Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

—  У тебя, Фаренсбах, есть иное слово?

—  Не совсем иное. Я не против выдвижения вперед са­мопальщиков и арбалетчиков252 . Это — хорошая мысль. Готов выделить до сотни арбалетчиков, если ты, князь, сочтешь нужным, но я против того, чтобы им стоять го­лыми. Нужно укрыть их за щитами. Если мало щитов, повалить деревья. Их вон сколько вокруг. Сделать, как вы говорите, засеки.

—  Низкий поклон тебе, воевода. Не додумался я до та­кой простой вещи, и никто мне до тебя не подсказал. Принимаю с благодарностью. Стрельцы встретят татар залпами, укрываясь сами за китаями. Без большой за­держки отступят в лес, оттуда продолжая разить насту­пающих.

—  Ловко! — восхищенно воскликнул Никифор Дву-жил. — Крымцам придется еще китаи растаскивать да вновь строиться для нападения. До гуляй-города они прытко не подбегут, вот тут мы их — в упор.

—  Славословить не свершивши — пустомельство, — осадил князь любимого воеводу, удивившись столь нео­бычному восторгу отличавшегося малословием мудре­ца. — Тебе, Никифор, взять под свое око постановку гуляев у Рожай. Выделенных полками стрельцов я вдох­новлю сам. Если успеем, молебен отслужим. И еще. Ертоулу придется помочь ратниками. Ездовым обоза гуляй-города — топоры и пилы в руки.

Кроме урочных добровольцами хоть пруд пруди. Вое­воды не препятствовали, только когда сами стрельцы то­же предложили засучить рукава, князь Михаил Воро­тынский сказал решительное «нет»:

— Без вас обойдется. Вам нужны не усталые руки.

Уже вскоре повезли китаи к берегу речки, а Никифор Двужил и первый воевода Ертоула указывали для них места.

Татары как идут на противника? Если место позво­ляет, идут по пятисот в ряд. Плотно. Конь к коню. Ров­ность перед Рожаей-рекой, как и за ней, вполне годна для привычного удара. Есть место и для «чертова коле­са», но вряд ли они станут его крутить, когда увидят китаи и засеку. И все же хорошо, если китаев хватит саженей на триста. Китаев хватило, а вот скоб оказа­лось маловато, повозками их не подопрешь, как в са­мом китай-городе, поэтому крепить стенку оцределили так: колья, толщиной в руку, вгонять поглубже в зем­лю, благо она податлива, а к ним крепить скобами ки­таи. Когда скобы закончились, почесали ертоульцы за­тылки (русский мужик научен «при нужде есть кала­чи») и стали крепить ивовыми жгутами, продалбливая в плахах нужные отверстия долотами, и вновь дело по­шло споро. Еще прочней плахи притягивались к коль­ям. Конечно, этот крепеж легко саблей перерубить, два-три взмаха хватит, но здесь китаям не насмерть стоять — отслужат они малую службу, пусть тогда та­тары их рушат.

С тыльной стороны к китаям притулили стволы дере­вьев, очищенные от веток и сучков, чтобы в горячке боя не споткнулся бы кто из стрельцов о них. Сами ертоуль­цы прикидывали, ловко ли будет не только стрелять, но и быстро заменяться, когда же все устроили как надо, принялись укладывать засеки вправо и влево от китаев. Но не обычные засеки из деревьев, положенных верши­нами в сторону ворогов, а наваливали друг на друга и ели, чтобы убегать в лес стрельцам было укрытно и безо­пасно от стрел.

Управились засветло. Возвратились в гуляй-город, ос­тавив лишь несколько засад на всю ночь.

К этому времени и стрельцы полностью подготови­лись к скоротечной схватке. Сам главный воевода прове­рил, не упущено ли что-либо, затем епросил мнение стрельцов, когда лучше им выйти на берёг Рожай: с вече­ра ли, либо с рассветом.

Нашлись ретивые:

— До заката выходить. Каждый себе место облюбует и подправит, если возникнет в этом нужда.

— Ишь ты, до заката. Ночь, выходит, не спамши. Есть ли в этом нужда, вот в чем недолга. Если нужно, пойдем, только, разумею, крымцы татями полезут ли? Такого ни в жизнь не случится.

Михаил Воротынский, послушав перепалку, поддер­жал большинство:

— На рассвете отслужит молебен настоятель походной церкви и — с Богом.

Едва посветлел на востоке небосклон, стрельцы поспе­шили к походной церкви, следом подошли и все воеводы во главе с князем Михаилом Воротынским. Даже Фарен-сбах не погнушался православного молебна, пришел сам и привел с собой выделенных на берег арбалетчиков. Служба короткая, благословляющая на подвиг; молитвы ратников тоже короткие, хотя и горячие: «Спаси, Госпо­ди, и помилуй!»

Только стрельцы разместились по своим местам, так вот он — передовой ногайский тумен. Идет крупной ры­сью, чтобы, преодолев реку не снижая скорости, пустить коней намётом. Увидев же на берегу гуляй, натягивают первые ряды поводья. Что дальше делать, скажет либо темник, либо сам Теребердей-мурза.

Точно. Теребердей-мурза с двумя темниками выехал вперед, и начался совет. А стрельцы в это время возбуж­денно обменивались мнениями:

— Два тумена всего? Семечки!

— Ишь ты, семечки. Перелузгай двадцать тысяч. Язык опухнет.

— Язык — ничего. Животы бы не скрутило.

— Не каркай, — одернули несколько человек предрекателя. — Бог даст, животов не лишимся, а вон тех, во­рогов, погладим знатно.

Заминка у ногайцев окончилась. Сейчас пойдут, наби­рая скорость, широким фронтом. Ловко станет сечь. Но что это? Выезжает вперед полусотня. Со щитами и пика­ми. За ней, тоже со щитами, чуток пошире ряд. Еще один ряд, еще… Что? Клин? Щитами железными прикры­тый? Дроб не осилит железные шиты. Это не деревян­ные, кожей обтянутые. Это — харалужные! Попрут встречь огня за милую душу.

И тут команда от десятника к десятнику:

— Подсекать коней. Кучу-малу устраивать.

Очень разумно. Свалив ощетиненный клин, стреляй тогда по остальным без помехи. Благодать!

Взвыли корнай, выворачивая душу, заверещали сур-наи, и рванулось устрашающее:

— Ур-ра-а-агш!

Подпускай поближе к берегу. Не спеши. Сжимай в ку­лак нетерпение. Еще чуть-чуть. Еще. Пора. Удар набата и — залп.

Он ли удачен, триболы ли пособили, куча-мала обра­зовалась славная. Ржание покалеченных коней заглуша­ло грозный боевой клич татарских всадников.

Первый ряд самопальщиков — вниз, второй ряд на его место и — залп. Сразу же — вниз, уступая свои позиции третьему ряду. А первый уже запыжил в стволы дробь и — на смену третьему.

Каленые же болты летели беспрерывно, легко проби­вая татарские латы из толстой воловьей кожи.

Кажется, целую вечность противостоят нажиму но­гайцев отважные стрельцы, на которых уже посыпался ливень стрел. Появились первые раненые и даже убитые. Кому посильно из раненых, оставался на своем месте, тя­желых начали уносить в лес.

Не ясно пока, чем окончится это короткое, но очень жестокое противостояние горстки против лавы; вряд ли татары сыграют отход, хотя надежда на это есть. Увы, не намерены отступать. Они уже в реке. Забурлила Рожая, покраснела от крови. Вот уже первые из первых выска­кивают на берег, их, конечно, секут болты, но на место выбывших новые заступают. Не пора ли в лес? Главный воевода не велел стоять до живота своего.

Глухой удар набата. Самопальщики улепетывают пер­выми, прихватывая раненых.

Сделав еще по паре выстрелов, припустились в лес и самострелыцики. С потерями, верно, хотя и небольши­ми: ибо тем ногайцам, кому уже удалось выскочить на правый берег, китаи мешали не только погоне, но и мет­кой стрельбе из луков.

Переправа затормозилась. Передовые нукеры начали растаскивать китаи, добивать раненых коней и своих со­братьев, кому не повезло. Когда же путь был расчищен, начали строиться для атаки. По пятьсот в ряд, медленно продвигаясь вперед, освобождая место для новых и но­вых рядов.

До жути много воронья, но и князь Воротынский, и все воеводы, и даже бывалые ратники радовались, ибо хорошо понимали, что не получится у татар дикого на­скока, не успеют кони войти в раж, когда их никто уже не в состоянии остановить. Затрубили корнай, ударили бубны, конная лава быстро начала набирать скорость, и тут от опушек, справа и слева, принялись стрелять руш-ницы и самострелы — от многотысячного строя момен­тально отсеклись несколько сотен и стремительно понес­лись на стрельцов. А те, вовсе не обращая внимания на скачущих к ним ногайцев, стреляли по главному строю. Но, заглушив полностью выстрелы рушниц, над полем взметнулось: «Урра-а-а-гш!». Конница, все более наби­равшая скорость, уже казалась неодолимой.

Но как и рассчитывал князь Михаил Воротынский, перейти на такой галоп, когда шалеют и кони и всадни­ки, несясь вперед без удержу, ногайцы не успели, оттого первый же залп орудий смешал их ряды.

Князь Воротынский ликовал: «Все! Отобьемся!»

Не рано ли радоваться?

Вышло, что не рано. Опытен воевода, знает, что к че­му. Да, ногайцы все же дотянулись до стен гуляй-города, заполнив ров трупами всадников и коней, даже дошло до топоров, мечей, копий и шестоперов; на том, однако, штурм окончился. Не одолели русских ратников ногай­цы, валились храбрецы, пытавшиеся взобраться на до­щатую стену, в ров с размозженными головами — все вы­ше и выше трупы у стен гуляй-города, по ним уже лезут наступающие, им уже легче дотягиваться до верха стен, но их пыл иссякает, уже не подбадривают они себя ис­тошным «Урр-аа-а-агш!», лезут молча. Только страх рас­правы за трусость заставляет повиноваться приказу Те-ребердея-мурзы.