Тьма внешняя - Владимир Лещенко

…Имя мое Катарина. Это все, что я знаю о себе достоверно. Да, я помню многое. Помню маленькую девчонку, выпрашивающую корку хлеба у дверей грязной харчевни. Помню ту же девчонку немного постарше, бессильно распростертую под довольно хрюкающим двуногим скотом. Помню ее же, уже молодую женщину, ворующую, убивающую, спавшую ради денег с мужчинами и женщинами… Но она – не я. Я когда-то была ею. Была. Очень давно. Или не была?

Быть может я – дух из неведомых сфер бытия, за какие-то прегрешения низвергнутый на 3емлю и вошедший в тело Катарины Безродной; дух, у которого в наказание отняли память о прежней жизни? Тогда понятно это преследующее меня чувство, что где-то там, далеко, осталась часть меня, и эти удивительные видения тоже… И еще какие-то другие воспоминания, похожие на давний, почти позабытый сон…

* * *

Глава 1

Норвежское королевство. Осло.

Середина октября 1348 года.

Серые волны били в выложенные из каменных обломков причалы, захлестывали пропитанные солью деревянные настилы, тяжело раскачивали пришвартованные корабли. Пожалуй, никогда со времен основания гавань Осло не видела такого их числа. Широкие кряжистые когги ганзейских городов, круглые и низкобортные суда, пришедшие из Англии и Ирландии, французские нефы, датские и шведские кнорры, изящные, с лебедиными носами, и высокой, подобной башне, кормой, словно вышедшие из-под рук краснодеревщика, генуэзские, пизанские, венецианские. Среди этого скопища взгляд кардинала выделил вернувшиеся несколько дней назад корабли принца Хокона. Ему все же удалось задуманное.. Джованни дель Мори, кардинал курии (бывшей курии – грустно уточнил он про себя), легат его святейшества в германских диоцезах, отошел от раскрытого окна, вернувшись к заваленному бумагами столу. Сверху лежала очередная просьба рассудить спор между духовными лицами. В Осло на сорок с небольшим тысяч христианских душ два кардинала, два архиепископа, пять епископов… одних аббатов три десятка…В просторной комнате небольшого особняка, ставшего последним из многих его временных жилищ, кардинал был один. Его секретарь Франческо опять захворал: он никак не мог привыкнуть к здешнему климату. Дель Мори опустился в кресло, отодвинув бумаги; расстелил перед собой карту Европы. Тяжело вздохнув, он принялся размышлять о превратностях судьбы.

Затем он принялся просматривать лежащие на столе бумаги, пробегая глазами, откладывая иные в сторону. То была летопись гибели мира, в котором он прожил свою жизнь.

Воистину – страшный год остался позади! Именно в эти дни год назад упали стяги крестоносцев, и глава святой церкви первым взошел на эшафот. Многим казалось тогда, что все самое страшное случилось и ничего хуже уже не произойдет, просто не может произойти. Иные же робко надеялись: если люди чем-то прогневили Творца и происходящее – его кара за грехи, то наказание уже свершилось, ибо о подобных бедствиях раньше и помыслить было невозможно! Но – увы!

Тщетны упования человеческие перед предначертаниями Господними, кои вписаны в свиток небес огненными письменами!

Адский кошмар лишь сделал недолгую передышку перед тем, как снова взять мир в осаду.

…После авиньонского поражения Франция окончательно рухнула к ногам бунтовщиков. Отряды Светлой Девы, именуемой теперь ее сторонниками просто Владычицей, рассыпались по стране, добивая последние очаги сопротивления, сжигая монастыри и превращая церкви в стойла для конницы. Города обречённо распахивали ворота, впуская на свои улицы опьяненные победой толпы.

В Эг-Морте на площадь, куда согнали всех жителей, были выставлены все запасы вина, после чего людей заставили пить за здравие Владычицы. Тех, кто отказывался, или просто не мог осушить ковш, тут же, со смехом, топили в бочках и чанах. В Орлеане в городской собор согнали тысячу двести самых богатых жителей и насмерть забили палками и камнями. Говорят, кровь на полу собора стояла на дюйм, ручьями стекая на паперть.

В самом Париже сразу после известия о поражении оставшиеся в городе наемные войска взбунтовались, перебив пытавшихся остановить их командиров. Они принялись убивать и грабить, врывались в дома,

уводили женщин, устраивали стычки, не поделив добычу. Прево Этьен Марсель поднял городское ополчение, учинившее настоящую резню наемников, а заодно и всех, кто имел несчастье не понравиться парижскому плебсу.

Марсель даже провозгласил в Париже республику по примеру Фландрии, но был убит собственными соратниками. После этого исчезла всякая власть, и прекраснейший и величественнейший в мире город разделил участь всех иных городов, доставшихся в добычу озверевшей черни.

Наступил полный хаос, и уже непонятно было – за что и на чьей стороне дерутся люди. На одной улице лилась кровь и творилось разнузданное бесстыдство, а на соседней собравшиеся в храме молили Бога о прощении, готовясь к переходу в Царство Небесное.

Ужасна оказалась судьба пытавшихся найти убежище в стенах Сен – Дени дворянских вдов и сирот, монахов и священнослужителей, всех тех, кто не мог держать оружие, среди которых была королева и наследные принцессы. Предатель провел бунтовщиков тайным ходом, и нельзя без содрогания думать о том, что пережили несчастные перед смертью.

Жизнь человеческая стала дешевле медяка. Могли убить сводя старые счеты из-за пустяковой ссоры и просто за косой взгляд. Искали скрывающихся дворян: прикончить могли всякого, кто не походил на бедняка. Выпущенные из тюрем грабители и убийцы не упускали случая внести свою лепту в кровавое безумие. Со всех сторон к городу стекались целыми тысячами, как стервятники на падаль, искатели легкой добычи. В городе не осталось ни одной церквушки, ни одного богатого и даже просто приличного дома, где бы не побывали злобные погромщики. Но даже когда было разграблено все, что только можно, безумная вакханалия продолжалась…

На улицах Парижа вспыхивали настоящие сражения: пришельцы штурмовали защищаемые жителями кварталы и устраивали меж собой побоища, стремясь отнять уже награбленное.

Город поджигали четыре или пять раз: только в первом пожаре сгорело три тысячи домов. Пламя пожрало университет с его богатейшей библиотекой, архивы королевского дворца и епископства. Все любовно собираемые многие века жемчужины духа погибли. Франкские летописи и хроники еще римских времен, творения мудрецов древности и отцов церкви, сочинения поэтов и философов, старинные акты – все стало пеплом. Огнем были начисто истреблены еще уцелевшие склады продовольствия. По охваченному пожаром городу метались обезумевшие толпы, множество людей сгорело или задохнулось в дыму. Не меньшее число горожан погибло, когда, прижатые пламенем к Сене, пытались переплыть реку.