Состоятельная женщина. Книга 2 - Барбара Брэдфорд

Он печально усмехнулся.

– Конечно, не оправдала. Я не говорил с тобой об этом раньше потому, что долго колебался в душе. Наконец, на прошлой неделе, я решился сказать тебе о своих чувствах, ведь молчанием ничего не добьешься. Видишь ли, я всегда думал, что ты любишь меня, даже после того, как вышла замуж за Джо. Всю войну я верил в это. Эта вера поддерживала меня, позволила мне выжить. Так мне кажется. Мои чувства к тебе остались точно такими же, как прежде, и я надеялся, что и твои – тоже. Но ты больше не любишь меня, правда?

– О, Дэвид, дорогой! Я очень люблю тебя. Как самого близкого друга. Сказать по правде, я все еще продолжала любить тебя, когда была замужем за Джо. Но теперь я сама стала другой, и моя любовь к тебе стала совсем иной. Превратности жизни влияют на нас и на наши чувства тоже. Я пришла к пониманию того, что единственная вещь в мире постоянна – это перемены.

– Ты влюблена в другого? – воскликнул он с проснувшейся проницательностью.

Эмма ничего не ответила. Она опустила глаза, крепко стиснула сумочку, а ее губы сжались, превратившись в тонкую ниточку.

– Я знаю ответ, хотя ты и молчишь. Тебе не надо щадить мои чувства. – В его прерывающемся голосе не было злобы. – Я должен был догадаться сам: девять лет – слишком долгий срок. Ты собираешься за него замуж?

– Нет. Он уехал. Он не живет в этой стране. Думаю, что он никогда не вернется, – глухо ответила она.

Видя ее грусть и отчаяние, Дэвид, несмотря на свою обиду, ощутил, что в нем поднимается сочувствие к ней. Он действительно любил ее и всем сердцем желал ей счастья. Он накрыл ее руку своей и крепко сжал ее.

– Мне ужасно жаль, Эмма!

Она посмотрела на него тусклым взором.

– Все в порядке, Дэвид. Моя рана почти затянулась. По крайней мере, я надеюсь на это.

– Значит, у меня нет никаких надежд, Эмма? Даже имея в виду, что он сошел со сцены?

– Ты прав, Дэвид. Я всегда говорю тебе только правду, хотя ее иногда бывает неприятно услышать. Ни за что на свете мне не хотелось бы обижать тебя, но мне нечего сказать тебе в утешение. Пожалуйста, прости меня.

– Здесь нечего прощать, Эмма. Я не имею права упрекать тебя за то, что ты разлюбила меня. – Его взгляд смягчился. – Надеюсь, что ты еще найдешь свое счастье, Эмма, Дорогая.

– Я тоже надеюсь на это.

Она открыла дверцу.

– Нет, не уходи, пожалуйста.

Эмма поцеловала его в щеку.

– Подумай как следует перед тем, как разорвать свой с Ребеккой. Она хорошая женщина и любит тебя. И помни, что ты мне очень дорог, Дэвид. Я твой друг, и ты всегда можешь на меня рассчитывать, когда в этом возникнет необходимость.

– Спасибо тебе за это. И я твой преданный друг тоже, Эмма. Если в моих силах хоть как-то облегчить твою жизнь, сейчас или в будущем, ты знаешь, что я всегда готов для тебя на все. – Он улыбнулся. – Кажется мы оба потерпели крушение в любви. Если тебе нужно сильное плечо, чтобы опереться на него, – вот оно!

– Спасибо тебе за то, что ты такой добрый и хорошо понимаешь меня. – Она попыталась улыбнуться. – Увидимся на фабрике, как обычно, на той неделе. До свидания, Дэвид.

– До свидания, Эмма, дорогая моя.

Опустив голову, Эмма, не оглядываясь, прошла по садовой дорожке, снег скрипел у нее под ногами. Сочувствие к Дэвиду переполняло ее, она была расстроена своим вынужденным отказом и переживала его страдания, как свои собственные. Ее лицо, освещенное холодным зимним светом, казалось застывшим, а ее мысли неожиданно возвратились к Полу. Перед входной дверью она остановилась и сделала глубокий вздох перед тем, как войти в дом. Она сняла пальто и шляпу в холле, заглянула к миссис Фентон, готовившей ужин на кухне, и стала устало подниматься по лестнице в детскую наверху.

Шла предрождественская неделя 1919 года. Ровно двенадцать месяцев назад Пол Макгилл был здесь, в этом доме, вместе с ней, с ее детьми и ее братьями. В ноябре кончилась война, и Пол, перед тем, как возвращаться для демобилизации в Австралию, остановился погостить у них. Это было радостное Рождество, переполненное любовью и весельем. У Эммы от счастья голова шла кругом, и она любила Пола сильнее, чем даже сама могла себе представить. Ей казалось тогда, что судьба наконец и навсегда подарила ей все, о чем она мечтала. Но теперь, год спустя, у нее не осталось ничего, кроме разбитого сердца, одиночества и горького разочарования. Какой же дурой она была, когда надеялась, что все теперь будет по-другому! Личное счастье всегда обходит ее стороной. Как это Рождество будет отличаться от предыдущего!

Эмма задержала свою руку на круглой ручке двери в детскую. „Я должна ради детей казаться веселой”, – подумала она и вошла. Кит был занят рисованием, сидя за столом. Его глаза зажглись, он соскочил на пол, вприпрыжку пронесся вихрем через комнату и повис на Эмме.

– Мамочка! Мамочка, как я рад, что ты уже дома, – кричал он, обнимая ее колени.

Она нежно поцеловала его в макушку.

– Хорошенькое дело, Кит, чем это ты занимаешься? По-моему, на тебе самом краски намного больше, чем на бумаге. А что ты рисуешь, мой сладенький?

– Я покажу тебе потом. Это картина! Для тебя, мамочка, рождественский подарок!

Кит, которому уже исполнилось в этом году восемь лет, улыбаясь и сморщив нос, смотрел на Эмму.

– Впрочем, если хочешь, то можешь взглянуть на нее.

– Нет. Ведь предполагается, что это сюрприз.

– Она может тебе не понравиться, мамочка. Тогда я нарисую другую. Нет, будет лучшейшим, если ты посмотришь прямо сейчас. Пошли.

Кит схватил Эмму за руку и поволок ее за собой к столу.

– Не лучшейшим, а самым лучшим, мой дорогой, – поправила его Эмма и взглянула на „картину”. Рисунок был совершенно детский, неуклюже скомпонованный, с полным отсутствием всякого понятия о перспективе. Безвкусно подобранные краски были положены как придется. „Картина” изображала мужчину в военной форме. Эмма невольно затаила дыхание, у нее не было никаких сомнений в том, кого нарисовал Кит. Достаточно было взглянуть на черную полоску над верхней губой, обозначавшую усы, и на ярко-синие глаза.

– Очень хорошо, дорогой, – с задумчивым лицом проговорила Эмма.

– Это дядя Пол. Похож, правда? Ну что ты скажешь? Тебе действительно нравится, мамочка?

– Да, действительно. А где твоя сестра? – спросила Эмма, меняя тему разговора.

– А, эта старая надутая Эдвина закрылась у себя в комнате, читает там или еще что делает. Она не захотела играть со мной утром. Ну и ладно, подумаешь какое дело! Лучше я закончу этот рисунок, мамочка.

Кит вскарабкался на стул, схватил кисточку и с новым рвением и пылом набросился на свою картину. Его веснушчатое лицо изображало крайнюю степень сосредоточенности.