Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

— Успокойся, — юноша, стараясь скрыть слабость, подошел к окну, выглянул в сад — лишь бы сестра лица не видела, врать в глаза тяжело. — Никто не причинил мне вреда. У меня пошла носом кровь, клянусь тебе!

— Если кто-нибудь посмеет тронуть тебя еще раз, я… я не знаю, что сделаю! — пылко заявила Этле, и он понял, что с Югом ее теперь примирить вряд ли получится.

**

Охрана заложников не могла не пропустить юношу, которого боялась до дрожи — но не могла и молчать. Так что Ахатта знал о визите Кайе уже через полчаса, еще раньше, чем ему рассказала Шиталь. И успел поговорить с внуком. Что произошло там, мог только догадываться — но был убежден, что на вопрос юноша ответит честно. Тот и ответил — и если из слов ничего особенного не следовало, следовало из тона и ставших очень злыми глаз.

Не ходи к нему, велел дед. Но внук не обратил внимания на его слова, отмахнувшись — впервые позволил себе подобное. Тогда после его ухода пришлось звать Къятту.

— Он убьет этого мальчишку, — сказал Ахатта, глядя на старшего внука как на врага. — Удержи его.

— А ты сам — не способен?

— Тебя сейчас не это должно волновать, — отрезал дед. — Нашел время мериться…

— Я поговорю, — примирительно сказал Къятта. — Не думаю, что все так серьезно, ведь держался же он несколько дней.

— Это меня и пугает.

Но разговора не вышло.

— Хватит уже. Больше не трогай его, — сказал Къятта, объяснив, как это было глупо.

Кайе отвернулся и какое-то время смотрел в сторону. Потом произнес:

— Нет.

— Что?

— Я сказал.

Рой мошкары, сорванной с места порывом ветра — столько же слов пролетели в голове у Къятты, и столь же бессмысленных. Он понял, что приказывать сейчас бессмысленно, мало кто слушает приказы, если факел привязан к хвосту. А спорить и убеждать еще того хуже.

Тогда Къятта вышел, и только утром сообщил младшему брату, что Совет принял решение по заложникам.

А Шиталь… Она, по крайней мере, надежна, а не только сильна.

**

Этле ночью спалось очень плохо, и проснулась она на рассвете. Так непохожи они были на родные северные, когда небо сперва светлеет над горами, потом розовеет, в темно-голубой и пунцовый окрашиваются облака, и, наконец, из-за гребней поднимается солнечная голова. Тут просто светлело, постепенно становились различимы большие глянцевые листья кустов снаружи… и все.

Отчаянно хотелось воли. Здесь было даже не погулять; ее бы выпустили, наверное, хоть и под охраной, но внутренности наливались каменной тяжестью, стоило представить — вот она идет по улицам Асталы, и все на нее глазеют. Сейчас, наверное, народу еще немного, но уже скоро все выплеснутся наружу.

С Айтли было бы легче, но он, кажется, спит… девушка попробовала сосредоточиться, так ничего и не поняла. Проклятый браслет мешал, а она и так чувствует брата хуже, чем он нее.

Но, может быть, если подойти к его покоям, то станет ясно. Она не разбудит, если и вправду спит, просто вернется к себе.

Чуть не наткнулась на того, что разглядывал ее на площади, уже откидывая полог на пороге собственной комнаты. Впервые он появился здесь — и как его пропустили? Ведь он не в Совете…

Не спешил, как другие, рассмотреть северную диковинку. Девушка отшатнулась, поняла — сама себя загнала в ловушку; в комнате поймать Этле ему не составит труда, а через окно не вылезти из-за кустарника.

Тяжелый пристальный взгляд, изучающий, как… как будто примеривается, откуда начинать снятие шкуры. От подобного сравнения Этле саму передернуло — отвратительно. Она стала еще дальше, к стене. Он так и остался на пороге.

— Не беспокойся, ты меня не интересуешь, — прозвучал голос, будто откованный из меди.

— А?! — испуганно вскинулась девушка.

— Я говорю — ты мне не нужна.

Повернулся, ушел. Она так и не отважилась выйти в коридор, пока не пришла толстуха-опекунша, вся, как обычно, в звоне золота, увела к теплому бассейну. Промыла девушке волосы пахнущей жасмином массой, и болтала без умолку. Пока северянка сохла у себя, ушла и вернулась с подносом еды. Настояла, чтобы Этле поела, и стояла над душой, пока та давилась южными яствами. А сразу после пришел другой человек, назвавшийся Хлау, и велел Этле следовать за ним. Протянул руку девушке:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Пойдем.

Та брезгливо отдернула ладонь, обронила:

— Куда и зачем?

— Тебе все объяснят.

Девушка вышла, направилась к комнате брата, но, поравнявшись со входом, Хлау неожиданно ее оттеснил, не давая войти.

— Поторопись.

Поняв, что ее уводят куда-то в неизвестность, Этле попробовала сопротивляться: проскользнуть мимо пришельца, вывернуться, когда ухватил ее за руку; закричала, зовя брата. В ответ на это южанин попросту перекинул ее через плечо, и так принес прямо к грис, которую во дворе держал мальчик-прислужник. Этле посадили в седло, Хлау сел на вторую грис, не обращая внимания на протесты и вопросы девушки, и потянул скакуна за повод за собой. Так могли везти какой-нибудь вьюк, не обладающий разумом и чувством собственного достоинства. Во дворе не было никого, кроме них и мальчика, лишь две фигуры прошли у изгороди и скрылись. Заметив их, Этле устыдилась, что вопит, как попугай, замолчала. Девушка попыталась соскочить наземь, но грис быстро бежали, и она испугалась острых копыт. Попытавшись ответить на грубое обращение хотя бы высокомерием, она потерпела неудачу — трудно сохранить холодное презрительное выражение, когда тебя то взваливают на грис, то стаскивают с нее и волокут куда-то, приехав.

Северянка поняла только одно — это богатый дом. Очень богатый. Вряд ли что-то могло быть хуже. Дом — значит, доставить ее сюда — чья-то прихоть.

Этле столбом застыла посреди небольшого круглого зала. Рассыпавшийся смех вывел ее из оцепенения, и она приготовилась защищаться — хоть зубами, хоть чем. Потом сообразила, что смех принадлежит женщине, и, по видимости, молодой. Та змейкой вынырнула из-за узорчатого полога, пояс на тонкой талии зазвенел колокольчиками, совсем как ее смех.

— Ах, бедная ланка! — зубы ее, перламутровые, сверкнули в улыбке. — Какая ты встрепанная! Я Киаль. Ты Этле. Будем знакомы!

— Зачем меня сюда привели? — напряженно спросила северянка.

— Хлау просто грубиян, — ответила Киаль. — Ему велели тебя привезти побыстрее, он и привез… Тебе должен был встретить дед, как полагается, но его отвлекли срочным делом.

— Ничего не понимаю. Где Айтли? Верните меня к моему брату или же приведите его сюда. И если тут кто-то вдруг заботится о нашей безопасности, зачем хватать меня, словно мешок с отрубями?

— Мешооок? — проговорила — пропела Киаль, и нахмурилась, — Это уж слишком. Я не подпущу к тебе никого из этих… — она запнулась, пытаясь подобрать слово, видимо, резкое, но такое не шло с языка.

— Твой брат у Шиталь Анамара, — сказала она. — Совет решил, что всем будет полезно, если вы познакомитесь с нами, а мы — с вами. Все по-очереди примут вас… Но оставить вас вместе — это сделать один Род ответственным за ваше благополучие, на это Совет не пошел.

Что-то северянке не нравилось в ней. Похоже, Киаль часть правды скрывала, а может, прямо врала. Ночью они, что ли, собирали Совет? Или рано утром? За ней пришли после полудня. Такая спешка… И Ашиноль нарочно, что ли, время тянула, не давая заглянуть к Айтли?

— Я останусь тут, только если смогу видеться с братом, — сдержанно сказала Этле.

— А вот это не знаю. Дед вряд ли позволит. Сама посуди — неужто таскать вас через весь город? Нехорошо. — Южанка поправила выбившиеся из-под обруча тяжелые блестящие пряди. На руке блеснул золотой знак, и Этле будто шершень ужалил. Тот, который приходил утром, который смотрел на площади — это его дом. Так вот зачем она здесь!

Этле прислонилась к стене, чувствуя, что вот-вот и сползет на пол; ноги перестали держать.

— Что с тобой? — озабоченно спросила Киаль. Теперь она не казалась подделкой.

— Я хочу… видеть главу Рода… твоего деда, — сказала Этле, ощущая, как жалко это звучит.