Человек меняет кожу - Бруно Ясенский

– Я знаю, товарищ Кларк. Это цифры, установленные фирмами, так сказать, цифры для каталога. Нормальную глубину захвата наших экскаваторов можно значительно увеличить, удлинив их тросы. При соответствующем удлинении тросов нормальный Менк V или Бьюсайрус 50 вместо семи метров сможет брать породу с глубины до двенадцати метров, а Менк VI – даже до восемнадцати. Это освободит нас частично от двойной перекидки и позволит не трогать экскаваторов, занятых на другом участке. Тросы, в зависимости от класса экскаватора, можно удлинить до тринадцати с половиной, а в отдельных случаях до двадцати трёх метров. Это одно средство. Теперь другое: ковши Менков, как нам хорошо известно, не приспособлены для наших грунтов и дают очень малую производительность. Поэтому я предлагаю заменить их ковшами от поломанных Бьюсайруоов со значительно большей кубатурой, – 1,5 кубометра, вместо 0,7–0,9, частично же ковшами, изготовленными в наших мехмастерских. Это значительно повысит производительность экскаваторов и даст нам возможность поднять её в среднем до двадцати и даже до двадцати пяти тысяч кубометров на экскаватор, в иных случаях даже до тридцати тысяч. Цифры, которые я привожу, – не теоретические цифры. Они проверены мной в процессе работ на опыте нескольких экскаваторов.

– Разрешите заметить.

– Пожалуйста.

– Товарищ Уртабаев, вы – хороший инженер. Вы хорошо знаете, что каждая машина имеет свой проектны мощность, который неможно превышать. То есть превышать его можно, ню вы этим изнашиваете машину. Машина будет служить пятьдесят процентов меньше время. Это барбарски, нерациональны способ использовать машин. Я в таких условиях не отвечаю, за что случится с механизмами.

– Дорогой товарищ Кларк, – улыбнулся Уртабаев. – Мы с нашими импортными машинами делаем много такого, о чём не снилось во сне заграничным фирмам. Наши бетономешалки на головном и на сорок шестом пикете дают в смену в два раза больше замесов, чем это предусмотрено в каталоге. Если придерживаться проектных рамок, то для выемки нашего грунта нельзя было бы вообще применять дреглейны. Нам пришлось бы отправить все наши дреглейны обратно и ждать, пока нам пришлют экскаваторные лопаты.

– Использовать дреглейны есть необходимость. Перегружать машины и заставлять их работать на глубину, к которой они не приспособлены, – не есть необходимость.

– Это тоже необходимость. Иначе не закончим строительство к сроку.

– Лучше опаздывать один месяц, чем нерационально изнашивать дорогой механизм. Ваше правительство платит за них золото, и у вас есть ещё другие строительства, где они тоже будут нужны.

– Видите, товарищ Кларк, – вмешался Кирш, – это очень старый спор, и сейчас, пожалуй, не время начинать его сызнова. Поймите простую вещь: для нашей страны, которая каждую минуту может ожидать нападения извне, важнее в кратчайший срок создать свою индустриальную базу, чем рационально и экономно эксплуатировать дорогие механизмы. Когда у нас будет база, мы сможем производить их сами. И потом, это на первый взгляд варварское обращение с механизмами, если изучить практику наших строительств, оказывается на поверку вовсе уж не таким нерациональным. Мы осваиваем сложнейшие заграничные машины не затем, чтобы производить у себя точно такие же, а затем, чтобы создать ещё более совершенные и пригодные для наших нужд. Изнашивая их путём экспериментов, мы одновременно создаём все необходимые предпосылки для осуществления таких новых, усовершенствованных механизмов, проектная мощность которых будет включать в себя уже эти новые, небывалые показатели. Иными словами, наше варварское использование заграничного оборудования, как это на первый взгляд ни парадоксально, толкает вперёд развитие новейшей техники…

– Давайте, товарищи, отложим этот диспут, – перебил Морозов. – Сейчас лучше займёмся ликвидацией прорыва. Насколько я тут успел прикинуть, ваша намётка, товарищ Уртабаев, всё же не обеспечивает окончания работ по конгломерату в один месяц?

– В остальном – слово за взрывпромом и за ручниками. Если рабочие объявят штурм и повысят нормы выработки на пятьдесят процентов, что практически вполне осуществимо, – в течение месяца с выемкой конгломерата закончим.

– У кого из товарищей есть ещё предложения? – спросил Морозов. – Нельзя ли рационализировать какую-нибудь отрасль работ?

– У меня есть предложение.

– Говорите, товарищ Кирш.

– Нужно наконец устранить неувязку между взрывными и бурильными работами. Взрывными работами руководит взрывпром, бурильными – прорабство. В результате такого двоеначалия качество взрывов получается никудышное. Подрывники сваливают вину на бурильщиков, бурильщики – на подрывников. При создавшемся положении взрывные работы необходимо поставить в центр внимания. От налаженности и быстроты этих работ зависит реальность всего плана. Предлагаю обязать взрывпром перенять у прорабства все бурильные работы и к завтрашнему дню представить нам разработанный план подрывных работ по конгломерату.

– Что вы скажете, товарищ Табукашвили?

– Нэ возражаю.

– Значит, завтра к одиннадцати часам представите план?

– Наш план зависит от того, как у вас будет налажена выемка.

– Пока что выемка на скале всё время хромает из-за плохой работы подрывников, – огрызнулся Уртабаев. – Вчера опять Менк VI простоял три часа. Из семидесяти шести скважин взорвали только шестьдесят шесть, про остальные десять «забыли».

– Нэ забыли, а аммонала нэ хватило. Тры дня нэ можем допроситься, чтобы отгрузили с прыстани. Сегодня нэ отгрузите, завтра совсем рвать нэ будем.

– Но, но, рвать-то будете. Товарищ Кирш, распорядитесь по телефону, чтобы немедленно отгрузили аммонал под личную ответственность завбазой. Есть ещё какие-нибудь предложения?

– У меня есть предложение.

– Говорите, Табукашвили.

– Поднять производительность рабочих на пятьдесят процентов – это прыказом нэ делается. Со снабжением стало хуже. Тебе, Морозов, снабжение наладить надо. Обещали ударникам повысить норму хлеба, а хлеба вчера совсем не оказалось.

– Хлеб уже нашёлся. Завснабжением арестован.

– Это хорошо. Судить его надо, сукина сына. Я думаю, поскольку штурм будет трудный, работа тяжёлая, работать придётся в воде… ага! надо ещё заблаговрэменно распорядиться, чтобы отгрузили из Сталинабада рэзиновые сапоги! Так вот, поскольку штурм будет трудный, нужно, чтобы трэугольник обратился к рабочим с воззванием: указать, что если скальная выемка нэ будет в срок закончена, нэ дадим воды к поливу и восемьдесят тысяч гектар египетского хлопка пропадёт. Подчеркнуть, какой это будет позор перэд всей страной, – ну, ты сам знаешь, как это надо написать, чтобы каждого до печёнок пробрало. Правильно говорю?

– Правильно! – поддакнули в один голос Кирш и Уртабаев. – Обязательно надо.

– Всё? – оглядел присутствующих Морозов. – Значит, товарищ Кирш, пожалуйста, до завтра составьте с товарищем Уртабаевым и Кларком подробный план работ по конгломерату, чтобы послезавтра можно было довести его до каждой бригады… Товарищ Кларк, вы едете на головной? Захватите меня с собой, у меня машина в ремонте.

Автомобиль летел по избитой тракторами дороге, подпрыгивая на выбоинах, словно сотрясаемый мучительной икотой. Кларк молчал, Морозов пробовал раза три заговорить с ним, но, не добившись ничего, кроме односложных звуков, замолчал тоже. «Обиделся, что ли? Чудной дядя. Хороший инженер, работяга, по всем данным, как будто свой парень, а к нашим условиям всё ещё никак не привыкнет. Наверное всех нас считает сумасшедшими». Морозов закрыл усталые от бессонницы глаза и тотчас же забыл о Кларке.

Новый толчок машины заставил его встрепенуться. Высоко над головой блестками звёзд светилось небо, неестественное и четкое, как планетарий. Большие жирные звёзды зажигались и гасли, вроде электрических лампочек. «Не небо, а прямо телефонная станция…» Он припомнил телефонную станцию, которую занимал с десятком красноармейцев в октябре семнадцатого. Перепуганные телефонистки сбились в кучу, очумело хлопая глазами, а крохотные лампочки на осиротевших аппаратах беспомощно зажигались и тухли, зажигались и тухли: тысячи каких-то неведомых людей безрезультатно добивались соединения.

Морозов ещё раз посмотрел на небо. Большими познаниями в области астрономии он никогда не блистал: сызмала не мог отличить Большую от Малой Медведицы. «А вот на Марсе, – подумал он, глядя на Венеру, – есть ведь настоящие каналы, целая оросительная система, наверное в тысячу раз больше нашей. Чёрт их знает, может, у них есть там и какие-нибудь свои сверхмощные экскаваторы, а мы тут с одним мизерным каналом в сорок пять километров мучаемся». Он закрыл глаза и уснул, равнодушный к икоте машины.

Проснулся от щемящего ощущения, словно падает с самолётом в воздушную яму. Машина летела радиатором вниз, по почти наклонному отвесу. Потом небо, исчезнувшее позади, вынырнуло опять, теперь перед самым носом радиатора. Это были «американские горки», ряд крутых ложбин, пересекающих плато. Ложбины шли одна за другой, как волны. Машина, очутившись на минуту на гребне, опять плавно полетела вниз. Морозов зажмурил глаза. Острое воспоминание тёплой волной подступило к горлу и кровью ударило в голову. Он вдруг уяснил себе, что эти последние дни, взбираясь по отвалам канала, качаясь на машине, надрываясь на бесчисленных заседаниях, он только и делал, что катил и сталкивал вниз, на голову одной упрямо взбиравшейся мысли, глыбы тяжёлых, неотложных дел. И сейчас, стремясь на головной, куда до окончательного утверждения нового плана можно было б и не ехать, он, сам в этом не сознаваясь, послушно шёл за этой мыслью, выбравшейся наверх и потащившей его на поводу.