Великие любовницы - Эльвира Ватала

А меланхолия, дорогой читатель, — болезнь хуже некуда. Вы почитайте, что о ней ученые восемнадцатого века писали. Мы, конечно, не будем вас тут утомлять долгими научными цитатами Шарля Летурно и знаменитого психопатолога Крафта Эбинга, однако скажем: от меланхолии до сумасшествия — один шаг. Недаром знаменитый Потемкин, фаворит нашей Екатерины II, когда в меланхолию впадал, совсем невменяемым делался. Он или сырую морковку нечесаный на диване грыз, или в монастырь постригаться монахом бежал.

Ну, у Людовика XV меланхолия натурально протекала — он стал задумчивым и грустным, что Лебель правильно понял — как негативный результат отсутствия в алькове короля хорошей женщины. И в благородном побуждении о заботе настроения и здоровья короля привел к нему эту самую мадемуазель Ленж. Конечно, ее перед визитом к королю заставили хорошо помыться, в роскошное платье приодели и наказали не очень робеть, поскольку робких король не любит. Ну, думает Лебель, хоть часок-другой эта милая особа с таким просторечивым неправильным французским говором и меткими словечками, почерпнутыми из базарного фольклора, развлечет короля, и то хорошо. И никто, конечно, даже представить себе не мог, что «часок» обернется долгими годами яркого, сильного сексуального к ней чувства короля, вознесшего эту фаворитку на пьедестал самых могущественных и значительных фавориток мира. Так она и останется с королем до самой его смерти и, несмотря почти на полное отсутствие образования, даже в государственные дела начнет вмешиваться, меняя министров по своему усмотрению. Доказала воочию эта фаворитка правоту изречения гениального вождя, что «и кухарка может управлять государством». Словом, как вошла в альков короля, так уже из него и не вышла. Шестидесятилетний король был без ума от своей двадцатишестилетней фаворитки и так вот с придворными откровенничал: «Я без ума от нее. Во всей Франции она единственная женщина, которой удалось заставить меня забыть, что мне перевалило за шестьдесят».

Раскованная, веселая, в меру вульгарная, она, как острая приправа в пресном блюде, будоражила все сладострастные чувства короля и удовлетворяла все его разнузданные прихоти с такой простотой и естественностью, что окончательно сняла все покровы запретности, если они еще были у короля. Она сочетала в себе все, по чему так истосковались его душа и тело: по абсолютной раскованности. Разнузданность в соединении с невинностью — именно этого доселе не хватало королю.

Ему, к этому времени уже прошедшему большую сексуальную практику от светских дам с их чопорным соблюдением этикета даже в алькове короля до невинных девочек с их наигранным любовным мастерством, не хватало именно такой женщины, у которой распутство было бы органично связано с невинностью. Этот коктейль любовных утех, снявший все покровы, все запреты недозволенного и порочного и превративший распутство в нравственность, окончательно вылечил от меланхолии короля. В кровати перед дю Барри был не король, а парубок из соседней деревни. Это умиляло короля, приводило в неописуемый восторг. Сир стал просто мужчиной, которому можно было запросто сказать: «А ну валяй-ка, Франция, отсюда со своим кофе», когда король захотел самолично подать в кровать фаворитке сваренный им кофе.

Словом, дорогой читатель, понурое настроение исчезло у короля — он весел и доволен, а значит, довольна и вся Франция. Вспомним, что все великие люди, подверженные с точки зрения моральности каким-либо порокам, жестоко от них страдали. Людовик XV страдал от своей неумеренной чувственности. Александр Македонский после физических сношений со своим любимым мальчиком (он был бисексуален) впадал в страшное состояние психической угнетенности. Психопатологи это состояние объясняют тем, что «зачастую вслед за торжеством страсти после первого опьянения обладанием появляется сожаление и стыд, и жало угрызения совести начинает казнить человека за то, что он пренебрег тем, что его воспитание и организация признают моральным законом».

Каким же несчастным еще недавно чувствовал себя Людовик XV в своем алькове, в котором придворные дамы ни на минуту не забывали, с каким высоким лицом они имеют дело. Ну прямо по Зощенко: «Великая государыня и какие-то грубые дела». А тут является с улицы прекрасная, без всяких предрассудков и излишнего почтения к его величеству роскошная девка, хорошо обученная своему ремеслу, и обращается с великим монархом, как с мужичком из пригородного кабачка. Такое было в новинку Людовику XV. Именно это отвечало его скрытым сексуальным требованиям. Невинное бесстыдство — что может быть лучше в любовных утехах! Дю Барри, не стесняясь, голая поднималась с постели и заставляла эпископа надевать на ее ноги бархатные башмачки, и тот не только надевал, но даже целовал эту изящную ножку. Словом, как ни кривились высокие придворные дамы, король дю Барри от себя не отпустил. Особняк ей изысканный купил, лошадей, прислугу выделил и как заслуженному маршалу маршальскую зарплату назначил — один миллион двести тысяч франков в год. Это не считая драгоценностей, которыми король неизменно осыпал свою фаворитку! Словом, служи дю Барри на благо короля и отечества!

По мере роста любви и щедрости короля к ней начало расти и ее тщеславие. Ей непременно надо знатных дам у себя в особняке принимать. Но даже король усомнился в успешности сего намерения: ну какая высокорожденная знатная дама захочет навещать любовницу короля сомнительной репутации? «Да кто же согласится?» — поинтересовался король у своей возлюбленной. «Согласятся, никуда не денутся», — беспечно ответила та и пригласительные билетики знатным дамам выслала с таким вот приложением: «Его величество окажет мне честь своим посещением». Попробуй не приди на званый вечер! Всех строптивых дам укрощала дю Барри и хитростью, и силой, и прямой лестью. Не удалось ей только это сделать по отношению к Марии Антуанетте, жене будущего короля Людовика XVI. Эта юная, гордая австриячка, дочь известной Марии Терезы, никак не желает ни силу, ни могущество мадам дю Барри признавать и почтение ей оказывать. И в особо болезненной форме свое пренебрежение к королевской фаворитке выражает — полной индифферентностью. Не замечает всесильную фаворитку, и все тут! Как будто на балах и маскарадах не могущественная красавица дю Барри мелькает, а, извините, пустое место! Ни здравствуй, ни прощай фаворитке эта самая Мария Антуанетта не скажет, обходя гордым молчанием. Та на первых порах думала невестку своего короля бриллиантами подкупить — не принимает. Тогда дю Барри в плач, и в королевской спальне горько любовнику королю жалуется: «Да кто она такая, эта рыжая пигалица, чтобы со мной не здороваться и почтения мне не оказывать?» Король мнется, как-то ему, деликатному по натуре, неудобно силой заставлять свою невестку со своей фавориткой здороваться. К внуку, что ли, Людовику XVI, обратиться? Так тот со своей женой даже в постели справиться не может, семь лет она у него девственницей ходит, извелась вся и ошалела, в безумные траты на почве своей вынужденной девственности пустясь. Где уж такому тюхте с характером Марии Антуанетты справиться? И король решается обратиться за помощью к австрийскому послу. И тому дается конфиденциальное поручение написать письмо матери Марии Антуанетты австрийской королеве Марии Терезе и проблему французского двора деликатно изложить. Ну мать как мать, шестнадцать детей родила, все покорные, эта младшая строптивой оказалась, дает в письме нагоняй своей дочери: «Ты что, милая, хочешь поссорить Францию с Австрией? Мирная жизнь тебе надоела? Войны захотелось?» Словом, дала понять дочери без обиняков, что лучше ей не бороться с королевскими фаворитками, а здороваться с ними и почет им оказывать. «Что, коленки у тебя отвалятся — если ты реверанс перед ней сделаешь и пару слов скажешь?» Ну, реверанс делать, коленки сгибать перед этой мужичкой Мария Антуанетта не собирается. Не согнул своих коленей даже перед могущественным русским царем Иваном Грозным индийский слон, присланный царю в подарок, хотя за такое ослушание ему смертная казнь грозила. Словом, свои коленки сгибать перед королевской фавориткой Мария Антуанетта не собирается, а вот пару слов сказать… Ну пару слов можно, ради мира на земле. И вот разыгрывается в Версальском дворце великолепный спектакль: все придворные дамы и весь двор будут наблюдать, как Мария Антуанетта будет с дю Барри разговаривать. Все в ожидании и волнении ждут. Дю Барри в своем ослепительном наряде, хотя бледна от волнения, но вполне владеет собой. Меньше владеет собой Мария Антуанетта. Она то бледнеет, то краснеет, то ее холодный пот пробирает, то слезы на глазах выступают. И вот когда дальнейшее молчание и пристальное внимание всего двора становятся уж просто неприличными, Мария Антуанетта робко подходит к мадам дю Барри и произносит ровно восемь слов: «Ну и много же сегодня народу в Версале». Девятое слово она так никогда больше и не произнесла. Но дю Барри — не гордая. Она вполне довольна достигнутым и никакого зла на Марию Антуанетту больше не имеет. И вся Европа вздохнула с облегчением — мир между Австрией и Францией удалось сохранить.