Дневник, 2004 год - Сергей Есин

Наконец-то я увидел на экране сцену знаменитого скандала с Киркоровым во время пресс-конференции в Ростове-на-Дону, о котором все время пишут газеты. Он довольно грязно обругал молоденькую девочку-корреспондентку, которая осмелилась задать ему вопрос о ремейках. Видимо, вопрос был актуальный. У нас же теперь поют песни лишь про всяких заек… «Там вдали, за рекой» или что-нибудь похожее в нашем репертуаре не существует. Обругал Киркоров бедную девочку в лучших традициях московского мещанского быта, как привык. Будто даже не сам он выговаривает слова, а одна из героинь его жены — Пугачевой. Настоящий полковник для буфетчицы. И про сиськи бедной корреспондентши вспомнил бугай, и про розовую кофточку. И то и другое его раздражает. Сам при этом был в бесконечных цепях на шее, будто узник собственной пошлости. В течение нескольких дней скандал разрастается Хорош коллега Розенбаум, который уверяет, точнее поет привычную песню, что Киркорова подставили. Как же все они дерутся за пошлость и развязность, к которой привыкли! Если бы только мы все не видели своими глазами эту «подставу». Возникает движение бойкота так называемого творчества Киркорова. Это свидетельствует о накопившемся у публики раздражении против нескромности русских эстрадных «звезд». Каков сукин сын! Он, видите ли, не хочет, чтобы публика знала, на каких машинах он ездит и с кем спит. А разве не спит он с женой, публичный наш человек!

21 июня, понедельник. Вечером начал, а утром продолжил читать книгу Георгия Гачева.

Считается, что я уже в отпуске, я попытался вырвать для себя хоть пару недель. Кстати, получить на него приказ из министерства (а это очередное бюрократическое нововведение) оказалось невероятно трудно. Бюрократический произвол крепчает. Они бы поинтересовались и узнали, что за 12 лет, при наличии двухмесячного отпуска, я в лучшем случае отгулял два месяца. Но они поинтересовались у нашего отдела кадров, за какой период я ухожу. Потом в отпуске мне отказали, потому что ректор должен быть в институте во время зачисления студентов. Пришлось направлять этим рьяным кадровикам новую бумагу — расписание экзаменов, которые в нашем институте начинаются лишь в день возвращения ректора из отпуска. И вот наконец-то с опозданием приказ пришел. За меня остается Лев Иванович.

В 3 часа, как и положено в день солнцестояния, состоялся день рождения Людмилы Михайловны. Как всегда, все было здорово, я сидел рядом с Натальей Александровной и не переставал удивляться ее жизнелюбию, уму и доброжелательности. В своей речи я отметил, как бы укоряя всех остальных, что Л.М. всегда со мною на работе рядом.

Вечером вместе с В.С. пошел на фильм Сергея Урсуляка по повести Юрия Трифонова «Долгое прощание». Сергей был одним из лауреатов нашего Гатчинского фестиваля, где он получил довольно большой денежный приз за экранизацию, кажется, «Дачников» Горького. Ничего не помню, но осталась сочная дачная зелень на экране и ощущение. Теперь — Трифонов. Повести раньше я не читал, но, как и предполагал, она, пожалуй, устарела. Это любовная история, случившаяся в конце сороковых — в начале пятидесятых. Очень здорово играют молодые актеры и героиня, актриса театра, ее играет Полина Огуреева. Впрочем, она уже получила приз за лучшую женскую роль на «Кинотавре» в Сочи. Но очень хорош и парень, ее муж. У Урсуляка получилось то, что очень редко получается на экране и в театре, — любовь. С остальным, с сюжетом, с вниманием зрителей — труднее. Из огромного зала Дома кино, никто во время демонстрации фильма почти никто не уходил, но в кинотеатре, я думаю, этот фильм проходить будет трудно. Здесь, включая и меня с В.С., собрались в основном киноманы и поклонники Трифонова. Фильм распадается на отдельные эпизоды, а постоянное подчеркивание диких условий жизни в той эпохе делает его излишне и как-то подловато политическим. Не могу не заметить, что один из дальних предков героя (здесь Трифонов не удержался) — кантонист, а вот все другие персонажи, более славянские, все они уроды, карьеристы и дикари. Многое по атмосфере заимствовано из других фильмов. Концертный номер матери героини, ведущей борьбу за мужа, за дочь, которая, как не имеющая в предках кантонистов и поляков, тоже хороша — живет сразу с двумя, так вот, «выходы» матери — это чистая Раневская в «Весне». Тем не менее удовольствие я получил, если бы еще все не осложнилось инцидентом, в котором я повел себя, как ничтожное говно.

Перед началом фильма на площадке перед Домом кино собралось много народу. Дверь была наполовину открыта, стояли какие-то амбалы, которые, точно так же как милиция на дорогах, устраивали «пробку». В.С., естественно, здесь меня взвинтила. Сами по себе мы, с моей седой шевелюрой и ее пятнисто-фиолетовой, представляли странную пару, вдобавок ко всему В.С. еще и с трудом и медленно передвигалась. Стояли мы довольно близко к двери, но ей во что бы то ни стало захотелось пройти через Белый зал, через Союз кинематографистов. Были еще и разные восклицания. Нас, конечно, через Белый зал не пустили. Вообще вся организация из рук вон плоха, пока дорогой Никита Сергеевич заискивает перед Тарантино, все службы творят что хотят. Это не первый случай моего столкновения и с администрацией, и с охраной. Все нелепо, включая и рамки-металлоискатели, через которые подчас народ пропускают, как стадо. А не пустили, потому что пожилой охранник, увидев, что В.С. еле стоит на ногах, не смог связаться со своим старшим. Мы вернулись обратно, и, когда вошли в зал, здесь уже не было мест. Вернее, был занят целый ряд кресел для группы, толстозадые билетерши держали места для почетных гостей, а каждая прорвавшаяся в зал тетя или дядя, как бы торгуя услугами, держали возле себя по два-три кресла. Я с трудом протащил В.С. вверх, куда она рвалась и где не было мест, а когда дошел до тупика, то увидел, как две девицы держали одна — два места, а другая — три. Вот тут я почти силой В.С. и усадил. Та женщина, которая сидела от меня справа, что-то заверещала, а представление группы уже началось. Я был в совершенно отчаянном положении и тут, вспомнив рассказанный мне кем-то подобный случай, тихо, наклонившись к ней, сказал: «А не пошла бы ты на хер». Какая стыдоба! Потом все, естественно, утряслось, кто-то не пришел, и места освободились, но стыд жег меня все время. После окончания фильма я даже был бы не против, если бы спутники этой женщины начистили мне рожу. Я не прочь был бы попросить у нее прощения, но когда свет зажегся, ее уже не было. Единственно, что меня смущало: это как же я пойду на вручение мне ордена с набитой, в синяках, мордой.

Упоминание про морду не случайно. Днем позвонили откуда-то сверху: 25-го приглашают в Кремль, вручать будет президент, если есть служебная машина, сообщите номер, пускают только по паспорту. Я обрадовался тому, что можно будет Толику показать Кремль, вот у него будет в его деревне рассказов!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});