Талтос - Энн Райс

Концепции удовольствия и игры теперь почти ушли из нашей жизни. Мы были теми, кто уцелел в жесточайшие холода. Танец был очищением от грехов. Все теперь считалось очищением от грехов. И все же это было великое и волнующее время.

Те, кто хотел разделить жизнь с нами, присоединялись к племени, и оно разрослось до таких размеров, что могло оказать сопротивление любому вторжению. Действительно, самый первый чудовищный камень из нашего грандиозного круга настолько вдохновил всех, что другие Талтосы приходили к нам на богослужения, чтобы присоединиться к нашему кругу и полюбоваться им. Никому и в голову не приходило украсть часть нашей долины.

Строительство круга стало последней каплей в совершенствовании нашего развития.

В течение этих столетий наша жизнь достигла высочайшего пика. Мы возвели свои лагеря по всей равнине, на достаточно близком расстоянии от нашего великого круга, и собирали наших животных в небольших загонах в виде частоколов. Мы сажали самбук и терновник вокруг частоколов, и они превратились в наши форты.

Мы выработали похоронные обряды для умерших. Фактически за это время мы построили несколько своего рода склепов под землей. Таким образом, начали формироваться все признаки постоянного проживания племени в долине. Мы не создавали собственное гончарное производство, но закупили гончарные изделия у других Талтосов, которые клялись, что приобрели их у недолговечных волосатых людей, приплывавших к берегам на лодках, сделанных из шкур животных.

Со всей Британии к нам приходили племена, чтобы встать в круг и потанцевать среди наших камней. Они составляли огромные извилистые процессии. Считалось удачей, если ребенок рождался внутри нашего круга. И богатая торговля, и процветание нам сопутствовали.

Тем временем на нашей земле были возведены и другие большие круги. Огромные, изумительные круги, но ни один, абсолютно ни один, не мог соперничать с нашим. Действительно, в течение этой производительной, удивительной эры утвердилось мнение, что наш круг был кругом всех кругов; люди не стремились соперничать с нами, но хотели только увидеть его, потанцевать в нем, присоединиться к процессии, змеевидной лентой струившейся по проходам между соединенными перемычками валунами.

Путешествие к другому кругу, танец в нем вместе с местным племенем стали регулярными событиями. На таких сборищах мы учились друг у друга и затевали великие игры памяти, обменивались историями и исправляли легенды утраченной земли.

Мы ходили группами, чтобы посмотреть на круг, который теперь называют Эйвбери, увидеть другие круги гораздо южнее нашего, расположенного вблизи любимого Стюартом Гордоном холма Гластонбери. Мы ходили на север, чтобы поклониться другим кругам.

Но все равно наш был самым великолепным, и, когда я со своими людьми посещал круг другого племени, этот визит рассматривался как великая честь; у нас спрашивали совета, умоляли остаться и даже одаривали прекрасными подарками.

Разумеется, вы знаете, что наш круг стали называть Стоунхенджем[21]. И он, и многие другие наши священные круги стоят даже по сию пору. Но позвольте объяснить то, что, может быть, известно только исследователям Стоунхенджа. Мы не строили всего сооружения в том виде, в каком оно стоит там сейчас, хотя принято считать, что таким оно было всегда.

Мы возвели только два круга валунов, найденных в других карьерах, включая весьма удаленный в Мальборо-Дауне, но в основном валуны добывались в Эймсбери, который гораздо ближе к Стоунхенджу. Внутренний круг состоял из десяти стоящих камней, внешний — из тридцати. И помещение перемычек поверх камней вызвало страстные споры. С самого начала мы выбрали вариант с перемычками. Но я всегда не слишком одобрял его. Я мечтал о круге камней, имитирующем круг мужчин и женщин. Каждый камень должен был, грубо говоря, дважды превышать рост Талтоса и быть столь же широким, как высок был Талтос. Таковым было мое видение.

Но другим членам племени представлялось, что перемычки создают впечатление укрытия, напоминая громадный вулканический конус, когда-то защищавший тропическую долину в утраченной земле.

И позже уже люди воздвигли круг из голубых камней и многие другие строения в Стоунхендже. И однажды весь наш возлюбленный открытый храм был помещен дикими человеческими племенами в некое деревянное здание. И меня больше не волнуют их проклятые ритуалы, которые они там практикуют. Это уже не наше творение.

Что же касается эмблем на валунах, то мы использовали только одну, высеченную на центральном камне, которой давно уже нет. Это был символ Доброго Бога, с двумя грудями и фаллосом. Он был глубоко вырезан и находился в пределах достижения любого Талтоса, так что он или она могли прикоснуться к нему в темноте, на ощупь.

Позже человеческие существа вырезали другие изображения на валунах, так как использовали Стоунхендж в других целях.

Но я могу сказать вам, что нет никого — Талтоса, человека или какого-либо другого существа, случись им посетить наш огромный круг, — кто не испытал бы в той или иной степени уважения к нему, не почувствовал бы в себе присутствия священного божества. Задолго до того, как круг был закончен, он стал местом вдохновения и остался таковым навсегда

В этом монументе вы соприкасаетесь с сущностью нашего народа. Это единственный великий монумент, который мы когда-то воздвигли.

Но для того, чтобы достойно оценить, чего мы достигли, необходимо помнить: мы сохранили свои великие ценности. Мы оплакивали умерших и не праздновали смерть. Мы не приносили кровавые жертвы. Мы считали войну не историческим событием, приносящим славу, но грязной и отвратительной трагедией. Высшую форму выразительности наше искусство находило в пении и танцах в кругах, сформированных вокруг Стоунхенджа

В пору их высочайшего расцвета в наших празднествах, посвященных рождениям, и играх памяти принимали участие тысячи Талтосов, приходивших издалека, со всех концов света. Невозможно было пересчитать все сформированные круги или измерить самые обширные из них. Невозможно сказать, сколько часов и дней продолжались эти ритуалы.

Вообразите, если пожелаете, громадную, занесенную снегом долину, ярко-синее небо, дым, поднимающийся над всеми стоянками, и дома, построенные вблизи каменных кругов, для тех, кто нуждается в тепле, пище и напитках. Посмотрите на Талтосов, как мужчин, так и женщин, — всех моего роста, с длинными волосами, часто достигающими пояса или даже коленей, одетых в тщательно сшитую одежду из кожи и меха и обутых в высокие сапоги из кожи, взявшихся за руки, чтобы образовать эти прекрасные простые формы, — когда их голоса сливаются в песне.

Листья плюща, ветки белой омелы, падуба, всего зеленого, что можно найти зимой, мы вплетали себе в волосы и приносили с собой, дабы устлать ими землю, равно как и ветки сосны и разных деревьев, не сбрасывающих листву зимой.

А летом мы приносили массу цветов; делегации шли дни и ночи по лесным массивам, чтобы собрать цветы и свежие ветки.

Пение и музыка сами по себе звучали великолепно. Никто не мог оторваться от кругов. И в самом деле, некоторые вообще не уходили по собственному желанию, и для тепла разжигали между движущимися рядами танцоров маленькие костры. Многие пели, танцевали и обнимали друг друга до тех пор, пока не падали от потери чувств или мертвые.

Вначале у нас не было председательствующего, но потом все изменилось. Меня призывали пройти в центр, ударить по струнам арфы, после чего начинались танцы. И после этого я проводил здесь много часов, затем другой занимал мое место, а позже сменяли и его. Каждый новый певец или музыкант подхватывал мелодию предыдущего, переходил с новой песней из малого круга в больший… Так круги разбегаются по воде от падения камня.

Временами заранее подготавливались громадные костры, один — в центре, а другие — в различных точках, чтобы танцоры, продвигаясь по кругу, могли проходить мимо них.

Рождение Талтоса в нашем кругу для новорожденного было событием, даже там, в утраченной земле. Но те круги создавались спонтанно и были маленькими. А здесь новое создание, открывая глаза, видело перед собой огромное племя существ своего же вида и слышало хоры, подобные ангельскому пению. В первые же дни и ночи жизни оно оставалось внутри огромного, поражающего воображение круга, где его кормили грудью, ласкали и радовали, как могли.

Несомненно, мы изменялись. По мере того как менялись наши внутренние знания, изменялись мы сами. То есть то, что мы узнавали, изменяло генетическую природу новорожденного.

Те, кто родился во времена существования кругов, обладали более сильным чувством священного, чем мы, старшие, и, говоря искренно, не столь склонны были к безудержной радости, или иронии, или подозрениям, как мы. Рожденные внутри кругов были более агрессивны и могли убить, когда была в том необходимость, не пролив ни единой слезы.