Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

Автопортрет со свечою

Держи свечу над головою,пока не затекла рука,но и затёкшею рукоюсвети свечою свысока.

Мышей летучих свищут пули!От эха — в холоде щека.Зову ушастых: гули-гули.Как вам, крылатым, без небес?

Отверзли очи, кто уснули.О нет, ты не один воскрес!

Как в полночь — филиновы вскрики.То бродит землячок-Дантес.О, ловелас косноязыкий,а ну стреляй в меня сплеча.тебе ли подмигнёт свеча?

Памяти Аллы Горской

Гори, душа. Гори, а не ропщи!Чернеет в стуже солнце Украины.Его ещё согреет кровь калины,на чёрных водах след её ищи.Пусть горстка нас. Щемящая щепоть.Лишь для молитв она, для упований.Остерегает доля нас заране:густа, крута калиновая плоть.Но эту кровь и стужа не осушит,и в белом голошении виныгроздь боли на пределе глубинына нас своё бессмертие обрушит.

Там тишина. В тиши сухой и чёрнойкругами ходят стаи голубей.И как тут не прибегнуть к ворожбе,коль ночь увязла в сутеми по горло?И кажется: летучие проворносмекают мыши: с чьей начать судьбы?В квадратах жертв — как живопись журьбы —смирение — в тиши сухой и чёрной.Зерцало спит. В зерцале спит свеча,распластанная бабочкой-акантом,в ней боль твоя сияет диамантом.Кровавый зрак отчаянья, отчаль!

Стой! Не стирай с зерцала пыльный прах —то страх твой, страх твой, страх твой, страх твой, страх.

* * *

На колымском морозе калинабагровеет слезами зимы.Дымным солнцем объята равнина,и собором звенит Украина,намерзая на сводах тюрьмы.Безголосье, безлюдье, безбрежье,только солнце, пространство и снег,колесом покатилось тележьиммоё сердце в медвежий ночлег.Где иголками ёлка кричала,и олёнь разрастался во мгле,там сошлись все концы, и началана чужой, будто отчей, земле.

Перевёл с украинского Юрий Беликов * * *

Сосна из ночи выплыла, как мачта.Груди коснулась, как вода весла,как уст слова — и память унесла,как море волны. И подушка плачет.Сосна плывёт из ночи в царство Бога,и посветился болью дол, и над…И всё — она. Вокруг одна она.Да только тёрном поросла дорога.Сосна растёт из ночи. Плача ниц,из-за тумана светится София.В венце галактик бронзовеет Киевгустым сияньем самых близких лиц.Сосна плывёт из ночи, рвётся ввысь,как тень отчизны в пору увяданья,а ты уж за пределом, ты за гранью,где в пляске духов закружила жизнь.Там — Украина. За пределом. Там,левее сердца! С мирового плачасосна из тьмы струится, словно мачта.А Бог устало шепчет: аз воздам!

* * *

И до жнив не дожил.Зелен-жата не жал,что любил — не губил,и не жил. И не жаль.Ранних протожеланий заветна межа,ведь напасти со счастьем давно на ножах.Мне любить беззапретно заказано впредь.А не знать бы тебя, белый свет мой, не зреть.В смерть иссмотрены очи.застыла душа.Горний голос пророчит:тебе кантушав этой жизни не знать.А чёрный бушлат,как отец твой и мать,как жена и как брат.

* * *

Была ты так далёко. Дальше, прочь —за образами обморочной дали.И солнце вырастало из печали,и осиянной смерти кралась ночь.Вселенная свихнулась — кувыркомвека помчались в щель прикрытой двери,и птицы разлетелись златоперьемс ладоней, полных бедами с верхом,и солнце шло, палило насмерть так —передо мною долго восставало,как будто примерялось и не зналоуйти ль в зенит, или погрузиться в мрак,или меня в лучах испепелитьиль научить в аду сиянья жить.

Перевёл Владимир Шовкошитный * * *

Кривокрылый взмах! Глубокий,долгий, близкий — всё чужбина!Ну-ка — убеги мороки!За край неба — Украина.Солнце кличу (бесполезно!)кривоглазое. Летим мыв ночь — беспутицу — железнойколеёй. О, край родимый!Где ты? Тенью, тени, тени —где-то на краю окраинвекопамятные стены,дом, тепло да верви рая.И дороги вседорога,всепрощение, всепогоня.За созвездьем Козероганаблюдай из зэквагона.Лишь бы — быть-пребыть — на свете.Оглянусь окрест — обвыкну.Тьма труда — на тьму столетий.Кривоглазый ворон, хрипну.

* * *

На Лысой горе догоранье ночного огня,осенние листья на Лысой горе догорают.А я позабыл, где гора та, и больше не знаю,узнает гора ли меня?Пора вечеренья и тонкогортанных разлук!Я больше не знаю, не знаю, не знаю,я жив или умер, а может, живьём умираю,но всё отгремело, угасло, замолкло вокруг.А ты, словно ласточка, над безголовьем летишь,над нашим, над общим, над горьким земным безголовьем.Прости, я случайно… прорвалась растерянность с кровью…Когда бы ты знала, о как до сих пор ты болишь…Как пахнут по-прежнему скорбью ладони твоии всё ещё пахнут солёные горькие губы,и тень твоя, тень, словно ласточка, вьётся над срубом,и глухо, как влага в аортах, грохочут вокруг соловьи!

* * *

Ты тут. Ты тут. Прозрачней, чем свеча.Так тонко, так пронзительно мерцаешь,оборванною щедростью пронзаешь,рыданьем из-за хрупкого плеча.Ты тут. Ты тут. Как в долгожданном сне,платок, касаясь пальцами, тревожишь,и взглядом, и движением — пригожейи пылкой гостьей входишь в мир ко мне!И вмиг — река! Стремительно, как быиз глубины правековой разлуки,поток ревёт, ломая волнам руки,вдоль берегов, встающих на дыбы!Пусть память вспыхнет ливнем иль грозой!Пречистая, святошинского взоране отводи! Не устремляйся в городунылых улиц, площадей… Постой!Ты ж вырвался! Ты двинулся! То ль дождь,то ль горный сель. Медлительно движеньематерика, внезапный сдвиг и — дленье,и вечный страх, и рук немая дрожь.Идёшь — тоннелем долгим — дальше — в илночной — порошу — снеговерть — метели.Набухли губы. Солью побелели.Прощай! Не возвращайся! Хлынул вниззелёный свет. Звезда благовествуето встречах неземных. В ночи дрожити плачет яр. Сыночек мой, скажи, —пусть без меня родная довекует.Прощай! Не возвращайся! Возвернись!

Перевёл Александр ЗакуренкоМагаданский период поэта

ДиН эссе

Юлия Тамкович-Лалуа[48]

По дороге в небо

Сон

На столе лишь круглая лампа и книга. Зебра строк, забытых на восьмой из пятисот возможных страниц, давно убежала в мир грёз. Среди царапин, трещинок, пятен чернил в полированной пустыне стола не спеша растворяются пожелтевшие и стёртые листы. Их бесформенная клякса ещё долго упрямо глядит в чьи-то сонные глаза, потом сдаётся в ожидании нового утра, и сквозь ресницы больше уже не просвечивается настойчиво зовущий свет.

А где-то за горизонтом пространства Страж всемирного времени достаёт изо рта «Орбит» мгновений. Уже не жуёт энергично и сладко, как днём, а лишь тянет в стороны слоистое волокно, иногда отлепляя от пальцев длинную тонкую полосу, долго и монотонно, спокойно, как сама ночь.

В тишине комнаты, пока не кончится завод, часы механически бурчат «не спать-не спать» крошке пауку, запутавшемуся в стропах невидимого парашюта.

Снежинка пыли тает в озере ковра.

…Кто-то спит за столом, уронив голову в его тёмную поверхность — в пустыню царапин и прерии чернильных клякс. Ночь.

Настроение

Искрится морозный воздух. Сгущается темнота. Тополя склоняют друг к другу свои обледенелые ветви. За их готическими арками застывшая серая луна рисует пейзаж Моне.