завистливой. Красотой или сколько-нибудь эффектной внешностью она не отличалась, а улыбаться её никто не учил. Но при всём при этом у неё не было причин не любить Лизу, и она умудрялась спокойно относиться и к ней, и к её префекту, и к её «Пуперу».

Весь остальной мир, точнее, женская его половина, Лизу сильно недолюбливал за всё перечисленное, и ей надо покрыться морщинами как можно скорее, немножко помять бок «Купера» и публично рассориться с префектом, чтобы какая-нибудь мымра перестала хотеть её убить за то, что она есть, или хотя бы не смотрела так, будто ей задолжали пятьдесят копеек три года назад, и на эту сумму наросли проценты. Но всё же в ролике ей сниматься не стоило. Это уже было последней каплей в чаше общественного терпения. И неспроста это всё, ох, неспроста!.

Между тем, душа Хамонова, по незнанию, жаждала праздника. А Сашка хотела тунца. И чтоб в дорогом ресторане. И чтобы платье красивое. И «шапильки». «У тебя есть обувь на шапильках?»— озадачил недавно шестилетний племянник. Вычитал где-то. У неё не было. Бегать неудобно. Между красных флажков.

Если разобраться, её желание полностью совпадало с желанием Хамонова. По крайней мере, по части тунца. Про платье Хамонов ничего не знал.

Вот кофточка эта любимого цвета как-то подозрительно вытянулась. Лиза говорит, что она не умеет одеваться. Сашка от неё такой подлости не ожидала. От кофточки, в смысле.

Но тунец тунцом, а пообедать сегодня не удастся. «Имидж — ничто!» — было написано на зеркале в женском туалете. «И то правда», — подумала Александра и перевела взгляд с надписи на своё отражение. На неё смотрел испуганный мышонок со съеденной вместо обеда помадой на бледных губах.

Надо двигать в монтажную. Надавить на этих раздолбаев, чтобы ролик реанимировали.

Монтажка опять была неприступна. На задраенной двери висела табличка с выразительной карикатурой и надписью «Тихо! Идёт запись!» и другая, аналогичного свойства, какие принято вывешивать на двери номера отеля: «Do not disturb».

«В „полигон" режутся!» — подумала Саша, толкнув на всякий случай шумонепроницаемую дверь без ручки.

Дверь открыли с той стороны как-то внезапно, на неё смотрели, явно с трудом нащупывая фокус, очумелые от бесконечного смотрения в комп глаза с расплывшимися зрачками. Ну, конечно, темно ведь!

— Входи уже, — Гриша, специалист по нелинейному монтажу, собрал всю добрую волю, на какую был способен.

Тёмные недра «продакшен» встретили аномальным отсутствием шумов и мистическим свечением мониторов. Ненужные звуки поглощались мягкой обивкой стен, нужные текли из больших наушников, что повисли на худой и длинной Гришиной шее.

— Гриш, ну, что там с «Фортуной»?

— А чё?.. — сказал Гриша и посмотрел на плёнку, которая неприметно отдыхала на мягком крутящемся стуле цвета графита.

«И чё это здесь все говорят „чё"?..» — с досадой мимолётно подумала Сашка. «Чё» по-китайски — «ж…». Была у них такая студенческая шутка. Издержки образования опять выдавались, где не надо. Неприбыльное это дело. «Да, в бухгалтеры надо было идти. Сидела бы щас на жёстком стуле всем своим «чё». И денежки считала. Ага, чужие». Александра так увлеклась высокоинтеллектуальной беседой с самой собой, что села на ту самую плёнку. Гриша покосился и машинально поправил на шее сбрую из наушников.

— С роликом что? Нашли исходники? — Александра прорабатывала одну из версий загадочной кончины означенного рекламного продукта, по которой Фортуновский ролик в состоянии отснятого на дорогущей киноплёнке материала растворился во времени и пространстве между двумя технологическими этапами «пост-продакшн».

— Да всё я передал в оцифровку и монтажный лист в придачу! — обиделся Гриша.

Он снова увидел большую дохлую рыбу, которая шевелила толстыми губами и криво ухмылялась, делая финт ненатурально синим плавником, и Лизку увидел. Вся в белом, она тоже что-то говорила, делала финт крутым бедром и раздвигала глянцевые губы в умопомрачительной улыбке. Полный хай-фай!

— Гриня, я тебя умоляю!.

Гриша, которого на самом деле все байкеры Мегаполиса звали Грином, уже успел выпасть из реальности. (Он, как девятая планета, шёл по собственной траектории, а спутник наматывал вокруг него свои круги.) Его мот, его байк, его славный круизёр рычал в клубах дыма на каждом перекрёстке, и его не нужно подгонять. (Сейчас всё крутится вокруг этого бездарного ролика, сам он крутится вокруг Лизки — и тоже бездарно! — ещё эта мелкая, в свитере не по росту, бьётся в его маленькой закрытой вселенной, лучшем из миров.) Оставляя понтовые тачки и ведроиды[53] далеко позади, в облаках отработанного топлива, он догоняет малышку!.. (Но всё же было не вполне понятно: кто вокруг кого вращается, поэтому новейшие астрономы уже исключили его из планет. Сегодня его тоже откуда-нибудь исключат и, не исключено, набьют морду.) Вот он делает крутой разворот прямо перед Лизкой и изумлённой публикой, и пусть только эти мажоры попробуют его не впустить!.. Он въедет в «Гудини» прямо на своей «железяке», он последует за Лизой хоть в витрину, хоть даже на Северный полюс!.. Он напишет дымом из сопла своего славного байка, самого крутого на свете и даже во всём Мегаполисе: Лиза!!! Я люблю тебя!!! Он рванёт за ней!.. Он всех победит!.. Он увезёт её!.. Он. Он.

— Гриша! Меня продюсер побьёт, если я снова буду там спрашивать про ролик! — Грин услышал «озвучку» к какому-то чужому видеоряду, — Я вам очную ставку устрою!

Сашка пыталась шутить. А дела были дрянь. «Не, на юридический надо было идти!.»

— И зачем надо было на киноплёнке ролик мучить? Сделали бы как обычно.

— Дык, это ж не «дрова» какие-нибудь!.. — ответствовал Гриша.

По другой версии, на «кино» пролили то ли кефир, то ли пиво, то ли ещё какую столь же возбуждающую жидкость.

Дело было яснее ясного. В какие-то секунды Сашка увидела чёткую раскадровку ближайшего будущего: Хамонов улыбается своей фирменной, по-детски беззащитной улыбкой, которая делает его таким сексуальным, только он об этом не знает, блики света падают на его блестящую голову, камера отъезжает, камера наезжает, снова крупный план, это ободранный каблук без набойки, потом весь ботинок, потом вся Сашка, только надо перевернуть этот кадр! Хамонов, душка, подвесил её в ближайшем холодильнике за ноги. Рядом с тунцом. «Кина не будет».

Только это было ещё не всё.

Этот разговорчик с партнёрской фирмой по наружке был форменным издевательством. Они сделали Хамонову баннеры три на шесть, евро-стандарт, а теперь какого-то лешего не желали их отдавать! Баннеры — это такие большие картинки для улицы, глядя на которые водители и пешеходы забывают про правила дорожного движения. Ещё они могут упасть на голову или на крышу движимого имущества, когда объявили штормовое предупреждение.