Мой взгляд на литературу - Станислав Лем

Наконец, замечу – закрывая эту «философскую часть» – что в полемике с г. Мейбаумом я стал в большей степени конвенционалистом, чем являюсь им «в норме». Но это уже результат общей закономерности; позиция одного из оппонентов не только сильней «поляризует» позицию другого, но вместе с тем в «постоянном видении» жесткости доктрины толкает его с занимаемого на «шкале» места в сторону, противоположную той, которую занимает оппонент. Для меня не подлежит сомнению, что в дискуссии не с одним диаматиком (не обязательно с одним из авторов известного «Философского словаря») г. Мейбаум в свою очередь оказался бы субъективизирующим агностиком.

9. Хотя мое высказывание приобретает уже космические размеры, я хотел бы в заключение затронуть еще одну проблему – отношения этики и технологии, и это по поводу рецензии г. Колаковского на «Сумму» («Twоrczos», № 11, 1964). По сути я занимал в книге позицию, подчеркнутую г. Колаковским, что этика из технологии невыводима, но мне кажется, что с того времени она немного изменилась. Немного, потому что определенная «ценность» должна быть установлена a priori. Когда что-либо делается и является не мертвой материальной массой, послушной законам физики, а «гомеостатом», можно выбирать также между действием и бездействием, или между продолжением и прекращением (например, перестать есть). Но возникновение ценности редуцировано до физических терминов, ибо на уровне нейронной сети конфликты ценности являются switching problems[212], проблемой предоставления «права первенства», и можно следить за их генезисом подобно тому, как автоматический прицел зенитных орудий, который, имея перед собой одновременно две цели, оказывается в конфликтной ситуации. Ценности сопоставимы, если поставлена конечная цель, а пути к ней альтернативны, и как можно «оценить издержки» пребывания каждой в «одной валюте», например, энергетической, информационной или «альгедонических личностей», если бы такие существовали.

Блаженный трепет пронизывает физика-бихевиориста, когда он слышит такие вещи. И дрожь негодования – философа. Мне кажется, что самым существенным было бы практическое определение последствий всяческого «кибернетизирования» проблем этической сферы. И это значит, например, можно ли пытаться с успехом вывести этические нормы из эмпирии, а отыскав – при помощи «стратегических машин» – оптимальные решения динамичной конструкции «общественной машины», предположить как условие для выполнения – одно только – гомеостатическую ее прочность. Мнение, что якобы машина должна стремиться – устанавливая этот «этический кодекс» – к минимуму степени личностной свободы и вместе с тем максимуму внешнего принуждения как мотора для действий индивида в интересах общества, является фальшивым мнением, поскольку правило экономии средств, составляющее по чисто технологическим причинам вступительную часть программы поступков, сделает стратегию машины отличную от «полицейской стратегии». Машина, разумеется, действовала бы не из «гуманистических» побуждений, а исключительно из таких, из которых коллеги архитектора – который вместо оптимизации конструкции, используя с необходимой рассчитанной прочностью легкие перекрытия и стены, подпирает все балками и скрепляет скобами – назвали бы его работу халтурой. И поэтому в определенной мере правило экономии средств может заменить правило «наибольшей доброжелательности» (т.е. оно составляло бы «физический эквивалент» этой последней). И если бы машина смогла сделать это только частично, для начала хорошо и это. Другое дело уже, как этот «оптимальный кодекс» провести в жизнь, чтобы это не вело к антиномии (например, как можно принуждением внедрять в жизнь правило добровольности действий).

Но это лишь первый этап. На втором мы бы желали, чтобы машина предоставила нам такую динамическую конструкцию, такой ее вариант, чтобы «построенное» согласно ей общество, в результате возникающих в нем динамических закономерностей, полностью объективных («машинных» в кибернетическом понимании) «родило» как бы «мимоходом» – и обязательным образом – некий требуемый этический кодекс как практику, как правила сосуществования, и чтобы это стало подобно тому, как динамомашина, приведенная в движение, «должна» «родить в себе» электрический ток. Разумеется, мы все время говорим о моделях, а не о реальных обществах. И мы понимаем, что чем больше в структуре предопределенности, тем она более линейная и тем самым «более строгая», и чем менее строга, тем более «ненадежна», в смысле: не для расчетов и не для прогнозов. То есть структура или «строгая», при этом прочная, или ненадежная, непрочная, но «более свободная».

Тем самым мы опять имеем антиномию, поскольку «жесткость» внешне означает ограничение свобод или ограничения, которые должны были родить этику при условии «добровольности (всеобщей вежливости, например) под принуждением». И если мы убираем ограничения, теряем в них уверенность, или в действительности происходит изменение в нелинейных процессах общественного «человеческого духа» – этика, как «модератор столкновений» этого «духа», оптимизируется также в отношении к системе как целостности (с гомеостатической точки зрения). То же самое повторим на примере с динамомашиной: если мы приравняем этику «саморождающуюся» из динамических закономерностей к току – динамомашиной можно создать ток, который ее уничтожит, или, возвращаясь к обществу, от чрезмерности каких-либо свобод может разлететься вся структура системы или дегенерировать в неизвестном направлении.

Это не звучит ободряюще. До сих пор мы не имели ввиду какое-то реальное общество, в котором более или менее (но тоже кое-как, в смысле «достаточно лишь бы как») этика функционирует позитивно в малых группах (этот физик-бихевиорист сказал бы: ее положительные влияния проявляются только в «слабых локальных поступках»). Ибо чем больше вступают в игру (не в переносном смысле, а теории игр) группы, общественные, вплоть до блоков Восток – Запад включительно, тем сильнее становится влияние «сильных воздействий», каковыми являются результаты массово-топологично-самоорганизационных процессов (сейчас это объясню), которые или слабые воздействия вообще затирают (сглаживают), или усиливают их отрицательные компоненты. Это можно показать на примере: чем меньшее количество людей, входящих друг с другом в контакты с неизбежной частотой, мы принимаем во внимание как систему относительно изолированную, тем менее эта система проявляет черт «машины» в кибернетическом понятии (система с как бы регулярной секвенцией состояний) предопределенной. И это потому, что люди могут в этом малом масштабе поступать также наперекор общему полю «сильных» поступков, например, белая женщина в Соединенных Штатах может выйти замуж за негра, фабрикант может подарить фабрику работникам, священник может постоянно навещать приятеля-атеиста без миссионерских намерений, расист может переменить убеждения и т.п. Одним словом, колебания в диапазоне малых локальных систем могут быть большие – включая диаметральные изменения позиций (этических). Зато ясно, что не подарят все фабриканты фабрики работникам (ни их значительное число), не полюбит церковь атеистов, не станут смешанные браки в США нормой в ближайшее время и т.п. Как из этого видно, я перекладываю некоторые элементы марксистской социологии на кибернетику, понимаемую с точки зрения физика. Потому что сильные поступки являются тем самым, что и обусловленности объективными системными закономерностями [классовой системы, культурной, то есть связей база-надстройка, также и вторичных процессов, таких, как самоусиление определенных явлений (лавинные процессы, процессы типа цепной реакции, которые изучаются на примере возникновения паники или фанатического ожесточения, «охоты на ведьм», в математизированной психологии групп и т.д.)]. Все же «как-то» так получается, что «удаленные» компоненты этики усиливаются легко – по крайней мере, легче – в поле сильных поступков (большой структуры, больших систем), а положительные скорее гасятся. Это «как-то» требовало, естественно, детализации и анализа – что настолько будет трудно, и даже неизмеримо трудно, что между «локальными группами», которые только очень относительно изолированы от групп вышестоящих (семья, друзья, профессиональная среда индивида и т.п.), и системой как целым удается еще, во-первых, выделить промежуточные агломераты (ведь есть целая иерархия систем относительно величины и сложности), во-вторых, выявить, что одни и те же индивидуумы одновременно принадлежат к разным системам (институциональным, групповым), и, в-третьих, распознать вращение, особенно информационное (но и материальное, например, благ) во всей этой системе, возвратное, с локальными петлями, вплоть до связей, которые соединяют оба компонента системы Восток – Запад.