Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев

довольно сделано. Что касается до меня, то я... совершенно доволен и далеко ещё не свыкся с этим чувством довольства»455.

К середине 1866 года политические волнения в России временно затихли. Конец им положило покушение на Александра II, совершённое 4 апреля Дмитрием Каракозовым. Фет воспринял эту попытку цареубийства не столько как трагедию, сколько как угрозу общественной безопасности, которую удалось нейтрализовать. Ответные действия правительства: ужесточение цензуры, арест ряда радикальных публицистов, закрытие ненавистных «Современника» и «Русского слова» — он одобрял и с удовольствием читал письма Боткина, сообщавшего ему эти новости. Враги государственного порядка либо притихли, либо были лишены возможности подавать голос, а потому в 1867 году Фет решился снова выступить в качестве публициста — высказаться по животрепещущему и очень горячо обсуждавшемуся вопросу о «классическом» и «реальном» образовании.

Академический на первый взгляд вопрос принял отчётливо политическую окраску. Радикалы и большая часть либералов считали, что естественные науки представляют подлинную картину мира, освобождают от предрассудков, создают нового свободного человека. Соответственно преобладание в гимназическом курсе гуманитарных предметов ассоциировалось с обскурантизмом, воспитанием не граждан, а верноподданных. Консерваторам, подобным Каткову, изучение гуманитарных наук и в особенности древних языков представлялось фундаментом всякого полноценного образования. Эти дискуссии обострились после введения гимназического устава 1864 года, который разграничивал реальные и классические гимназии: в первых латынь и греческий не изучались, а основу программы составляли естественные и технические науки; во вторых интенсивно преподавались древние языки и гуманитарные предметы. Устав, бывший результатом компромисса, одним казался чрезмерно реакционным, поскольку теперь поступление в университет для выпускников реальных гимназий было затруднено, другим — слишком либеральным, поскольку легитимировал изучение гимназистами естественных наук, давал возможность получения образования без изучения классической древности.

В эти дискуссии и вмешался Фет статьёй «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании». В «Русском вестнике», с редакцией которого отношения были натянутыми после неудачи с рецензией на «Что делать?», статью не взяли, поскольку на эту тему в журнале уже высказался П. Любимов. Однако недостатка в изданиях консервативного характера в России тогда не было, и статья была опубликована в журнале «Литературная библиотека», который с октября 1866 года начал издавать Ю. М. Богушевич и где ненадолго (журнал закрылся в 1868 году) собрались близкие Фету по духу литераторы консервативного направления — Вяземский, Полонский, Клюшников, Лесков.

В этой статье Фет публично заявляет свою политическую позицию (попыткой такого заявления стала статья о романе «Что делать?», но она не была опубликована), недвусмысленно увязывая пропаганду естественно-научного обучения и враждебное отношение к «чистому искусству» с антигосударственной деятельностью. Автор предлагает разграничивать понятия «образование» и «воспитание». «Воспитание... есть постепенное приравнивание ещё неразвитого индивидуума к той среде, в которой ему предназначается самостоятельно вращаться». В этом смысле воспитание узко и специально — крестьян и аристократов воспитывают по-разному. Образование же, по Фету, должно быть только всесторонним, как показала Европа, взявшая на вооружение этот принцип и доказавшая своим политическим и культурным опытом его превосходство над другими: «Европейское образование не требует во что бы то ни стало специальности. Главная его задача в том, чтобы посредством умственной гимнастики сообщить нравственным силам человека наибольшую упругость и эластичность и избавить их от тщедушной узости всевозможных сектаторств»456. Автор настаивает, что только воспитание, то есть овладение навыками и знаниями, приспосабливающими человека к его среде, может быть доступно массе; образование же есть удел «значительного меньшинства», составляющего опору государства.

По глубокому убеждению автора, «сектаторы» сознательно нападают на классическое образование: «В ожесточённых нападках на классическое образование мы видим предвзятую мысль, верно рассчитанную меру. <...> Новые сектаторы... говорят о классическом образовании не иначе как с пеной у рта, и с своей точки зрения они правы. <...> Только эта атмосфера воспитывает ту нравственную аристократию, единственно которою вправе гордиться человек — ибо делается сопричастным ей в силу доблестнейших проявлений духа, в силу любви, а не озлобления — в силу сосредоточенности, а не разбросанности и надломленности, в силу благодатного труда, а не завистливой праздности. Сколько причин неумолимой ненависти!»457

«Сектаторы — конечно, те самые «семинаристы» (то есть радикалы-разночинцы), ненавидящие гуманитарное образование именно потому, что оно является опорой государственного порядка. Фет, таким образом, был объективно на стороне Каткова. И такие взгляды вскоре победили: самый недолговечный российский школьный устав был в 1871 году заменён уставом, составленным министерством графа Дмитрия Толстого, по которому реальные гимназии упразднялись, заменяясь реальными училищами, а название «гимназия» сохранялось только за прежними классическими гимназиями. Правда, под «нравственной аристократией», которая может взять в свои руки управление и теми областями государственной и общественной жизни, к которым гимназия не готовила, потому что обладает подлинным пониманием вещей, Фет понимал не аристократию по рождению, но подобных ему самому «культурных» и патриотически настроенных правильных «новых людей» — «земледельцев», не враждебных государственной власти, но способных взять её на свои плечи. В этом смысле в статьях о классическом образовании Фет развивал положения той программы, которая была заявлена в очерках «Из деревни».

Руководствуясь этой программой, Фет пошёл во власть. В 1865 году он избрался гласным земского уездного собрания (200 десятин земли, которыми он владел, позволяли ему пройти имущественный ценз при выборах от землевладельческой курии — собственно, это и был минимум, которым должен был обладать кандидат). Через год он баллотировался на должность мирового судьи в южном участке своего Мценского уезда, для чего ему пришлось брать в Ливнах свидетельство о владении мельницей, которую оценили в 30 тысяч рублей, что в два раза превышало имущественный ценз.

Институт мировых судей был введён в рамках либеральной судебной реформы в 1864 году. Территория уезда делилась на участки (иногда участок совпадал с уездом), для каждого участка выбирался земским уездным собранием и утверждался Сенатом мировой судья на три года. Он имел все полномочия «коронного» судьи, в том числе мог назначать наказания, но судил по упрощённой процедуре: действовал единолично — без прокурора, присяжного поверенного (адвоката) и присяжных заседателей (ему полагался письмоводитель), должен был принимать прошения в любое время и решать тяжбы в тот же день.