Великие любовницы - Эльвира Ватала

Иногда «домики» вполне отвечали своему названию — это были действительно маленькие домики, в которых в уюте, тишине, спокойствии и при камине короли коротали «семейные» нехитрые вечера со своими любовницами, как это сделал для своей Марии Туше французский король Карл IX, когда, устав от резни Варфоломеевской ночи и прочих государственных дел, спокойно коротал там вечера со своим сыном и его матерью, и эта была сцена, умильная своим материнством и непритязательным семейным счастьем. Но были и страшные «домики». В них садисты типа маркиза де Сада, привезя проститутку с улицы, привязывали ее к кровати и лупили что есть мочи по голому телу, а потом залечивали ее раны специально выдуманным бальзамом, и это называлось «служить отчизне новыми открытиями».

Диана Пуатье. Художник Ф. Клуэ.

Словом, дорогой читатель, «домики» — вещь интересная и нам стоит остановиться на них поподробнее.

Ошибается тот, который судит, что «домики» служили только богу Эросу. Иногда в них сексом и не пахло, а созданы они были исключительно для анализа и наслаждения чувством страха. Такие хозяева «домиков», обладая чувственным садизмом, не могли иначе удовлетворить свои низменные инстинкты, как доводя до смертельного испуга своих подданных. О римском императоре Домициане тут речь. Он, «по горло» насладившись куртизанками и прочими красавицами, чувствуя «пресноту» от секса, выдумал для себя острое удовольствие: до смерти пугать своих подданных. Как он это делал? Подданным присылались записки, что император приглашает их на ужин. Полные восторга от такой чести и ничего не подозревающие подданные в назначенный час являлись к императору, и тогда их вели по каким-то лабиринтам глубоко вниз, и вскоре они оказывались в глубоком подвале, обитом всем черным. Черные стены, черные лавки, кресла и столы. На столах черные скатерти, черные столовые приборы, и прислуживали им черные голые мальчики. Перед каждым гостем стояла черная могильная плита, на которой было выгравировано имя и титул гостя. Где-то вдалеке раздавалась негромкая загробная музыка. У гостей начал появляться первый приступ страха, и они все поданные яства принимали за отраву, не зная только, в каком кушанье находится смертоносный яд. И вот в этой мрачной тишине, в полутьме от малого количества свечей, которые «творили» причудливые тени, раздавался голос императора, гласивший о преимуществах загробной жизни перед светской. Сжавшись в комок от страха, гости ожидали, когда наступит их смертный час. Вот-вот ворвутся вооруженные бандиты, всех их заколют и тут же в этом мрачном подземелье похоронят, благо уже стоят могильные камни. Но, насладившись их испугом, император вдруг приказывает сажать их всех в кареты и отвозить домой. Вне себя от ужаса и в предчувствии, что казнь их ожидает дома, гости возвращаются в свои особняки и ждут только, когда раздастся стук и бандиты ворвутся в дом. А стук и впрямь раздается. Входят те же мальчики, что обслуживали гостей за ужином, но уже не голые, а одетые в красные одежды, и от имени императора вручают каждому драгоценности и ценное блюдо — подарок императора за испытанный страх. Так развлекался и чувствовал себя после этого счастливым римский император Домициан.

Но другие короли таких «фантазий» в своих «домиках» не допускали. У них все честь по чести и как господь бог и человеческое желание приказало: «домики» исключительно для разврата служат. Ибо королям и прочим вельможам нужна была своя «отдушина», в которой не было бы надоедливых и нудных королев и ненавистного дворцового этикета. Там можно было в «тесноте, да не в обиде» свободно, даже голым, расположиться с какими-нибудь дамочками, от проститутки до светской дамы включительно (голые бабы все на один ранг, как говаривал наш Петр III, наследуя в этой истине философию Генриха IV Французского). Итак, родной брат французского очень целомудренного короля (даже слишком, по нашему мнению) Людовика XVI, граф д'Артуа, имел знаменитый на весь Париж «домик для удовольствий» Багатель. Но дадим голос писателю-историку начала нашего века Альмерасу. Он весьма красочно этот «домик» описывает: «Этот маленький домик затмевал собою все самые знаменитые притоны проституции. Еще в 1801 году в роскошных антресолях, занятых в то время рестораном, показывали фрески и резьбу, изображающие сцены самые неприличные, когда-либо созданные живописью. Рим во времена Борджиа не создавал более чудовищных картин. Все происходящее там было достойно своей обстановки. Там ужины, где графу д’Артуа прислуживало шесть обнаженных девушек. Он сам говорил: „Мои любезные и предусмотрительные поставщики доставляют в этот храм ежедневно новых богинь“. Д’Артуа переходил из объятий шикарных женщин к грязным потаскушкам. Знаменитые проститутки были его любезными Дульцинеями»[128].

Навряд ли такой распущенности д’Артуа может служить оправдание, что с шестнадцати лет был он женат на очень скучной и некрасивой Марии-Терезе Савойской, о которой придворные говорили: «Ничтожество графини д'Артуа служит причиной отсутствия толков о ней». Немного больше стали говорить о ней, когда ее муж, неразборчивый в сексуальных связях, заразил ее венерической болезнью, а придворный врач этот постыдный факт облачил в такие вот светские выражения: «К сожалению, ваш организм заражен нечистым ядом, который вы по неосторожности передали своей добродетельной супруге». Думаете, после такого увещевания и трудного лечения д’Артуа утихомирился и перестал посещать бордели и закрыл свой Багатель? Ничего подобного. Он с еще большей энергией окунулся в разврат, приглашая в свой «домик» даже французскую королеву Марию Антуанетту. И она, по легкомысленности и беспечности своего характера, согласилась и, насмотревшись там фресок с весьма «вольным» содержанием, в свой Трианон эти практики перенесла.

Специально для эротических удовольствий и вдали от внешнего мира построил французский король Франциск I замок Шамборе. Он был построен так, чтобы интимные многочисленные комнаты не соединялись друг с другом. Это, собственно, монастырь с длинными рядами келий, лестниц и переходов. Можно было, минуя остальные комнаты, проникнуть в любую и выйти никем не замеченным. Для общих, совместных эротических удовольствий служила «зеркальная комната», где даже стены и потолки были сплошь из венецианских зеркал. Здесь, в окружении многочисленных красивых дам, которых король очень любил, он коротал долгие вечера.

Иногда, неизвестно, экономии ради, или по причине недостающей фантазии, или ленности своей, но короли устраивали свое нелегальное любовное гнездышко в том же дворце, где обитали с семьей. Но за такими винтовыми лестницами, портьерами и потайными дверями, что добраться и обнаружить их непосвященному было весьма затруднительно. О таких «домиках» королевы или имели смутное понятие, или вообще не подозревали о их существовании. Но вот Наполеону III императору Франции, не удалось укрыть от прозорливых очей своей ревнивой супруги Евгении тайные апартаменты в Тюильри. Эти тайные апартаменты, тщательно замаскированные, задрапированные винтовыми лестницами, портьерами и прочим, созданные, конечно, не для политических тайных свиданий, а исключительно для «услады тела», были Евгенией открыты. И в определенный день Евгения открыла одну из таких комнат поддельным ключом и обнаружила, а вернее увидела, картину, не предназначенную для ее глаз: муж держал на коленях голую девицу. Ну, конечно, слезам и рыданиям конца не было. А потом злость и оскорбленное самолюбие взяло верх, и Евгения, хлопнув дворцовой дверью, удалилась — эдак на месяц целый — попутешествовать в Шотландию. Император во время отсутствия жены серьезно задумался о более надежном способе услады своего тела на стороне.

С этим горе-императором вечно какие-то любовные недоразумения происходили, а все потому, что уж очень неосторожным был. А все несчастливо началось уже во время его брачной ночи.

«Первая брачная ночь обманула ожидание императора. Он мечтал об испанке, горячей и темпераментной, а обрел женщину не более сексуальную, чем кофейник. Добропорядочная испанка, свято почитающая традиции, была сдержанна и не высказывала Наполеону III нежности, которая бурно цвела в ее сердце. Наполеон III не испытывал никакой радости, когда ложился в постель со своей бесчувственной супругой, и делал это лишь по обязанности»[129].

Это не мы, дорогой читатель, это эротико-исторический писатель нашего времени Гуи Бретон. У нас же сложилось прямо противоположное мнение об этой златовласой испанке Евгении, жене Наполеона III. Начнем с брачной ночи! Ну как ей бедной проявить свой темперамент, если в приготовленном для новобрачных дворце Тюильри расположилась прежняя любовница Наполеона III мисс Говард? А новобрачные, только что из-под венца, вынуждены были в холодном неотопленном павильоне в срочном порядке походные кровати ставить? Вам бы такая фронтовая обстановка брачной ночи понравилась? Тем более что Евгения, влюбив до сумасшествия в себя императора, очень даже к хорошей брачной ночи приготавливалась. И когда она, стоя на балконе, приветствовала снизу гарцующего императора, который даже еще официальным ее женихом не был, и тот, восхищенный ее красотой, спросил: «Княжна, как до вас можно добраться?» Она недвузначно ответила: «Только через алтарь». И вот алтарь уже позади. Сейчас все свои накопленные любовные чувства вольются в одну великую нежность, в недостатке которой Евгению писатель Бретон обвиняет. Император тоже в нетерпении свой длинный мефистофельский усик покусывает, ужинать не желает, ему очень хочется в королевский альков поскорей с красавицей молодой женой. А тут входит адъютант и шепотом ему на ушко сообщает, что осечка, дескать, произошла. Мамзель Говард, бывшая дочь сапожника, а нынешняя шпионка английского королевства и горячая любовница императора-холостяка, теперь заняла дворец, оккупировала его и даже своих двух сыновей, от Наполеона III рожденных, туда поместила. А ведь все, кажется, император предусмотрел. И свою любовницу, прискакавшую к нему в Париж из Англии его тяжелую участь делить и облегчать, постарался своевременно обратно в Англию отправить, якобы с государственной миссией, а поскольку она, даром что дочь сапожника, проявляла огромный шпионский талант, даже талант бизнесмен-вумен, у нее в Лондоне парочка игорных домов процветает, то поручение любовника она приняла вполне серьезно. Быстренько собралась, и вот уже в шляпке под вуалькой и с маленьким саквояжем своего парохода в порту дожидается. Невзначай, так, от нечего делать открыла газету, а там ужас какой обман и коварство для ее сердца любовницы. Там смотрят на первой странице улыбающиеся Наполеон III и захудалая испанская княжна Евгения, а хроникер сообщает, что это бракосочетание. Она газетку в злости разорвала, билет на пароход тоже, повернулась на каблучках на все сто восемьдесят градусов и прямиком в Париж, и прямиком в королевский дворец. Здесь, поддерживаемая с двух сторон сыновьями, по широкой дворцовой лестнице поднимается в свои апартаменты, в которых раньше обитала, и успокаивает себя, что хорошо еще, что прискорбное известие ее на суше застало. Представляете себе, если бы на море? Не так-то легко Ла-Манш переплыть, и чемпионство в этой области имеет ничтожное количество человек, раз-два и обчелся. Еще бы волной ее бедную захлестнуло. Но сейчас ее захлестывает ярость, она вазы в своих апартаментах на пол бросает, а детишек в постели укладывает в императорском дворце. Что императору прикажете делать? При всем честном народе и многочисленной службе любовницу с воплями из дворца изгонять? Скандал на всю Европу! Пришлось уступить. Постелили молодоженам в неотапливаемом павильоне парка Саинт-Клоуд наскоро сооруженную супружескую постель. Брачная ночь, конечно, от этих неудобств неудачной получилась, а Евгению, видите ли, историки в холодности обвиняют!