Новый круг Лавкрафта - Майерс Гари

И тут я замолчал, не зная, что сказать дальше — и не в малой степени потрясенный его всезнанием.

— Скажите мне, как вам удалось вызвать это… видение? В смысле, галлюцинацию? Или вы ничего особого не делали? Видение явилось вам само по себе, когда вы ничего такого не ждали?

Я отвечал, что, безусловно, делал — а именно принял наркотик. Однако физические последствия эксперимента не устают меня удивлять… Разве мескалин может произвести столь резкие изменения в организме? Ни одна из читанных мною работ не могла даже навести на подобные мысли. Такое и вообразить-то сложно!

— О, конечно, вы совершенно правы. Наркотик — каким бы он ни был — не может произвести в теле человека указанные вами изменения. Судя по тому какие вопросы вы задаете, вы прочитали не всю книгу Кетзера. Ну что ж, я вас не виню. Старый астролог излагал свои мысли весьма путано, то и дело перескакивая с предмета на предмет. А вы такое название, «Яддит», там не встретили?

Я непонимающе уставился на него, и доктор вздохнул и продолжил:

— Кетзер весьма обтекаемо и, зачастую ограничиваясь намеками, писал о неких скрытых областях, не уточняя, относятся ли они к макрокосму или к микрокосму — впрочем, если подумать, то какая разница… Одну из таких областей он назвал «Яддит», причем, что любопытно, не пожалел усилий, чтобы верно передать звучание этого слова на немецком.

Хм, интересно, подумал я, а ему-то откуда знать, как правильно произносится это слово? Может, Кетзер — не единственный его источник?

— Иногда эти измерения открываются людям. Не всем, конечно, но подготовленным особым образом.

— Но, доктор Радамантус, я все равно ничего не понимаю. Многие пробовали мескалин и до меня, но не все испытали то же самое! Разве употребление наркотика может являться единственным ключом к…

Я не закончил — ибо он лишь отмахнулся от моих слов, как от надоедливой мухи:

— Вы готовили себя и иными способами — разве не посвятили вы и ваши друзья полжизни оккультным разысканиям?

Больше ничего существенного он не открыл, но и сказанное оказалось достаточной пищей для размышления. А самое главное, из самого первого нашего разговора явствовало: он знал гораздо больше, чем сказал. Похоже, он действительно знал многое — даже слишком многое. Как о самой тайне, так и о моем опыте и его действительной подоплеке. Наверное, мне следовало насторожиться, но я был так взволнован и обнадежен… А последняя фраза и вовсе показалась мне намеком на желание к нам присоединиться.

— О да, доктор, члены нашего кружка, как вы правильно заметили, долгое время готовили себя, и теперь они желают присоединиться ко мне на этой тропе познания, которая, как мы надеемся, приведет нас к постижению истины — какова бы та ни была.

Я описал ему план действий, и, к моему великому облегчению, доктор согласился присоединиться к нам в качестве наблюдателя и консультанта. Мы назначили точное место и время сбора, и я ушел, едва ли не пошатываясь под грузом узнанного и пережитого.

V

Настало время встречи, и, хотя я еще не во всем успел разобраться, мой дом распахнул свои двери для шестерых членов нашего кружка. Однако я питал уверенность в том, что вскоре все разъяснится: и тайна самого доктора Радамантуса, и скрытые до времени истины, к которым мы столько лет безуспешно пытались подобраться. Все обернулось так, как я и предполагал.

Мы расставили кресла вкруговую в той самой комнате, из которой я отправился в паломничество в неведомые дали всего лишь месяц тому назад. Все пребывали в состоянии крайнего возбуждения, Преус несколько трусил, Барлоу выказывал наибольший энтузиазм, — но абсолютно все готовы были начинать, не откладывая. Доктор Радамантус выдал каждому дозу наркотика, который мы должны были принять одновременно по сигналу, дабы таким образом обеспечить общность испытанного опыта. Сам же Радамантус, понятное дело, наркотика не принимал и уселся в кресло у стены. Оттуда он мог прекрасно видеть и нас, и окно. Наблюдать за окном предложил я — в конце концов, было бы логично знать, что происходит не только во внутренней, но и в окружающей реальности. Если кто-то, кто не принял наркотик, завидит в окне то же самое, что и я, тогда мы все будем наверняка знать, что наркотический транс просто служит приманкой для существ, гораздо более реальных, чем галлюцинозные видения.

Однако я утаил от доктора, что не стану принимать наркотик — мне тоже хотелось посмотреть на происходящее со стороны в незатуманенном сознании. Притворюсь, что проглотил дозу — а сам буду сидеть и смотреть, что происходит. Интересно, увижу ли я то же самое, что и остальные?

И тут настало время действовать, и меня вдруг одолело тревожное и пронзительное чувство вины. Во что же я втравил приятелей? Впрочем, все ж, ничего не поделаешь — они уже приняли дозу. Оставалось лишь сидеть и наблюдать. Буквально через несколько минут — от силы через четверть часа — все и началось. Нездешнее, шелестящее посвистывание… видел ли я что-нибудь? О да! Воздух взвихрился, закручиваясь в большое кольцо — на этот раз у нас над головами. Получается, это совсем не галлюцинация? Господи, как бы я хотел, чтобы мне все это привиделось! А не взглянуть ли мне на Радамантуса? Страшно, конечно, но…

Если бы он увидел, как я оборачиваюсь, то наверняка бы догадался об обмане. Но я решил — будь что будет. Я осторожно повернул голову, и… на месте замершего в ожидании Радамантуса высилась одна из насекомоподобных тварей из моего видения! А ведь в этот раз я ничего не принимал! Господи, нужно бежать отсюда! Но силы покинули меня — я был ошеломлен и совершенно подавлен увиденным. Обморок готовился поглотить меня, и я попытался обернуться и кинуть взгляд на друзей — как-то там они?… но слишком поздно — на меня нахлынула чернота, и я провалился в совершенное и милостиво бессознательное забытье.

Придя в себя, я тут же увидел кресло, в котором сидел Радамантус. Оно пустовало. Опасаясь оборачиваться, я поднялся на колени. И наконец нашел в себе силы посмотреть назад. И что же я увидел?! Кошмар, небывало отвратительный и ужасный кошмар, какой не навещает даже затуманенный лихорадкой разум! Ибо среди разбросанных стульев и потеков крови стояло нечто омерзительное. Дабы описать неописуемое, разум человеческий вынужден прибегнуть к самым неправдоподобным сравнениям. То, что я увидел, более всего напоминало расчерченную пересекающимися лесенками детскую лазилку, только наспех скроенную из провисающих частей человеческого тела — сооружение столь чудовищное, сколь и отвратительное и безумное. Там предплечье упиралось обрубленной культей в чью-то грудь, а голова вырастала из поясницы, глаза без пары таращились из плечей или рук! К крайнему моему ужасу, я не видел ни одного шва — кожа соединялась безупречно гладко! Эта пошатывающаяся башня из человеческой плоти выглядела так, как будто она всегда здесь и стояла! Боже правый, Боже милостивый, как мне избавиться от воспоминаний — ибо я помню, помню искаженные мукой лица Экхарта, Преуса и других, лица, насаженные на бедра и животы, укоризненно глядящие на меня пустыми глазницами. Из глоток моих бедных друзей вырывался безмолвный крик — ибо голосовых связок их предусмотрительно лишили.

Рассудок покинул меня — ибо в мире, где такое было возможно, разум представлялся ненужным излишеством. Но одно я знал наверняка: эта вихляющаяся пародия на творение не имела права на существование! Это оскорбляющее природу создание требовалось уничтожить. И я, шатаясь, выбрался из комнаты, пошел вниз по лестнице, вылетел на крыльцо, где складывал дрова для камина, вот он — мой топор! Все, что я сделал, я сделал под влиянием инстинкта, а осмысление содеянного пришло позже. Схватив топор, я помчался обратно в комнату, где тварь, некогда бывшая моими друзьями, все еще трепетала и корчилась в немыслимой агонии. Что ж, нужно положить конец их страданиям! Бедные, бедные Барлоу, Преус, Сейнт-Джошуа и Экхарт! Покойтесь с миром — хотя бы этот мир принесло вам полное забвение! И я вскинул топор и опустил его, и рубил и кромсал с замаха с яростью, которой и не подозревал в себе. Ибо то была сила безумца — ведь именно безумие владело мной в тот миг. Послышались пронзительные крики — и теперь понимаю, что кричал, должно быть, я сам.