Шрифт:
Интервал:
Закладка:
пел Владимир Семенович Высоцкий в своей прекрасной «Песне о конце войны».
Домино – игра элементарная. 28 костяшек с цифрами. Цифры наносятся с помощью точек – так они одинаково хорошо считываются с любого ракурса. Самый высокий номинал костяшки домино: «шесть – шесть». Самый низкий: «пусто – пусто».
Знатоки уверяют, что костяшки домино произошли от игральных костей, а сама игра в домино – соответственно, от игры в кости. Отсюда и название.
Что ж, очень похоже на правду.
Материал – либо слоновая кость, либо пластмасса, реже металл или дерево.
Существует множество разновидностей домино. В советских дворах фактически прижился единственный – так называемый «козел». «Забить козла» – значит, сыграть партию в домино. Есть также «телефон», «осел», «блоха», «маггинс», «колбаса», «чэчэвэ» (расшифровывается как «человек человеку волк»), генерал (он же «генеральский козел») и множество других вариантов. Но советский коммунальный двор предпочитал следовать принципу бритвы Оккама – «не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости». Есть «козел» – и достаточно.
Одна из распространенных пьяных шуток – дать капустный лист соседскому ребенку, чтобы он отнес его «тому козлу, в которого играют дяди за столом». Игра может закончиться выигрышем, а также «рыбой» – своего рода патовой ситуацией. Устроитель «рыбы» чаще всего громко кричит: «Рыба!» А вообще эта игра довольно тихая, пенсионерская.
Игра в домино расхолаживала. Художник Михаил Гробман писал в дневнике: «Этот день прошел в бездействии и чтении книг, я играл в домино с мужиками».
Известно стихотворение Александра Твардовского:
Люди, не играйте в домино:
На том свете
Надоест еще оно.
Днем не спите —
Отоспитесь там, за гранью…
На тоску дней не тратьте —
Хватит времени потом.
Выпить – выпейте, и тут, —
На том свете не дадут.
Но как раз за эту медитативность, за возможность провалиться глубоко во времени домино и любили.
После ужина (ужинали все примерно в один час – между семью и восьмью) за домино уже не садились. Стол, однако же, не пустовал. За ним размещалась своего рода дворовая элита – люди совершенно разные по половому, возрастному, национальному, имущественному и социальному статусу. Их объединяло одно – они пользовались во дворе авторитетом. Они многое прошли и видели. Большинство из них сидело. Они знали жизнь.
Эти граждане могли торчать своей компанией за общим дворовым столом до поздней ночи, пить дешевый портвейн и вести увлекательнейшие беседы. Им было что друг другу рассказать.
Иногда кто-то из них перебирал струны гитары. Но это реже. Чаще просто велись разговоры. Иногда праздные, а иногда и по делу. Проблемы во дворе случались, и, как правило, возможности этой дворовой элиты позволяли любые проблемы решить.
* * *
Впрочем, о гитарных струнах – чуть подробнее.
Дворовая песенная лирика была самая разная – героическая, любовная, экстремальная, даже историческая.
Преобладала, разумеется, любовная. Где только брали эти песни – совершенно непонятно. Пели их с подвыванием, закатывая глаза.
Пары шли и проходили мимо
Старого зеркального пруда.
Я мечтал о девушке любимой,
Что недавно мной пренебрегла.
Прошлое мое ты презираешь,
Прошлое мое так далеко,
Ты прошла, и ты теперь не знаешь,
Как в любви признаться нелегко.
Мне волос твоих теперь не гладить,
Алых губ твоих не целовать.
Не сумели мы с тобой поладить,
Не сумеем встретиться опять.
Хочется к груди твоей прижаться,
Хочется тебя поцеловать,
Хочется навек с тобой остаться,
Хочется так плакать и рыдать.
Или, например, такая песня – одновременно и любовная, и героическая, и даже с сюжетом, что, кстати, не редкость в дворовом песенном эпосе. Действительно, песни, в которых «что-то происходит», пользовались повышенной популярностью.
Из-за пары распущенных кос,
Что пленили своей красотой,
С оборванцем подрался матрос,
Подстрекаемый шумной толпой.
Оборванец был молод, силен,
В нем кипела, играла любовь,
А матрос был войной изнурен,
Он упал, с горла хлынула кровь…
Оборванец на корточки сел,
Чтоб лицо у врага увидать.
В нем родного он брата узнал,
Но не мог его раньше узнать.
И шумела, ревела толпа,
И стоял оборванец босой,
А в сторонке стояла она,
Белокурой играя косой.
Наш современник, знаменитый музыкант Алексей Козлов вспоминал:
«Одной из важных составляющих дворовой жизни после войны были песни. Они так и назывались – дворовые песни. Их пели все. И благочинные пионеры, и школьники, и шпана, огольцы, блатные, жулики, которые все были перемешаны в одном дворе. Но были среди этих песен настоящие блатные, тюремные, лагерные, хулиганские, с матом, похабные, а были и чистые, детские, пионерские песни, но они были дворовые. Их не пели у костра в пионерлагере или на сборах в школе. Это была своя подпольная детская музыкальная культура… Если давать характеристику этим пионерским дворовым песням, то можно сказать, что они были романтическими и экзотическими. Дело в том, что там пелось о каких-то пиратах, ковбоях, просто моряках, джунглях, и о том, о чем мы, в общем, не имели никакого представления. Отсутствие такой информации восполняла литература, в частности, повести и рассказы Александра Грина, этого очень необычного, странноватого писателя, который выдумал какую-то особую страну со своими названиями городов и портов, с необычными именами героев, с гипертрофированными злодеями и прекрасными героями. Эта литература, она не просто у нас вызывала интерес к экзотике, она и воспитывала в детских душах лучшие тогда качества. В те детские годы образ моряка был очень популярен. И у меня был тоже такой короткий период увлечения этой тематикой. Я пытался носить какие-то клеши самодельные, доставать тельняшки, бескозырки, делать наколки. Это было такое поветрие. Мы пели песни о разных иностранных моряках, которые дерутся между собой.
А действие происходило в каких-то неизвестных городах с названием, например, Кейптаун. Это было название, которое ни о чем не говорило. Так же как Зурпаган из рассказов Александра Грина…
Музыка тогда звучала в дворовой жизни довольно часто. И ее роль была очень велика. Это были не просто только дворовые песни. Мы пели песни из кинофильмов, вот из тех самых трофейных фильмов, которые тогда были
- Книга о русском еврействе. 1917-1967 - Яков Григорьевич Фрумкин - История
- Единый учебник истории России с древних времен до 1917 года. С предисловием Николая Старикова - Сергей Платонов - История
- Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный - История
- Будни революции. 1917 год - Андрей Светенко - Исторические приключения / История
- Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции - Валерий Шамбаров - История
- Россия, умытая кровью. Самая страшная русская трагедия - Андрей Буровский - История
- Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович - История
- Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932 - Пьер Декс - История
- Задатки личности средней степени сложности - Александр Иванович Алтунин - Менеджмент и кадры / Публицистика / Науки: разное
- Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции - Жорж Ленотр - История