Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России - Сергей Кургинян

Императоры Ашока, Аллаудин Кхилиджи, Аурангзеб стремились установить единое правление на всей территории Индостана, но не преуспели. Только под властью британцев страна была объединена. Индийская гражданская служба, железные дороги, Британская индийская армия, Почтово-телеграфная служба, английский язык – таковы были инструменты, которые позволили объединить страну. В 1947 году мы унаследовали эти инструменты и вообразили, что эта «жемчужина империи» может быть преобразована легко и просто в централизованное национальное государство. Под властью империи традиционные статичные иерархии оставались на своих местах. Со времени обретения независимости эгалитаризм и демократия «разморозили» устоявшуюся систему. Стали самоутверждаться региональные устремления.

Кое-кто высказывает опасения, что такие центробежные силы могут привести к развалу страны, к отделению штатов. Я приглашаю этих теоретиков постоять на дороге Маунт Роуд в Ченнаи или на трассе Грэнд Транк Роуд в Пенджабе и посчитать число грузовиков, передвигающихся из одного региона страны в другой. Цифры потрясающие. Единство нашей республики будет удержано благодаря хотя бы этому поразительному объему торговли (вдобавок к единству цивилизации). Децентрализация позволит республике встать на путь экономического процветания и заодно отвлечет умы от тех псевдовопросов, что будоражат участников конфликтов между индусами и мусульманами.

Как только дом будет приведен в порядок, Индия будет готова пригласить гостей – Пакистан, Непал, Бангладеш, Шри-Ланку, Мальдивы. Всех их надо призвать двигаться по пути укрепления структур Ассоциации регионального сотрудничества стран Южной Азии. При этом процесс не должен ставить под вопрос суверенитет этих стран – примерно так, как это делается в рамках процесса европейской интеграции. Лишь в рамках таких региональных структур можно будет обеспечить гармоничное развитие страны и региона.

Внутри страны мы должны постепенно положить конец системе, так сказать, неформального апартеида, то есть сепаратного развития в мусульманских и индусских анклавах. Экономическое развитие, конечно, будет разрушать систему этих гетто. На место нынешнего деления местных общин по кастам, языковым группам и религиям придет деление экономическое – на колонии богатых, колонии среднего класса, колонии бедных.

Но неравномерное развитие может привести к укреплению существующего неудовлетворительного статус-кво: как предупреждал крупнейший экономист Рам Манохар Лохия, экономические иерархии могут «наложиться» на существующие кастовые и общинные деления. Это был бы путь к катастрофе – к росту напряженности в отношениях между кастами и общинами.

В ходе одной встречи в Аллахабаде, обращаясь к смешанной тысячной аудитории, где были индусы и мусульмане, я задал простой вопрос: сколько индусов хоть раз в жизни побывало в доме мусульманина и наоборот? Свыше 90% призналось, что они никогда не были в гостях у своих «иноверных» сограждан. Вот ключевая проблема нашей многосоставной культуры. Что мы можем предпринять? Малые дела принесут со временем большие плоды. Если каждый индус постарается подружиться с какой-то мусульманской семьей, почаще ее навещая, вникая в ее радости и печали, а каждый мусульманин будет делать то же самое в отношении одной индусской семьи, мы встанем на путь фундаментальной трансформации общества. И дружить – это не просто время от времени встретиться и потолковать в местной чайной. Это значит посоветоваться с другом, когда, скажем, назначаешь дату свадьбы твоей дочери!

Индусы и мусульмане утратили связь со всем тем, что составляет величие их наследия. Индус не помнит о Ведах, Упанишадах, Бхагавадгите, Тульсидасе и Сурдасе, Свами Хардасе. Мусульманин точно так же не знает о наследии Амира Хусро, Мира Таки Мира, Галиба, Ясса Ягана Чангези. Это неприметно ведет к потере самоуважения. Ты не можешь уважать другого, если не уважаешь себя. Чтобы уважать другого, нужен определенный уровень самооценки, уверенности в себе. Следствием всех этих процессов является умаление или отсутствие взаимного уважения.

Коль скоро индусы и мусульмане потеряли связь с самым ценным в собственном наследии, как можем мы ожидать от них той щедрости души, какая надобна, чтобы оценить достижения других? Индийский мусульманин, который никогда не восхищался храмами в Танджоре, Мадурае, Халибеде или великим собором в Гоа, не ведает о величии земли, которую ему посчастливилось называть своей родиной. Точно так же индус, ничего не ведающий о поэтах Галибе или Мир Анисе, подобен человеку, который жил в Риме и не видел собора св. Петра.

Все это во многом есть следствие безудержного распространения потребительского духа, который выдает себя за развитие и рост. Индусское общество (здесь я имею в виду индуизм в широком смысле слова) утеряло равновесие между Лакшми, богиней изобилия, и Сарасвати, богиней знания. Слепая погоня за мамоной приобрела такие всеохватывающие масштабы, что система может плодить и штамповать лишь истории об алчности и коррупции. Сарасвати заперли в безлюдных залах библиотеки университетского городка (где бастуют студенты или преподаватели). И ныне, когда наш вагон прицеплен к поезду глобальной экономики, Лакшми стала нашей единственной и верховной богиней.

Индийские мусульмане никогда в полной мере не осознавали, до какой степени индуистское мышление (и общество) носит циклический характер. В отличие от индуизма, ислам, протестантизм, католицизм, марксизм, либерализм носят линейный характер, развиваются параллельно друг другу, соперничая, конкурируя, постоянно вторгаясь на территорию друг друга. Когда эти системы вступают в соприкосновение с «циклическим» индуизмом, мы сталкиваемся с одной фундаментальной трудностью. Индуизм не знает «обращения в веру». Индуизм не стремится занять пространство другого. В этом – великая сила индуизма, но в этом же кроется и источник огромной неуверенности.

Мое племя могут обкорнать (ощущение индуса), но оно никогда не будет прирастать за счет других племен. Отсюда проистекают трудности ассимиляции, с которыми индус сталкивается в других обществах.

Допустим, я захотел обратиться в индуизм. Но я не могу этого сделать. Движение «Арья самадж» («Общество ариев») попыталось ввести систему «шуддхи», или «очищения» – возвращения в лоно индуизма тех, кто когда-то перешел в ислам или христианство, но из этого ничего не вышло. Если бы я стал индуистом, в какую бы касту вы меня включили? Индуист уже рождается как член какой-то касты, и никак иначе.

Но широко понятый индуизм привлек к себе Амира Хусро, Абдур Рахима Хан-и-Хана, Ибрахима Адил-шаха и сотни других мусульман. На народном уровне Гога Мерхи, Рам Деора, Пирана, Хаджи Маланг и тысячи других святынь стали пунктами общения, «схождения» представителей двух общин.

Если взять уровень народной религиозности, то к мусульманским святыням течет поток индуистов, между тем как обратный процесс (посещение мусульманами индуистских храмов) выглядит лишь как мелкий ручеек. Это вызвано обстоятельствами, с которыми надо разобраться.

Названные параллельные и неоднозначные тенденции определяются несколькими причинами. Как я уже отмечал, способность восхищаться культурой другого зависит от уровня уверенности в самом себе. При императоре Акбаре правлению моголов ничего не угрожало, и в стране установилась веротерпимость. Серьезные непорядки начались при правлении Аурангзеба, и тогда император стал искать опору в авторитете мулл. Покуда мусульманин чувствовал себя в безопасности, он отдавался любви к Индостану. Когда мусульманскому правлению ничто не угрожало, Ахмед Сирхинди не имел успеха; Шах Валлиулла имел успех, когда власть ослабела. Из этого мы можем извлечь некий урок.

Пейзажи и виды Индостана, красочность индийских праздников, глубокий символизм мифологических персонажей индуизма и индийской философии – всё это послужило материалом для великой эпической, лирической и религиозной поэзии. Особую притягательность всего этого испытывали на себе и мусульмане – отсюда долгий перечень мусульманских поэтов, писателей, мыслителей, полюбивших эту землю. Она не могла не вызывать восхищения.

Мусульманские праздники, в общем и целом, сравнительно менее красочны, да и та красочность, какую они приобрели со временем, определялась влиянием индуизма. Пост и прекращение поста в мусульманской общине – это социальные события. По случаю прекращения поста мы надеваем новую одежду и едим много «сиваи» (сладкой лапши), приносим в жертву ягненка или козленка и раздаем мясо единоверцам. Все это весело, но нельзя сказать, чтобы это было красочно, согласитесь. В исламе нет мифологии, которую можно было бы представить в театре или кино, не вызвав гнев муллы. Ислам есть всецело дело факта, и этот факт заключен в священной книге. Здесь нет места для вольностей вроде тех, что возможны в индийском литературном контексте. Отсюда отсутствие сколько-нибудь значительной индуистской литературы об исламе. Кроме того, с пришествием в Индостан ислама индусы потеряли статус правящего класса и, вследствие этого, не чувствовали себя в безопасности. Этим объясняется, возможно, их сдержанное отношение к плодам исламского взаимодействия с индуизмом.