Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание - Григорий Богослов

Смотри же, чтобы иной разумный человек не возразил тебе: 40. не человеческий только мы род, но и Божий, и Божий прежде, нежели человеческий. Отцы для детей только вторичные орудия рождения от Христа великого Бога. Христос взял землю, но даровал ей ум и произвел единый род, смешанный из того и другого, произвел земного царя, 45. который тело, когда зломудрен, и сопричтен к богам, когда благочестив, который туда и сюда порывается многими бедствиями, чтобы при большем числе зол иметь нам необоримое сердце. Но никто еще не терял до того здравого смысла и не увлекался кипучестью юной крови, 50. чтобы из богоборных уст его исторглось такое злое слово: «Не по моему желанию сотворил Ты меня. А когда сотворил, не дивно, что и почтил. Если же, создав, оставляешь меня, это значит, что смертного создал на место смертного. Дай мне премудрость, дай богатство, потому что дал Ты это многим; дай величие и красоту, первенство в городах, 55. все разящий меч, крепость тела, не уступающего болезням, и все прочее, чем люди измеряют великое счастье. Иначе не стану чтить Тебя ни жертвами, ни обетами. Ибо не мне оказал Ты благодеяние, когда связал во мне душу и тело, но Сам, желая славы, привел в бытие меня, как и все иное, 60. чтобы имя Твое, Блаженный, славилось и между земными». Но такие речи предоставим людям богоненавистным и неразумным, которые, став рабами виновника зла, богатство почитают богом. А мы за все, и за благое и за бедственное, будем песнословить великого Бога, что свойственно сынам, достойным любви. 65. После же первого Царя прославлю и земных родителей, которые озарили меня светом, чрез которых и в моем сердце воссияла и всем открылась воедино сочетавающаяся Троица. Умолчу о великом круге мира, о широком небе, в котором сияют два светлых ока, о хребте моря (что для меня чудно) 70. и льющегося, и не выливающегося из своих пределов, а напоследок и о земле, о течении рек, о вдыхаемом нами воздухе, о временах года, о приятности цветов, о природе человека и пернатых, о всем, что Бог предложил в трапезу очам моим. Все сие отец мой передал мне от великого Отца.

75. Посему не этим должен ты вознаградить за сие родителя, не отважностью, потому что отважность, преступив меру, делается дерзостью. Иначе какой-нибудь более раздражительный отец от моего лица скажет тебе подобное следующему слово: «Если природа позаботилась о детях, вложив родителям любовь к ним, 80. то природа же возбранила любить не любящих». Лучше от отца перенести худое, нежели видеть доброе от чужого. И человеку лучше всего смотреть только из рук отцовых. А если отец беден, скуден умом, изнемог телом, что будешь делать? Не заменишь ли ему своей рукой жезла? 85. Не возьмешь ли и ты меня к себе на плечи и не понесешь ли вон из города, как сын Анхизов унес своего родителя от врагов? Или скажешь: «Для чего ты произвел меня на свет? И за что требуешь моей услуги?» Дай голос рыбам и птицам воздушным, всему, что дышит и пресмыкается на земле. 90. Дельфин не скажет: «Для чего Ты, Царь, сотворил меня сыном моря? Мне не хотелось бы вести непрестанно странническую жизнь в соленой влаге, вдыхать влажный и видеть помраченный воздух. Лучше хочу работать, как вол, пастись на горах, иметь широкие плечи, как быстроногий конь вести жизнь вместе с человеком, 95. нежели царствовать над всеми скользящими по водам рыбами». Волы не мучатся желанием ходить по морям. И злая змея, с усилием изгибаясь на своем чреве, не скажет: «Для чего Ты заставил меня грызть персть на земле? Мне хотелось бы ходить в прямом положении, а Ты определил мне пресмыкаться на чреве». 100. Ворон не пожелает летать подобно орлам и поменяться своей наружностью с царем пернатых. Но всякий любит ту стезю жизни, какая ему назначена. И скудельное произведение никогда не скажет скудельнику: «Для чего ты немилосердно трещишь надо мной своим жестким колесом?»

105. Все это говорил я тебе, любезнейший сын, чтобы научить покорности твой ум, заставить тебя на весах взвешивать слова свои и не давать им свободы, отсекать все лишнее, ограничиваться же достаточным, не предаваться потоку молодости, но удерживать его стремительность. Когда говоришь, гораздо лучше многое затаить 110. в себе, нежели пустить на воздух какое-нибудь неприличное слово. Никакой нет беды, если останется слово не вымолвленным; это не ехиднино порождение, оно не проторгнет чрева и не угрызет матери в отмщение за губительного отца.

Теперь устрашу твою любовь словом своим 115. и родительской снисходительностью развею на воздух сыновнюю дерзость. Не одна дорога жизни, сын мой, потому что и природа не у всех одинакова. У одних она добра, у других хуже и более походит на природу бессловесных, а у иных опять какая-то смесь и доброго и худого; 120. как и земледелец троякого свойства находит землю: или плодоносную, или бесплодную, или такую, которая вместе с пшеницей произращает и терния. Три есть пути, и три цели. Один путь низмен, пробит следами многих, широк, мягок, но приводит к жалкому концу, 125. к стремнинам, к мрачным пропастям, к страшному тартару, где огненные реки, казнь погибших душ и непрекращаемое мучение. Другой путь негладок, крут, сух, тесен, излучист, с обеих сторон окружен повсюду стремнинами 130. и проходим немногими, но ведет к благому концу, к звездному небу, к великой славе, бесплотным красотам, к самой чистой, ничем не омраченной благой истине и даже к высочайшему, не имеющему пределов Свету. Третий путь лежит в середине между первыми; он средний и по воздаянию; 135. не очень труден и весьма немного приносит славы – это свет, слившийся с черной ночью, такое смешение, которое у мудрых называется сумраком. Путем удобным идут все те, у кого ум развращен, лжецы, человекоубийцы, прелюбодеи, клятвопреступники, 140. андрогины, отцеубийцы, хищники, чревоугодники, которые уподобляются не наполняемым морям, живут смертью, любят собственную гибель. Одним врагам можно пожелать такой жизни.

Добрым же путем идут те, у кого жизнь не на земле: 145. это триблаженные люди, которые во плоти живут превыше плоти, не связаны супружеством; это презрители мира, небошественные, нестяжатели, единоризцы; они плачут, спят на голой земле, едва переводят дыхание, не исполняют требований чрева, не имеют над собой крова, в одном поставляют славу – вменять ни во что всякую здешнюю славу, 150. и богатство, и нищету, взирать же к единому Богу. Перед ними-то поникаю долу, боюсь и трепещу их, как царствующего в горних Бога, когда приближается Он к человекам. Ибо все они взошли гораздо превыше смертных. А мы идем средним путем: не услаждаемся 155. пороками, но едва касаемся и божественного; у нас заботы о супруге, о вожделенной славе, о детях, об имуществе; для нас дорого все, что приходит в руки.

Конечно, что в этой жизни для меня самое главное – слово, это для обладающего сим даром нерасхищаемое богатство, некрадомое, доброе стяжание, 160. хотя я не все еще изведал, как бы хотелось, не обтек еще на полных ветрилах целого моря наук. Я не верю твоим словам, и похвалы твои меня не пленят, потому что всякая похвала от родного неверна. Однако же преимущественно перед всем другим уважаю тебя, о слава красноречия! 165. Ибо дар слова служит основанием моей жизни; им отличен я от зверей, воздвиг города, изобрел законы, воспеваю великославного Бога, превозношу до небес светлую добродетель, укрощаю бедственное для меня могущество ужасного греха, 170. разделяю миры, мир небесный и этот мир, идущий к разрушению, различаю душу и тело, как изображение и изображаемое, как качества двоякого рода жизни и двоякий конец жизни живых и гибнущих. Сему научил меня Бог, в сем подкрепило меня слово мудрых, в сем утвердила вера, представляя письменное доказательство, 175. как в последние дни прославлены будут доблести добрых, а бесславие порочных начертано на бессмертных столпах.

Быть сильным в слове – и живущему одиноко не скудная жизнь, и домогающемуся знаменитости славный венец, 180. не весенним подобный цветам, сорванным поутру и увядающим прежде, нежели кончится день. Быть сильным в слове – великое врачевство от страстей; сим укрощаю воскипающий гнев – это омрачение ума, сим усыпляю скорбь 185. и полагаю меру веселью, не сокрушаясь слишком в обстоятельствах затруднительных и не надмеваясь благополучием, но одно употребляя в помощь против другого, то есть надежду против скорбей и страх против благоденствия. Дар слова и царей руководит, и народ привлекает, процветает в народных собраниях, 190. царствует на пирах, утишает брани, делает человека кротким, нежными и ласковыми речами умягчая всякого, сколько бы кто ни был упорен, подобно тому как сила огня смягчает железо. Думаю, что Орфеевы гусли не иное что были, как дар слова, приятностью звуков увлекавший всех, и добрых и худых; 195. а также и Амфионова лира делала покорными камни, то есть упорные и каменные сердца. Дар же слова разумею и под тем врачевством, которое дал Лаэртову сыну его спутник, когда шел он к Цирцее, чтобы мог он оказать помощь своим товарищам, обращенным в свиней, и сам не дошел до необходимости есть свиной корм. 200. Дар слова вижу и в том, что растворила Фонова супруга, египтянка Полидамна, и подала Елене как добрый гостинец – беспечальность, негневливость и забвение всех бедствий. А иной, не раз по милости Божией избавляясь от гибельной брани и от свирепых волн моря, спасал это одно вожделенное стяжание и им увеселялся более, нежели другой многочисленными благами. 205. Ибо дар слова делает человека почтенным в кругу людей, как можешь заключить из примера Одиссея. Без одежды, с сокрушенными членами и бедственным скитальцем спасся он из моря, 210. но как скоро в умной речи изложил свою просьбу, уважила его царевна и дева и представила феакиянам и царю Алкиною как чужеземца, претерпевшего кораблекрушение, заслуживающего предпочтение перед всеми другими. 215. Дар слова одерживал верх и над завистью, которая на многих смотрит злыми глазами, потому что зависть любит нападать не на совершенных, но на тех, которые возгордились неожиданно.