На службе Отечеству - Александр Алтунин

— Нет, куда уж мне, буду дожидаться вашего возвращения.

Мы с лейтенантом начали одеваться.

— Ребята, у вас пистолет есть? — спросил полковник. — Оставьте мне.

— Зачем вам пистолет, товарищ полковник? — поинтересовался я.

— Живым я им не дамся…

— Что вы говорите, товарищ полковник! — возмутился лейтенант. — Разве мы вас оставим?! Ты что молчишь, Саша?! — крикнул он мне.

— Мы донесем вас, товарищ полковник! Я уже и способ придумал. — Я выбежал из комнаты и возвратился с толстой палкой, которую приметил еще раньше. — Мы с лейтенантом держим эту палку, вы, товарищ полковник, садитесь на нее и руками обхватываете наши плечи…

— Да куда вам, доходягам, — огорченно машет рукой полковник, — сами еле на ногах держитесь. Оставьте меня, сынки, спасайтесь. Я свое отвоевал.

Искренне возмущенные, мы наперебой упрекаем полковника, что он толкает нас нарушить закон товарищества.

— Ладно, ладно, сынки, — прерывает нас полковник, и улыбка освещает его смуглое осунувшееся лицо, — сдаюсь! Давайте попробуем.

Помогаем ему одеться, обрубки ног кутаем в одеяла. Больших трудов стоило нам усадить грузного полковника на палку. Когда мы подняли его, шею пронзила такая острая боль, что я пошатнулся и с трудом удержал палку. Лицо лейтенанта тоже дрогнуло от боли.

И начался мучительный путь.

Ноги скользят по крупной гальке, каждый шаг вызывает боль. Пройдя сто метров, мы останавливаемся, сажаем полковника на гальку и в изнеможении ложимся рядом. Когда до корабля осталось каких-нибудь триста метров, я почувствовал, что рана на шее открылась. "Только бы не упасть, только бы успеть!" Мы одолели еще сотню метров, когда я от дикой боли покачнулся и потерял сознание. Придя в себя, увидел взволнованное лицо полковника.

— Как чувствуешь себя, сынок? — участливо спросил он, встретив мой взгляд.

— Ничего, — попытался я улыбнуться. — Проклятая рана подвела. Сейчас пойдем дальше.

— Нет, ты уж лежи! — Полковник решительно пресек мою попытку подняться. — Сейчас лейтенант приведет кого-нибудь на помощь.

Вскоре прибежали лейтенант и четыре матроса. Двое подхватили полковника, другие попытались взять на руки меня. Я решительно воспротивился и двинулся следом за полковником, поддерживаемый матросами.

Когда мы поднялись на палубу, к нам подошел рослый моряк и распорядился отнести полковника в корабельный лазарет. Полковник, притянув нас к себе, взволнованно сказал:

— Спасибо, сынки, желаю вам дожить до победы. Оглядевшись вокруг, мы увидели, что корабль до отказа забит людьми и техникой. Видя, что мы сиротливо оглядываемся, к нам подошел худенький матрос и предложил проводить в трюм, где разместились легкораненые. Мы чувствовали, что без перевязки не выдержим перехода. Обняв матроса рукой за плечо, я доверительно шепнул ему, что у меня и моего товарища открылись раны, и спросил, нельзя ли здесь, на корабле, сделать нам перевязку.

— Конечно, можно! — воскликнул матрос. — Идемте в лазарет. Он подвел нас к двери, приоткрыл ее. Мы увидели просторную, хорошо освещенную каюту. Над операционным столом склонился молодой врач. Не поднимая головы, он что-то тихо сказал своим помощникам. Матрос закрыл дверь.

Через некоторое время из каюты осторожно вывели моряка с перебинтованной грудью. Один из помощников корабельного врача выбежал вслед за раненым.

— Возьми, Федор, осколок фашистский на память, — предложил он. — Еще сантиметров десять — и пришлось бы искать его в правом легком… А вы, товарищи, кого ожидаете? — спросил он удивленно.

Выслушав сопровождавшего нас матроса, он распахнул дверь:

— Заходите, пожалуйста.

Нам помогли раздеться. Когда с меня стянули гимнастерку и нательную рубашку, обнажилось левое плечо, покрытое свежими кровавыми потеками, тянувшимися из-под бинта на шее. Стараясь причинить мне меньше боли, один из помощников врача осторожно снял насквозь промокший бинт и стал смывать следы крови вокруг раны.

— Как же это вы умудрились разорвать шов? — недовольно покачал головой врач.

Выслушав объяснение, он понимающе кивнул:

— Неудивительно, что шов разошелся…

Когда новые швы были наложены, а раны перевязаны, врач устало сказал своим помощникам:

— Теперь в награду за испытания, выдержанные этими ребятами, выделим им из наших скромных запасов по пятьдесят граммов спирта. — Он дружески подмигнул нам: — Сейчас это для вас будет лучшим лекарством.

Терпеливо ожидавший нас у двери матрос предложил:

— Пойдемте, покажу вход в трюм, там вам будет теплее.

Осторожно спускаемся вниз. Где-то тускло светит лампочка. Повсюду плотными рядами лежат раненые. После дневного света чувствуем себя ослепшими и в нерешительности стоим у лестницы.

— Проходите, товарищи, в противоположный угол, — доносится прокуренный голос какого-то доброжелателя, — там свернут канат, на нем и устроитесь. Больше свободных мест нет.

Раненые лежат так плотно, что, передвигаясь, мы не можем не задеть кого-нибудь. Послышались стоны, возмущенные крики. Осыпаемые ругательствами, наконец натыкаемся на плотно свернутый канат. Подложив под себя шинели, в изнеможении растягиваемся на нем.

Невыносимо душно. Я весь в липком поту. Краем гимнастерки вытираю лоб, нос. Страшно хочется пить. Лейтенант что-то бормочет.

— Ты не спишь, Семен? — спрашиваю я.

— Одна тысяча сто тридцать шесть дьяволов фашистам, — несется в ответ. — Одна тысяча сто тридцать семь дьяволов фашистам… — Прервав свой странный счет, Семен поясняет: — Отвлекаю себя таким образом… успокаивает.

— И на каком же количестве дьяволов ты успокоишься?

— Не знаю, — неуверенно отвечает Семен, — пока не усну…

Однако ни ему, ни мне уснуть не удается. Не выдержав, лейтенант поднимается и решительно заявляет:

— Ты, Саша, как хочешь, а я выбираюсь наверх.

Снова сопровождаемые недовольными возгласами, пробираемся к выходу. С трудом выползаем на палубу и, сделав несколько глубоких вдохов, пьянеем от холодного морского воздуха. Долго стоим, прислонившись к металлической обшивке надстройки, потом, шатаясь, словно пьяные, медленно подходим к матросам и просим принести воды.

— Сейчас, братки!

Плотный широкоплечий моряк с добрыми глазами принес воду и по одному сухарю.

— Не знаешь ли, почему стоим?

— До рассвета невозможно идти: вода нашпигована минами, как колбаса шпиком.

Любопытство толкает нас к борту. На одной из лодок матросы отталкивают шестами какой-то рогатый шар. Догадываюсь, что это морская мина, и мгновенно забываю о холоде.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});