На службе Отечеству - Александр Алтунин

В полночь неожиданно появился старшина Санькин. Его шинель, лицо, руки испачканы машинным маслом.

— Товарищ комроты, — докладывает он простуженным голосом, — раненые доставлены в полковой медпункт. Трофейные гранаты, винтовки и патроны привез.

— Привез? На чем?

— На немецком грузовике. Мы приметили его в Насыпном, но мотор не заводился. Вместе с красноармейцем Пановым отремонтировали. Я немного разбираюсь в двигателях, а он перед войной работал на тракторе…

— Вы не видели лейтенанта Ступицына? — поинтересовался я.

— Лейтенант погиб. Наскочил на фашистов, прорвавшихся за Ближней Байбутой, и в рукопашной был насквозь пронзен штыком в грудь. — Помолчав, Санькин добавил: — Об этом я узнал в медпункте, куда доставили смертельно раненного лейтенанта.

— А как он оказался за Ближней Байбугой?

— Говорят, вместе с легкоранеными шел…

— Зачем?

— Не знаю, — пожал плечами Санькин.

Вызываю Петина. Заспанный санинструктор протискивается в дверь. Весь его вид выражает недовольство тем, что разбудили.

— Вы знали, что лейтенант Ступицын ранен? — спрашиваю его.

— Знал, — бурчит Петин.

— Почему не доложили?

— А чего докладывать? — удивляется санинструктор. — Рана пустяковая: пуля царапнула предплечье, кость не задета. С такими ранами у нас полроты ходит.

"Здорово подвела Ступицына осторожность", — подумал я.

Приказываю Санькину выдать командирам взводов третью часть гранат, винтовок, патронов, остальные отвезти в распоряжение командира батальона.

Вернувшись, Санькин доложил:

— Командир батальона приказал передать вам благодарность за боеприпасы. А меня пообещал представить к награде. — Потоптавшись на месте, старшина смущенно добавил: — А машину капитан забрал. Сказал, что взводу снабжения она нужнее.

— Леший с ней, — успокоил я огорченного старшину, — по бездорожью да по балкам на ней не пройти.

Митрофан Васильевич, тихо войдя в комнату, устало опустился на ковер и с чувством удовлетворения сказал:

— Ну, гора с плеч: все, кто перед высадкой подал заявление с просьбой принять в партию, утверждены политотделом кандидатами… Сейчас же объявим об этом. Жаль, что Бондарева, Лебедева и Мигули уже нет среди нас… В письмах родным обязательно сообщим, что они пали в бою, как и подобает коммунистам.

Выслушав сообщение о смерти Ступицына, политрук горько усмехнулся:

— Вот ведь судьба какая: как берег себя лейтенант, как осторожничал, а погиб раньше нас, да еще в тылу. — Помолчал и заключил: — Нет, далеко не героем был наш лейтенант. Рука не поднимется сообщить родным: пал смертью храбрых.

— Мы тоже далеко не герои. Никому не хочется умирать, — возразил я, расстроенный мыслями о горе матери погибшего.

— Нет! — горячо воскликнул Митрофан Васильевич. — Бойцы, которые вот уже третьи сутки шагают сквозь огонь, не прячась за спины товарищей, истинные герои! Ты слышал от них хоть слово жалобы, недовольства? Нет, не слышал. Зато видел, с какой страстью добивались они права идти в бой, а может быть, и умереть коммунистами. Мужество, стойкость, готовность к самопожертвованию — это ли не черты истинного героя? Разве видела мы в тихом Мигуле что-то особенное, героическое? А он погиб, спасая Лоткова. И в бою, скажу тебе, бойцы — проявляют поистине массовый героизм. Именно поэтому обидно, когда видишь отсутствие таких черт у командира…

Нашу беседу прервал парторг Веков. Договорились собрать коммунистов в пять часов. Пришел Украинцев, доложил, что в расположении роты спокойно, дежурство передал Терешину и идет спать. После Терешина наступала очередь Митрофана Васильевича, мне сменять его. Сбросив шинель, я с наслаждением вытянулся и мгновенно заснул. Разбудил меня тревожный крик:

— Товарищ комроты! Товарищ комроты!

Открываю глаза. Возле меня стоит на коленях Санькин. Никогда еще я не видел его в таком отчаянии. Сняв шапку, он, почему-то перейдя на шепот, повторяет:

— Товарища политрука убили. Убили товарища Абраменко, Митрофана Васильевича убили, гады…

— Кто убил?! — кричу я, ошеломленный страшной вестью.

— Фрицы, фрицы проклятые, — простонал Санькин. — Где?

— В третьем взводе.

Выскакиваю на улицу и бегу к боевому охранению, полагая, что Митрофан Васильевич погиб там.

— Не туда! — Санькин показывает на приземистое строение, где разместился на ночлег взвод сержанта Гареева.

Страшная весть подняла на ноги всю роту. Со всех сторон бегут вооруженные красноармейцы. Во дворе сталкиваюсь с группой разъяренных бойцов третьего взвода, окруживших каких-то мужчин в восточном одеянии.

— Кто они? — спрашиваю громко, но ответа не получаю. Красноармейцы, пытаясь достать кулаками задержанных, теснят бойцов, которые их охраняют.

— Смирно! Прекратить безобразие!

На этот раз меня услышали. Бойцы отпрянули от задержанных и недовольно повернулись ко мне. Красноармеец Шиян весь дергается от негодования.

— Кого задержали, Шиян?

— Притаившихся гадюк, фрицев проклятых, товарищ комроты! — Он грозит кулаком задержанным. — Они хотели зарезать товарища политрука.

— Где Митрофан Васильевич?

— Там. — Шиян показывает на дверь, ведущую в жилое помещение.

— Задержанных охраняйте до выяснения, — приказываю я.

В комнате при свете керосиновой лампы Петин проворно бинтует плечо политрука. На лбу Митрофана Васильевича выступили капельки пота'.

— Что случилось? Рана серьешая? — спросил я, опускаясь рядом.

— Да нет, — небрежно отмахнулся Митрофан Васильевич, — пустяковая: лезвие кинжала распороло шинель и скользнуло по плечу. Во время обхода увидел я три крадущиеся: к хозяйственным постройкам фигуры, закутанные в женскую одежду. Показались они мне подозрительными: и рост слишком высокий для женщин, и походка не женская. Кричу "Стой!", а они бежать. Выхватил револьвер, бросился следом, у сарая кто-то нанес мне удар. Падая, нажал курок. На выстрел прибежал сержант Гречин с бойцами. Они окружили двор и задержали четырех мужчин, непохожих на местных жителей.

Когда я доложил о ЧП, капитан Николаенко распорядился тщательно обыскать все постройки, заглянуть во все укромные уголки.

До Нового года оставалось семнадцать часов. Мы выступили на рассвете, раньше главных сил, потому что нам предстояло совершить глубокий обходный маневр. Я подошел к Абраменко, которого уговорил остаться в селении вместе со старшиной, и протянул руку:

— До свидания, Митрофан Васильевич.

— До встречи в Старом Крыму, — ответил он тихо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});