Меч Шеола - Николай Ярославцев

— Врасплог застиг.

А ты думал, что ждать будет, когда сам к нему явишься на хлеб — соль? Обрыбился. Подлости необыкновенной мой соседушка. — Кикимора умудрилась таки влезть между ними. — Это надо же было умудриться так, чтобы межу передвинуть?

Пошли спать, подруга. — Копытиха поторопилась перебить ее, чтобы в который уж раз не выслушивать все ее обиды. И потянула за подол. — Светать уж начинает, а у меня сна не в одном глазу.

И напомнила Радогору.

С оберегом не мешкай. Заслонись. Хоть под утро уснешь. А нет, так я попытаюсь заслонить вас. Но силы ему всей не показывай, чтобы не встревожить его прежде времени.

— Завтра выйдем! — Решил он, забираясь на копну и придерживая холстину руками. — Проторил тропу, теперь и оберегом его не удержать.

Приподнял холстину, чтобы могла влезть княжна и та, свекнув голым телом, ловко скользнула под нее.

— Но зайдем к нему с другой стороны.

Кикимора скрипнула расщепом, прикидывая мысленным взглядом дорогу.

— Вдвое, как не втрое, дога выйдет… И самыми не пролазными топями придется идти, Радогор.

— Прямой путь, не всегда самый короткий. — Согласилась с Радогором Копытиха.

— Я так испугалась, Радо, такого страха натерпелась, когда ты начал биться и корчиться весь. И руками, и ногами… и сюда, и сюда! — Влада зажала его руку в своих, чтобы показать, куда угодили его удары. — И сюда тоже. На утро с синюхами выйду. Подуй… Или рукой поводи. А еще лучше и подуй, и рукой поводи.

Привстала, чтобы Радогор лучше увидел места предполагаемых синюх.

— Увидел? — И убедившись, что Радогор верно разобрался с ее синюхами, продолжила.

— А я, как закричу. — «Радо, Радо!» И ну, тебя трясти. А тебя ворочает и ворочает. Только треск стоит. Дуй, Радо, не останавливайся, чтобы синюх не было.

От пережитого страха остановиться не может. Говорит без умолку.

— И тут погляди. Тоже больно. Как соскочу с копны…

Приподнялась на локте, с блаженным видом, следя за его рукой. И пальчиком указала.

— Тут тоже подуй, чтобы синюхи не было. Ой, Радо, как же мне страшно был! Даже мороз по коже.

— Это потому, что прыгнула с копны в чем мать родила. — Подсказал он, посмеиваясь

Влада уже разомлела под теплом его рук и пропустила его смелое замечание мимо ушей. И сквозь сон пробормотала.

— Живого места нет на теле. Вся в синюхах буду. Долго гладить и дуть будешь.

А к Радогору сон не шел. Мало того, бежал из глаз на всех четырех копытах. Лежал с открытыми глазами, глядя на небо с затухающими звездами. На темные дремлющие облака, изредка заползающие на рогатый блеклый месяц. И старался припомнить все видения, с которыми столкнулся этой ночью. Но усталость сломила и его. Задремал, чувствуя, как в мозгу словно бы осторожная мышь скребется. Где — то у самой дальней стенки, стараясь прогрызть угол. Куснет раз — другой и затихнет, замрет, прислушиваясь, нет ли где кота. И снова зубками…

«Хорошо, что Копытиху послушал и оберег выстроил. — Подумал он. — Зубы сломает, а не прогрызет. По крайней мере до утра. Но как его в тех болотах брать, лохматого? Близко не подступишься, если ребячье игрушкой чуть не изувечил? Хорошо, что Лада рядом была. А не будь ее?»

Словно подслушав его мысли, она выбралась из — под его руки и поднялась выше, навалилась телом на его грудь и обняла рукой, шепча сквозь сон не разборчивые и невнятные слова.

Чудище шерстистое где — то за дальним краем дрягвы мохнатой мордой маячит, прячась за тучами и кулаком грозит. Волосы на морде от ярости топорщатся. Что — то кричит. А что, не слышно. Оберег не пускает, глушит слова похабные. И не надо. Добра от него все равно не дождаться. Ничего, потом расскажет, как придем. Не захочешь, да поверишь берегине. Эвон, как его злоба изуродовала. Был человек, как человек, а стал бог весть кем. И все через злобу.

С выходом припозднились. Утомила бессонная ночь. Влада открыла было глаза, посмотрела невидящим глазом на Радогора и промямлила.

— Я скоро, только сон досмотрю.

Разнежилась и берегиня. Открыла глаза на стук горшков и блаженно зевнула со стуком открыв рот.

— Хорошо тут у тебя, подруга. Хоть вдоль, хоть поперек тянись. А все равно до края не дотянешься. Век бы у тебя на печи жила.

— Смотри, не переломись. Вон, как кости хрустят.

Кикимора оставила ее слова без внимания.

— Эх, мало я у тебя погостила ныне! Даже поболтать всласть не успели. — Сокрушалась она, сползая с печи. — С молодыми только свяжись. Все у них не как у людей, через пень да колоду.

— Не последний день живешь. — Усмехнулась Копытиха. Какие твои годы. Прибежишь еще. А на них не ворчи. Появились, словно заново жить начала. Лучше шанежку съешь

И то верно. — Согласилась кикимора, впиваясь в румяную шаньгу зубами. — Съем шаньгу и снова на печь полезу. Эх, жаль зубы сносились., а то я бы и мяском себя порадовала.

— Зубы! — Отозвалась ведунья, невесело улыбаясь, — Тело сносилось, а ты о зубах печалишься. На себя смотреть боюсь. Смотрю и не узнаю. Думаю, куда что делось? А тебе хватит вылеживаться. Помоги на стол собрать. Когда еще по — людски поесть придется?

Кикимора, вздыхая, полезла с печи.

— Это правду молвила, подруга. Тело у тебя было позвончей, чем у иных, которые в теремах живут.

— Только Копытихе досталось. — Вздохнула с сожалением Ведунья.

Но кикимора ее вздоха даже не расслышала.

— А уж сох то по тебе, помню, старый князь Гордич, дед нашей княжны! — Трескуче рассмеялась берегиня. Ко мне с дуру за приворотом прибегал. А я к той поре уже все перезабыла. Ужели так и не далась ему?

За дверью громко кашлянул Радогор и кикиморе так и не довелось узнать, чем дело кончилось. Устояла ли Копытиха или сдалась бесславно старому князю.

— Готова, тетушка? — Еще из — за порога спросил он.

— Вот она, подруга, нынешняя молодежь! Не здравствуй, не прощай и сразу за гребень. — Рассерчала кикимора. Думай вот теперь, гадай далась ему или не далась. — К полудню выйдем. Тайными тропами поведу. Как месяц тропку высветит, его дорогой и пойдем. По холодку.

И резво подбежав к Радогору, бесцеремонно выставила его за дверь.

— Говори дальше, подруга. Я же от него и слова добиться не могла. А уж как старалась. Язык измозолила. — Тараторила она. — Не он, так верно бы утопили тебя люди в ту пору. В то лето, как раз мор на скотину напал… Как раз все на тебя показывало.

— Оглушила ты меня совсем своей болтовней. — Остановила ее Копытиха, нахмурившись. — И что на тебя нашло? Лучше ребятишек позови к столу. Да и отправляйтесь. Ни к чему полудня вам ждать. Радогор тревожиться начал. И из княжны еще тот ходок! Пока разбежится…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});