Новый круг Лавкрафта - Майерс Гари

Конечно, любые попытки распознать выражение… лиц? — что ж, назовем это лицами, — радикально отличных от человеческих, обречены на немедленную неудачу, однако интуиция подсказывала, что чудища удивлены не менее моего, и моя внешность выглядит столько же диковинной в их глазах, как их облик — в моих. Они выглядели взволнованными. А вот я — как ни странно — не испытывал особой тревоги. В конце концов, меланхолично подумал я, это же моя галлюцинация, правда? А раз моя, значит, я в ней хозяин. А если кто-то с помощью моего подпитанного некоторыми субстанциями воображения решил в нее заявиться — добро же, пусть ведет себя как воспитанный гость.

На некоторое — надо сказать, совершенно неопределенное время — я провалился в полузабытье. В этом сумеречном состоянии я почти не сознавал, что происходит вокруг меня — точнее, внутри меня. В дальнейшем я бы хотел сопоставить мои ощущения с описаниями впечатлений людей, находившихся под действием тех или иных наркотиков: они с особой остротой чувствовали собственное сердцебиение или же нервные реакции. Но это совсем не походило на то, что я испытал, погрузившись в свинцовое, тяжкое оцепенение. Пожалуй, мои ощущения лучше всего описать так: меня зондировали. Прощупывали. Разбирали на части и собирали заново. А еще некоторые части меня забирали и заменяли на иные, словно бы я был двигателем, который проходил техническое обслуживание, смазывался и чистился. Однако все эти аналогии лишь отчасти передают мои впечатления от процесса. А еще я во время редких проблесков сознания задавался вопросом: неужели люди себя так чувствуют, находясь при смерти? Возможно, так оно и есть — ибо скоро я погрузился в совершеннейшее забытье.

II

Придя в себя, я обнаружил — с несказанным облегчением, — что по-прежнему сижу в кресле и даже совсем не переменил положение. Однако, по правде говоря, мне показалось весьма удивительным, что прошло так много времени — целая ночь миновала. Я начал эксперимент за час или два до заката — сейчас же наступало время рассвета. Однако приходилось учитывать, что наркотик мог повлиять на мое чувство времени — и я не особо разволновался. Каких-либо других последствий воздействия употребленного внутрь вещества не чувствовалось. Единственно, меня прямо-таки распирало от детского и неуемного желания немедленно поделиться с кем-нибудь рассказом о моих ночных приключениях. Заседание нашего клуба должно состояться лишь в первых числах месяца, а до встречи с доктором Уитмором оставалось ждать целую неделю. Как же пережить это? В такой ситуации я был благодарен судьбе, что домашние хлопоты отвлекали меня хоть немного, но каждый день, — и так мне удалось пережить целую неделю и не взорваться, как перегретый паровой котел. Однако мне было по-настоящему тяжело поддерживать дурацкие светские беседы с моими обычными знакомыми — меня привлекало нечто гораздо более грандиозное, а не эти мелочи и глупости! О, как хотелось мне поведать им о тайных, запретных путешествиях в собственное внутреннее пространство, о странных существах, населяющих пропасти моего подсознания! Однако мне хватило осторожности и благоразумия промолчать — подобные рассказы у неподготовленных людей способны вызвать лишь отторжение: тебя всю жизнь потом будут провожать косыми взглядами и шептаться за спиной.

И вот пришел день визита к доктору Уитмору. Пока я сидел в приемной и листал одну из книг, оставленных на столике ради развлечения скучающих в ожидании пациентов, меня осаждали мысли: как ловчее прикинуться нервным больным? Сумею ли я притворяться достаточно долго, чтобы доктор Уитмор успел выказать свою непредубежденность относительно экспериментов с сознанием? Тот, первый опыт я повторить не решился: хотя ощущения, без всякого сомнения, были иллюзией, однако они имели до странности физическую природу. Я решил подождать осмотра — на всякий случай. И хотя изначально я рассматривал визит к доктору как предлог, чтобы свести более тесное знакомство и побеседовать на интересующие меня темы, сейчас мой интерес к его врачебному мнению стал непосредственным. По мне, так мое состояние было вполне удовлетворительным. Но что, если наркотик возымел какие-то побочные действия? Скоро я это узнаю наверняка. Дверь отворилась, и в ней показалась секретарь, облаченная в форменную одежду, столь безупречно белую, что она, казалось, испускала сияние. Она вызвала меня по имени, я поднялся и последовал за ней в одну из смотровых — там мне предстояло ожидать (недолго, как меня заверили) доктора.

И действительно, доктор Уитмор не заставил себя ждать. Передо мной появился человек среднего роста, немного сутулый, с небольшим брюшком. Среднего возраста, но рано поседевший — и со множеством выдававших обилие забот и тягот морщин на лице. Мы обменялись приветствиями, и я принялся довольно складно врать о симптомах моей несуществующей болезни. Я выбирал весьма обтекаемые выражения, однако же пытался найти слова, которые бы свидетельствовали скорее о личном опыте, нежели о вычитанном в медицинском справочнике. К счастью, доктор задал всего несколько вопросов и полностью удовлетворился услышанным, а потом начал осмотр. Через некоторое время я лежал на смотровом столе — мой эскулап должен был вернуться с результатами анализов. Вскоре он и впрямь вернулся, продолжая внимательно просматривать листы с распечатками. Я сел и весь превратился в слух. Однако доктор с крайним удивлением заметил, что все тесты показали, что жалобы пациента, увы, ничем не подтверждены.

Анализы убедительно продемонстрировали, что мое тело чувствует себя вполне сносно, если не сказать — отлично. Я обрадовался подобным новостям, однако теперь мне приходилось лихорадочно искать возможность открыться доктору хотя бы намеком: рассказать о своем личном опыте, возможно, даже попросить его наставничества, ведь мы с друзьями наверняка продолжим подобные эксперименты. И тут господин Уитмор заговорил снова. Похоже, сказал он, единственной болезнью здесь можно было счесть лишь досадную ошибку в моих предыдущих анализах. Во всех бумагах обозначено, что у меня кровь группы 0, в то время как его собственный анализ недвусмысленно указывает, что у меня кровь группы А. Неужели я сам не заметил этой грубой ошибки? А если заметил, то почему же не поправил? А если бы произошел несчастный случай, и я бы оказался в больнице без сознания — подобные ошибки грозят ужасными последствиями при переливании крови. Но я был слишком подавлен, чтобы отвечать на его вопросы. Меня охватил цепенящий ужас — я вспомнил о весьма… физических ощущениях во время посетившей меня галлюцинации. Неужели… неужели…

Ибо я был уверен: до сегодняшнего дня моя кровь совершенно точно относилась к группе 0!

III

Уитмор распрощался со мной немало удивленный: мое горестное изумление и даже страх показались ему слишком странной реакцией на его доброжелательный и мягкий упрек. В случае, если симптомы болезни снова обнаружат себя, он рекомендовал повторную консультацию. На данный же момент доктор лишь мог развести руками. Как бы я хотел положиться на его авторитетное мнение — однако же нынче это стало положительно невозможным! Как бы благоприятно он ни относился к экспериментам с наркотиками, Уитмор был прежде всего психиатром; не оставалось никаких сомнений, что он бы воспринял мой безумный рассказ как признак развивающейся паранойи. А вдруг это и есть паранойя? Однако, нет. Взяв себя в руки по выходе из здания больницы, я успокоенно вздохнул: нет, мои душа и тело пребывали в совершеннейшем здравии. Моя кровь вдруг ни с того ни с сего поменяла группу — что ж, приходилось признать, что невозможное оказалось возможным. Как? Непонятно. Еще менее я представлял себе связь между столь резкими изменениями в организме и посетившей меня галлюцинацией. Связь, тем не менее, существовала. И с этой мыслью в душе моей снова разгорелся огонек надежды. И хоть опыт оказался весьма болезненным, не подтверждал ли он, что я оказался правым? Ведь у меня на руках находилось доказательство подлинности некоего оккультного, до конца еще не проявленного знания, которое члены нашего клуба столь долго и тщетно пытались стяжать? О да, несомненно, то были верные доказательства! Мое приподнятое расположение духа не смогло изменить даже мрачное предчувствие, вдруг шевельнувшееся в душе.